Но сейчас он являл поистине неправдоподобное зрелище – то был радостный, довольный жизнью Горобец.
– Уезжать вам пока нельзя. Вот здесь распишитесь: подписка о невыезде до конца следствия.
Горобец поставил красивый автограф.
– И жену-то больше не бейте.
Горобец, уразумев шутку, оскалил в улыбке лошадиные зубы.
– Все, – подытожил Знаменский. – Свободны. Только признайтесь на прощанье по секрету, отчего вы так испугались обыска?
– Аппарат я начал ладить в курятнике… – потупился Горобец, – для самогону.
Тут стремительно вошел Томин, сказал Горобцу: «Погодите», – отозвал Знаменского и зашептал:
– В четверг уехала от матери в двенадцатом часу ночи. Домой вернулась только утром.
Они обменялись взглядом, Пал Палыч понял, чего ждет от него Томин, и ждет справедливо. Но спросил с некоторым усилием, так как спрашивать ему было все-таки неприятно:
– Александр Кондратьевич, вы, помнится, заявили, что у Миловидовой… кто-то есть. Это со зла? Или от кого слышали?
– Нет, не слышал. Больше, конечно, со зла.
У Томина вырвался разочарованный жест, и Горобец воспринял это как упрек.
– Нет, ну я не то чтобы нарочно ее оболгать. Мне так почудилось.
– Почему?
– Да видел ее в Лесных полянах. Поселочек такой тут в стороне, километров тридцать пять. Ехал на автобусе в подшефный совхоз. Гляжу, Алена чапает. У ней там двоюродная сестра с мужем дачу держат. Вот, думаю, баба! Только-только мужик запропал, а она уже бежит!
– Днем видели?
– С утра. Дня за три, что ли, до того, как меня забрали.
– А если она искала мужа – по родственникам, знакомым?
– Да ведь как шла-то, как шла! Невозможно смотреть!
Нехитрый этот аргумент произвел, однако, должное впечатление. Горобца отпустили, а Томин со Знаменским сели и подумали.
* * *
Первый пункт намеченного ими плана Томин осуществил, когда привел в горотдел Миловидову.
– Александр Николаич, голубчик, что мне хочет сказать Пал Палыч? – выпытывала она. – Так сердце колотится…
– Не знаю, Алена Дмитриевна, Пал Палыч – человек-загадка, – отделывался Томин. – Простите, ваш муж не был ревнив?
– Я не давала повода.
– Похвально. А киномеханик уволился? Или в отпуск уехал?
– Заболел у него кто-то. Почему вы спрашиваете?
– Тайна следствия, – значительно изрек Томин. А спрашивал просто так почти – чтобы избавиться от ее вопросов.
Вошел Знаменский, нейтрально поздоровался.
– Передаю вас в надежные руки, – бодро сказал Томин. – Паша, я отбыл на разведку.
Разведка стояла вторым пунктом, и целью ее было посещение Лесных полян. Через несколько минут милицейский «козлик» резво катил по подсохшей и уже пылившей дороге через мост, мимо «как за границей» – на шоссе.
Тем временем Пал Палыч разговаривал с Миловидовой, и не просто разговаривал – на столе был раскрыт протокол допроса.
– Сослуживцы вашего мужа утверждают, что на профактиве он был в белой нейлоновой рубашке, – деловито и сухо сообщил Знаменский.
Меж бровей женщины прорезалась морщинка. Припоминает или придумывает, как ответить?.. Морщинка расправилась.
– Правильно. Белую я бросила в грязное, когда Сережа пришел с работы. И дала ему голубенькую.
– Пометим… Дальше. Вы хорошо помните, чем занимались в тот последний день и вечер?
Непривычный тон следователя сбивал Миловидову с толку, заставлял нервничать.
– Мм… Я что-нибудь напутала?
– Вот послушайте… – Он нашел соответствующее место в прежних показаниях: «После этого муж ушел. Я думала, что он вернется, как сказал, через час-полтора, и все время ждала его к ужину». С ваших слов записано верно?
– Д-да.
– Следовательно, в тот вечер вы не пробовали его, например, искать?
– Пал Палыч, я-то всю ночь не ложилась, но люди же спят. К кому пойдешь?..
– Хорошо.
Записываю: «После ухода мужа не отлучалась из дому до утра».
Но он еще не писал, еще ждал, оставляя ей возможность опровергнуть ложь. И Миловидова этой возможностью воспользовалась:
– Н-нет, раз вы спрашиваете, значит, что-то не так. Я могла куда-то выходить… Могла забыть за всеми переживаниями.
– Ясно, – сказал Пал Палыч. – Как вы объясняете, что Миловидов спокойно пошел к Горобцу, хотя после профактива тот бросался на него с кулаками?
Уже «Миловидов», а не «ваш муж»! В чем дело?! Перемена в следователе все больше тревожила женщину, хотя за ответом в карман она не лезла, правдоподобные ответы запасены были, кажется, на любой случай.
– Вероятно, он думал уговорить Горобца честно признаться. Сережа был такой идеалист!
Знаменский с каменным лицом занес ее слова в протокол. Она беспокойно следила за авторучкой, быстро и разборчиво выписывавшей строку: «…так как, по мнению жены, был идеалистом».
В равнодушии следователя Миловидова чувствовала неведомую опасность, нечто надвигающееся. Нельзя дольше делать вид, будто не замечаешь, что тебя допрашивают, и с подозрением.
– Пал Палыч, вам нездоровится? Или что-то случилось?
Да, случилось, мог бы ответить Знаменский. Обидно и неприятно убеждаться в ошибке. Не столько даже обидно, что как несмышленыша обвели вокруг пальца, обидно, что верил и сострадал женщине, которая того недостойна, конечно, степень вины пока не ясна, но образ чистой, безмерно горюющей вдовы – насквозь фальшив.
– Да нет, ничего, – отозвался Пал Палыч с горчинкой.
– Но Томин определенно дал мне понять, что есть новости, – схитрила Миловидова.
– Вы говорите неправду.
– Пусть неправду! Да, неправду, потому что вы что-то скрываете! Вы сегодня другой… Пал Палыч, мне очень нужна поддержка, я на пределе, а вы… Вот я плачу, а у вас глаза холодные. Почему вам меня не жалко?!
Ладно, карты на стол. Нет настроения подлавливать ее с разными экивоками.
– Алена Дмитриевна, где вы провели ночь со среды на четверг?
Вот оно – то, что надвигалось. Миловидову накрыло волной страха. Если сейчас ошибиться, потом не выплывешь. С минуту она рыдала уже по-настоящему, искренне и некрасиво.
Пал Палыч ждал.
Она кое-как задавила рыдания, высморкалась и заговорила очень медленно, следя за реакцией Знаменского:
– Я поехала ночевать к маме… после опознания рубашки перестала ждать Сережу… Это была ужасная ночь… самая тяжелая… Мне не хотелось никого видеть и разговаривать… и я от мамы ушла… Но я не вернулась домой… до утра бродила, не знаю где.
Знаменский дрогнул бровями: неглупо. Вроде и придраться не к чему. Он записывал – она облегченно передыхала: выкрутилась!
– Еще вопрос. Горобец отрицает, что звонил вашему мужу и приглашал его. Придется устроить очную ставку. В какое время завтра вам удобнее?
Очная ставка была Пал Палычу не нужна, просто он избрал такой способ непринужденно сообщить об освобождении арестованного.
– Да хоть сейчас, – возразила Миловидова. – Пусть его только приведут.
– Горобец дома. Я пошлю повестку.
– То есть как… Вы его отпустили?! Вы отпустили Горобца? Вот в чем суть!.. – Миловидова спохватилась и поспешила замаскировать растерянность возмущением: – Такого бандита! Чтобы он дальше ходил убивал? Не понимаю, как вы могли! Зачем вы его выпустили?!
– За недостаточностью улик.
– Недостаточность? Да мне фабричный юрист сказал: «Нерасторжимая цепь улик!..» Вам надо тело найти, да? Но ведь бывает же – не находят, а все равно судят за убийство!
В дверь заглянула Кибрит:
– Можно, Пал Палыч?
– Разумеется.
Зина не стала бы мешать допросу, если бы не имела новостей, непосредственно этого допроса касающихся.
– Опять не удастся проверить методику мультгрупп, – сказала она. – Прочти, телефонограмма из Москвы.