Света на нее очень обиделась, даже отчитала.
А Лина Сергеевна возьми да брякни:
– Ты им все не давай, свое прячь куда-нибудь. Они же эгоисты – ничего тебе не оставляют.
– А куда же мне прятать от детей своих? – удивилась Света.
– Да хоть под кровать!
И когда уже уходила, шепнула Свете на ушко:
– Я тебе под кровать килограмм яблок убрала. Ешь, когда они спят. Тебе тоже витамины нужны.
Светка с ней жутко разругалась, они месяца три не разговаривали. Лина Сергеевна все ждала, что дочка опомнится, позвонит, помощи попросит. Ей уже снова рожать того гляди. А она не звонила, гордячка такая. Мать вся извелась, но тоже не могла через свою гордость переступить. Набирала номер телефона, а если дочь отвечала сразу, клала трубку. Раз дома, значит, еще не родила. Если подходил кто-то из близняшек – Родька или Борянчик, спрашивала, как мама. Братья отвечали односложно:
– Блины жарит.
Или и того короче:
– Хорошо. – И хоть тресни, ничего из них не вытянешь.
Как-то Лина Сергеевна позвонила, подошел зять Володя.
– Ну, как вы? – сразу встревожилась Лина Сергеевна.
– Нормально, – без каких-либо эмоций ответил подводник.
– А где Светик? – Мать вслушивалась в звуки квартирной жизни, пытаясь определить, дома ли дочка.
– Рожает, – по-прежнему спокойно ответил Володя.
– Как?! – встрепенулась Лина Сергеевна. Кровь прилила к лицу и сердце забилось так, будто готово было выскочить.
– Обыкновенно, утром «скорая» забрала.
– А как дети? Я приеду помочь.
– Не надо, сам справлюсь, – твердо ответил тупоголовый зять и положил трубку.
К вечеру стало известно, что Светик родила девочку. Три дня Лина Сергеевна терпела, на четвертый стояла у двери Светкиной квартиры. Открыла своим ключом и остолбенела. Окно было распахнуто настежь, ветер вдувал колючий снег. Мальчики, одетые в куртки и шапки, маршировали по кругу. В центре на стуле восседал Володька в морской шинели и шапке, закинув ногу за ногу, и, покачивая шлепанцем, командовал:
– Левой, левой, четче шаг, салажата!
Лица у ребят разрумянились, они с удовольствием вышагивали, размахивая изо всех сил руками.
– Ой! – вскрикнула Лина Сергеевна. – Что же ты делаешь, изверг! Они же и так простужены!
– Бабуля, у нас насморка нет! – радостно завопили мальчики и кинулись к ней.
– А ну, марш в строй! – строго прикрикнул Володька.
Лина Сергеевна стояла на пороге в состоянии легкого шока и думала: «Может, он прав, этот великовозрастный детина. Их же действительно надо закалять. Только умеючи. Насморк и правда у ребятишек пропал». А такого румянца она вообще никогда не видела.
– А что же вы на улице не гуляете? – робко спросила она.
– Мороз минус семнадцать, – пояснил Володька. – Пусть пока тут походят. – Взглянул на часы и обратился к сыновьям:
– Раз-два, стой! Вольно! – И пошел закрывать окно.
– А вы ели? – Лина Сергеевна не знала, какой выбрать тон в этой ситуации. Муштра детей ей совсем не понравилась, но здравый смысл подсказывал, что ребятам не хватало именно мужского воспитания. Так что Володька все делал правильно.
– Не-а, суп папа вылил в туалет! – радостно ответили хором мальчики.
– Почему?
– А мы его есть не захотели! – И Родька, перейдя на шепот, наябедничал: – Очень гадкий был.
– Что же вы будете есть?
– Вечером новый сварю. А пока пускай яблоки грызут. – Отец сурово посмотрел на детей, и Лина Сергеевна не посмела перечить.
– Детям пора заниматься. У нас сейчас турнир по шашкам. Потом коллективное решение кроссворда. – Володя выразительно взглянул на тещу, и та поняла, что ей указывают на дверь. Она тогда обиделась на зятя, долго дулась, но когда Светка с Дашуткой приехали домой из роддома, отношения постепенно наладились. Дочь одна не справлялась с детьми, Володька опять отправился в плавание.
Лина Сергеевна несла в сумке утюг и думала, что хорошо бы его продать. Дома уже было два – старый, электрический, который плохо гладил, и старинный чугунный, который ей достался в наследство от прежней хозяйки, когда она разменивала свою квартиру на две, чтобы отселить Светку с мужем. Как раз этим утюгом Лина Сергеевна и гладила, разогревая его на газовой плите. В принципе, новый электрический ей не помешал бы, но она мечтала о французских духах. Вот придет же такое в голову – хочется именно французские духи. Весь последний месяц она вынашивала эту мечту и так в ней утвердилась, что, когда вместо них получила электрическую железяку, у нее возникло ощущение, что ее обманули. Хотя никто духи не обещал.
Светка с Володькой заявились только к одиннадцати часам, и вот она тащится среди ночи, мечтая об одном – скорее очутиться дома, в теплой постели, с книжкой в руках. Редкие прохожие, видимо, возвращались из гостей – почти у всех женщин в руках были цветы. С утюгом она не встретила ни одну. Лица у всех были веселые, праздничные. «Одна я иду злая, как старая ведьма», – подумала про себя с обидой Лина Сергеевна и, заходя в подъезд, едва не налетела на какого-то высокого мужчину, который быстрым шагом, почти бегом, завернул за угол дома. «Ишь как разогнался, – неприязненно подумала о нем Лина Сергеевна. – Небось, от чужой жены спешит!» – И вызвала лифт. Двери открылись, и она, невольно отшатнувшись, вскрикнула. В кабине лифта, привалившись к стенке спиной, сидела девушка. Ее мертвые глаза, в которых застыл ужас, смотрели прямо на Лину Сергеевну. Одежда была в беспорядке, ноги кое-как прикрыты полой куртки. Рядом с ней лежал какой-то странной формы футляр от музыкального инструмента. Лина Сергеевна выскочила на улицу и заметалась в панике, не зная, куда бежать. И когда увидела медленно подъезжающую машину, бросилась на проезжую часть. Машина остановилась...
– Ну когда, когда же он успел?! – Петя в ярости бил себя по колену, когда спустя несколько часов машина опять медленно кружила по привычному маршруту. – Нам что же, на каждом углу теперь патруль выставлять? Ведь мы проезжали по Озерному переулку буквально за пятнадцать минут до того, как обнаружили эту девушку.
– От угла перекрестка до подворотни всего три минуты хода. Вот он и успел, – зло ответил напарник.
– Главное, и народу на улицах много, все из гостей возвращаются. Неужели опять никто ничего не заметил?
– Кто ж обратит внимание на мужика, который просто идет за девушкой. На нем же не написано, что он ее преследует...
– Дим, давай тогда ездить побыстрее. Если увидим кого-то подозрительного, всегда притормозить успеем. А вдруг он настолько хитер, что нас уже приметил? Давай машину поменяем, завтра же...
– Хорошая идея... – хмуро бросил Дима, не отрывая взгляд от дороги и опять замолчал.
– Дим, знаешь, что бы я сделал, будь моя воля?
Я бы переписал в городе всех, у кого рост выше ста девяноста сантиметров. И всех скопом отправил на генотипоскопическую экспертизу. Нашли бы того гада, как пить дать нашли бы! – Он взволнованно смотрел на Диму, ожидая от него поддержки.
– И эта мысль хорошая. Ты, Петь, прямо фонтанируешь сегодня здравыми идеями. Но представь себе ситуацию: если о разыскиваемом преcтупнике известно только, что он блондин. Что же, всех блондинов ловить? А потом уже разбираться.
Оба надолго умолкли, ипытывая раздражение оттого, что дальнейшее их патрулирование было лишено всякого смысла. Убийство уже произошло. И каждый чувствовал свою вину – они пропустили убийцу.
– Кто патрулировал этот сектор? – Гоголев строго смотрел на Салтыкова, будто по его вине произошло очередное преступление.
– Фетисов и Ковалев. Говорят, проезжали по Озерному переулку за пятнадцать минут до убийства. Труп обнаружила Лина Сергеевна Кузовова в одиннадцать часов сорок минут, когда возвращалась домой от дочери. И, кажется, она столкнулась с преступником нос к носу, когда он выбегал из подъезда. Высокий, здоровый, лица она не заметила, поскольку он пронесся мимо нее как метеор.
– Предположим, это был он. Хотя тоже не факт. Мало ли зачем человек спешил, даже если он высокий и здоровый. И не обязательно он воспользовался лифтом, мог спускаться по лестнице и о трупе в лифте вообще ничего не знать. Но, скорее всего, это он. Может, экспертиза хоть на этот раз даст какие-то дополнительные сведения о нем, если он находился в лифте и убийство – дело его рук. А кто жертва? Документы при ней были?
– Дорохова Людмила Леонидовна. При ней и паспорт, и студенческий билет, и именной проездной билет – полный комплект.
– Сколько лет? Где училась?
– В консерватории, на факультете народных инструментов. На домбре играла. Ей восемнадцать лет. Видимо, возвращалась из гостей. От нее чувствовался легкий запах алкоголя. На полу валялся букет цветов. Весь затоптанный. Видно, борьба была нешуточная. У нее царапины от его ногтей на обеих щеках, на шее, груди, руках. Кроме того на обеих руках при наружном осмотре обнаружены кровоподтеки, особенно в районе предплечья. Он ее держал за руки, когда она вырывалась.
– Изнасилована?
– Да. И задушена обеими руками.
– Как же соседи ничего не слышали? Ведь если он держал ее двумя руками, рот зажать ему уже было нечем.
– А он теперь действует как профессионал. Совершенствуется. Он ей в рот ее же шарфик затолкал.
Гоголев стоял у лифта, слушал отчет Салтыкова, а сам наблюдал за работой Крупнина. Только что увезли тело девушки на медэкспертизу, и Валера, все еще находясь под впечатлением увиденного, с мрачным видом занимался привычным делом, забыв о своих обычных шутках. Он что-то бормотал себе под нос, и Салтыков, прислушиваясь, уловил: «Сволочь... Чтоб тебе в аду гореть... Попадись ты мне... Я тебе все, что можно, оторву, а что нельзя – отрублю...»
Отчитавшись, Салтыков поехал к судмедэкспертам. В сторонке стояли несколько человек в милицейской форме и переговаривались, поджидая, когда Гоголев освободится. Наконец он повернулся к ним и приготовился слушать.
Он стоял в ванной под теплой струей душа и рассматривал свое тело. Он чувствовал себя сильным и смелым. В голове роились приятные мысли: «Они думают, что у них получится. Нет! Я хитрый и ловкий.
Я могу просчитать каждый их шаг. А они меня вычислить не могут. Я неуязвим – поэтому победитель. Они ездят в своей белой «девятке» и даже не догадаются ее поменять. Они поставили человека с букетом у консерватории, потом сменили на другого, потом поставили сразу двух, и те прогуливаются с независимым видом, будто кого-то встречают. Но я же вижу, как они смотрят на проходящих мужчин. И никто не догадается зайти выпить кофе в кафе напротив». Он затрясся от беззвучного смеха, представив себе, как они сидят за соседним с ним столиком, наблюдая за выходом из консерватории, и все испытывают одно и то же чувство – охотничий азарт.
Он рассматривал свое тело, и оно ему нравилось. Это было тело мужчины – сильное, ловкое, познавшее страсть и знающее, как утолить ее. Он не замечал дряблых складок под слегка отвисшим животом, слабых худых ног, которые он ставил косолапо, потому что страдал плоскостопием, его сильно скошенные плечи делали его фигуру похожей на медвежью. Он никогда не занимался спортом. Но природа наделила его недюжинной физической силой, и кажущаяся неуклюжесть была ему на руку. А свой острый ум он поставил на службу дьявольским планам.
Он выставил перед собой руки в свежих царапинах, аккуратно смазанных йодом, и вспомнил то восхитительное чувство от прикосновения к нежной женской коже на юной трогательной шейке, когда его руки касались ее, нежно поглаживая, затем сжимая пальцами, обхватывая ладонями, и что-то хрустело под его чуткими пальцами в то время, когда он проникал в этот живой организм, называемый женщиной. И когда огненная лава наслаждения подхватывала его, унося в секундное забытье, он стремительно падал в пропасть, уже не боясь боли от неизбежного столкновения с дном, куда увлекала его мощная волна наслаждения.
Старушка в квартире № 120 вынырнула из неглубокого сна от странных звуков – мужской голос пел, пытаясь справиться со своим неумелым голосом. У него это получалось плохо, он отчаянно фальшивил, но вновь и вновь пытался вывести какое-то подобие мелодии, совсем никудышной, жалкой, примитивной, неприятно режущей слух. «Какой ужасный голос, – подумала старушка, – и зачем петь, если совсем не умеешь? Да еще так поздно...» Слуховые галлюцинации ее мучили последние годы почти каждую ночь, и она попыталась уснуть, безнадежно вздыхая и долго устраивая свое высохшее тельце на продавленном диване. Голос вскоре затих, и старушка уплыла в серую дымку тумана, который зыбкой стеной стоял у края дороги, где она в одиночестве задумчиво вглядывалась в неизведанную даль. Ей было двадцать лет, и она работала сельской учительницей. Впереди была вся жизнь...
Гоголев тяжелым шагом мерял кабинет, поглядывая из-под насупленных бровей на сидевших вокруг большого стола оперов.
– Помимо патрулирования улиц с особым вниманием нужно отнестись к скрытому наблюдению на местах преступления. Возможно, убийца вернется, тут-то мы его и накроем. Ведь бывают случаи, когда даже через месяц преступник возвращается. В наших случаях все нападения имеют четкую «привязку» к одному и тому же району. В трех случаях из четырех тоже наблюдаются совпадения, все девушки – студентки консерватории. То есть у него явная тяга к интеллигенции. К тому же, возможно, он отличается любовью к музыке. И эти два фактора каким-то образом диктуют его страсть именно к девушкам-музыкантам. Его поведение типично для сексуального маньяка. Действует он логично и рационально, весьма осторожен. На месте преступления наводит относительный порядок. А теперь внимание наблюдателей – он может вернуться для оживления аффективного возбуждения, того состояния, в котором пребывал во время совершения преступления. Еще раз предупреждаю: соблюдайте особую осторожность, не светитесь понапрасну.
Стулья задвигались, все направились к выходу, переговариваясь между собой.
– Знаешь, Женя, что меня больше всего бесит? – обратился Салтыков к Мартынову, пропуская его вперед. – По опыту знаю, что преступники такого типа чаще всего воспитывались в благополучных семьях, внешне ведут вполне благопристойный образ жизни, у многих есть семья, дети. У них неплохое образование, и профессии выбирают вполне престижные – среди них встречаются педагоги, юристы, врачи, инженеры... Правда, на работе частенько возникают проблемы, им кажется, что их недооценивают. И коллеги почему-то относятся с недоверием, хотя и отмечают их вежливость, покладистость характера... Но в какой-то момент у них в мозгу что-то такое происходит, как будто перегорает какой-то предохранитель, и – все! Они игнорируют любые нормы в сексуальных отношениях. А при совершении все новых преступлений у них возникают аномалии, которыми они и руководствуются. То есть внешне они обычные люди, каких тысячи. Помнишь дело Суханова? Я еще тогда удивился, как такое могло произойти: отец – профессор биологии, мать – директор школы, благополучная семья, никаких материальных проблем, у родителей высокий социальный статус. А поди ж ты – в таких, можно сказать, тепличных условиях сформировался маньяк-убийца, погубивший шесть человеческих душ...
– Помню я это дело, не все так просто с ним было. Мать его карьерой занималась, не очень-то ей интересно было на него свое драгоценное время тратить, воспитание свела к чрезмерной опеке и сверхконтролю. Такое воспитание тормозило его самостоятельность и ответственность. Он рос неуверенным, тревожным, агрессивным... И отец не занимался сыном, занят был, да и вообще парень во всем зависел от матери. Вот сынок и вырос в полном неверии в свои возможности, беспомощный перед трудностями. А убедившись в своей неприспособленности, стал прятаться в мир фантазий, где казался себе героем в любой конфликтной ситуации. Я своей Надежде твержу – хватит цацкаться с Вовкой, дай ты ему возможность самостоятельно решать свои проблемы. Она парня в тринадцать лет в школу провожала, а надо было всего лишь проехать три остановки на троллейбусе.