Из школы встречала, вместо обеда с работы срывалась, чтобы малютке и суп разогреть. Сама уже есть не успевала, желудок теперь у нее больной.
– Я твою Надежду понять могу, все-таки Вовка у вас один, да еще поздний ребенок... Какая мать с катушек не сдвинется, родив первенца в тридцать восемь лет? Моя Любаша, когда Степку рожала, познакомилась в роддоме с одной такой же старородящей, не в обиду вам будет сказано. Та в тридцать пять первенцем разродилась. У нее точно крыша поехала – носилась по всему роддому со слезами счастья на лице. Всем встречным-поперечным хвасталась, что сынка произвела на свет. Любаша мне потом говорила, что ей как-то даже неловко перед этой героиней было, хотя она сама второго родила, но почему-то такого состояния эйфории не испытывала. Радовалась, конечно, но ведь не Героя Советского Союза явила миру.
– Может, и Героя, кто знает? Он у тебя в Нахимовском учится, далеко пойдет, парень умный, самостоятельный, – с некоторой завистью в голосе проговорил Женя, доставая сигарету и прикуривая от протянутой Салтыковым зажигалки.
– Да, Жень, знаешь, что я подумал? – Салтыков затянулся и выпустил целую серию дымовых колечек, которые красиво поднимались вверх. Никто в уголовном розыске не умел делать это столь мастерски. Женя тоже залюбовался на ювелирную работу товарища и не сразу ответил:
– Что?
– Наш маньяк охотится исключительно за девушками из консерватории. Во всяком случае, в последних трех эпизодах. Виктор Петрович заметил, что, может, он любитель музыки. А не походить ли нам на концерты в это учебное заведение?
– По-моему, твое предложение не лишено резона... Вот ты и походи, давай предложим Гоголеву. Пускай командировочные на билеты выпишет. Может, там билеты дорогие, своих денег не хватит.
– Да ты что? Я классическую музыку не выдерживаю, меня сразу в сон клонит. Я даже на японских барабанщиков не пошел, хотя Любаша меня на коленях умоляла.
– Так уж и на коленях, – рассмеялся Мартынов и вдруг увидел Крупнина, который веселой подпрыгивающей походкой пронесся мимо, направляясь к лестнице.
– Валера, стой! – крикнул Женя, и Валера мгновенно замер, хотя тело его по инерции качнулось вперед.
– Вот это реакция! – восхитился Салтыков. Валера тем временем нехотя развернулся и подошел к операм. Лицо его выражало вежливое внимание.
– Чем могу служить? – церемонно спросил он, и оперативники обалдело уставились на непривычно деликатного юного коллегу.
– Валер, ты чего? Не хвораешь? – обеспокоенно поинтересовался Салтыков.
– Здоров, и вам того же желаю!
Валерина любезность обескуражила товарищей, и Женя осторожно спросил:
– Ты куда-то спешишь?
– О да, я спешу, я лечу на крыльях любви...
– На оперативное задание? – догадался Салтыков.
– Естественно... Рабочий день закончился, меня ждут, поэтому я не смею вас задерживать...
– Во дает! – Женя покачал головой. – Мы тебя тоже не смеем задерживать. Но есть идея, мы быстренько сбегаем к Гоголеву и отвлечем тебя всего на пять минут...
Валера согласно кивнул, и они быстрым шагом направились к кабинету Гоголева.
Когда действительно через пять минут все трое вышли из кабинета, Валера заговорщически подмигнул операм и предложил:
– Я на концерты и так чуть ли не через день хожу, причем бесплатно. Меня девушка флейтистка проводит через служебный вход. Вчера Губайдуллину слушал, – важно произнес он незнакомое товарищам имя.
– И как? Что-то я про такую ничего не слыхал... Знаю Чайковского, Моцарта, Пахмутову, Шаинского... – стал перечислять знакомые имена Салтыков.
– Я тоже. А услышал – офигел.
– Здорово?
– Даже и не знаю, что сказать. Саша слушала, ничего вокруг не видела, про меня забыла – вся в музыке. А я чуть не сдох. Уму непостижимо, у меня даже сердце заколотилось, такой страх. Никакой мелодии не уловил, сплошной диссонанс, – блеснул новым словечком Валера. – Но Саша сказала, что я неподготовленный, музыкально пока еще не развит. Зато Моцарт и Вивальди мне нравятся. Красивая музыка. Но я не об этом, – перебил себя Валера. – Я о командировочных. Мы их вместе прогуляем, хотите? Я же все равно на халяву хожу.
– Давай, – обрадовались друзья. – Только ты никому не говори, что музыкально образовываешься бесплатно. И Степанову c Федорчуком ни слова. А то Гоголев выговор объявит за нецелевое использование государственных средств.
Глава шестая
Московская гостья
Подставив лицо теплым лучам солнца и полуприкрыв полусонные глаза, Марина сидела на бульваре и вяло пыталась думать. Мысли расползались, не желая объединиться во что-нибудь дельное. «Какая я дура... – промелькнула единственная жалкая мысль, достаточно обидная, но вполне справедливая. Какая я доверчивая...» – Следующая мысль оправдывала ее дурацкое поведение и, как результат, цепь неприятностей, преследующих Марину со вчерашнего дня. А ведь все так замечательно начиналось...
Марине удалось уговорить маму отпустить ее на первомайские праздники в Питер. Мама даже проводила ее на Ленинградский вокзал, усадила в поезд. Посидела рядышком на нижней полке и дала последние наставления: быть умницей и следить за вещами. Марина и была умницей, вещи положила под полку, сама устроилась у окна, дожидаясь отправления поезда. Платформа опустела, фонари тускло горели, за окном была ночь. Она успела порадоваться, что едет в купе одна, как дверь распахнулась и ввалилась парочка, обвешанная рюкзаками. Огромные рюкзаки возвышались за спинами вошедших, а поменьше примостились у них на груди. Окинув взглядом купе, парень, белокурый коренастый крепыш, удовлетворенно заключил: «Fine, it’s beautiful!» Девушка, такая же невысокая и довольно крепенькая, без сил рухнула на полку. У обоих был порядком замордованный вид. Потом, отдышавшись, они долго пытались запихнуть оба неподъемных рюкзака под полку, но никак не могли ее закрыть, хотя с разгона несколько раз плюхались сверху. В результате один рюкзак пришлось вытащить и, разделив на две плоские части, забросить на верхнюю багажную полку. «И что они туда напихали?» – подивилась их объемному багажу Марина. Когда поезд тронулся и пришла проводница собирать билеты, иностранцы попросили чаю. Марина решила присоединиться. Прихлебывая горячий чай, они разговорились. Марина рассказала, что учится на втором курсе психологического факультета МГУ, едет в Питер к подруге на несколько дней. Английским она владела вполне прилично, и иностранцы этому так бурно обрадовались, что девушка даже опешила. Перебивая друг друга, Паула и Шейн поведали Марине о своем утомительном путешествии, которое им уже было не в радость.
– Мы австралийцы, путешествуем с ноября, – пожаловались они.
– А где же вы были полгода? – изумилась Марина.
– Где мы только не были! – опять тяжело вздохнула Паула. – Начали с Канады, потом проехались по всей Европе – Германия, Хорватия, Италия, Швейцария, Польша. Пожили в Москве, а теперь вот в Санкт-Петербург едем. Потом вернемся в Москву, и отсюда уже в Иркутск, Свердловск, Улан-Батор, Пекин, Гонконг...
– Я уже просто мечтаю домой вернуться! – продолжил рассказ подруги Шейн. – А как подумаю, что потом еще десять лет расплачиваться за это путешествие... – И он окончательно запечалился.
– Да, ребята, что-то вы размахнулись, – посочувствовала австралийцам Марина не без зависти в голосе. Она сама была бы не прочь поездить по миру и посмотреть все достопримечательности своими глазами, а не глазами ведущих телепрограмм.
– Мы уже устали, – пожаловалась Паула. – Но Австралия так далеко от всего мира, что мы решили: раз уж перелетели океан, надо побольше посмотреть. Вот и таскаем за собой одежду на всякий климат.
В рюкзаках у нас пуховики, лыжные ботинки, ветровки и уйма всего...
Шейн взглянул на часы и перебил Паулу:
– Завтра рано вставать, поезд прибудет в семь утра. Давай спать ложиться.
Паула кивнула и стала расшнуровывать кроссовки. Ребята быстро легли и мгновенно уснули. Марина еще немного повозилась на своей полке и под монотонный стук колес, все еще находясь под впечатлением рассказа попутчиков, медленно погрузилась в сон. Ей снилось, что она идет по широкой степной дороге и видит на горизонте множество цветных огней. Когда она подошла поближе, ее взору открылась сказочная картина: большие красивые дома с вычурной лепниной на фасаде, витрины магазинов с заморскими штучками, а над дорогой высокая арка, увитая гирляндами из разноцветных лампочек, с надписью «Париж». Во сне ее охватило ощущение восторга: я в Париже!
Утром их разбудила проводница. Австралийцы быстро и деловито собрались и с видом бывалых солдат, всегда готовых к очередному марш-броску, уселись у окна. Когда поезд тихо подошел к платформе, Марина пожелала им удачи, на что Паула пробормотала:
– Спасибо, она нам действительно понадобится.
На вокзале Марина позвонила из телефона-автомата приятельнице – Кате Потоцкой, с которой подружилась еще в начале первого курса. Но после первой же сессии девушка вдруг перевелась на заочное отделение и уехала в Питер к бабушке – та хворала и ей требовался уход. Катя оставила Марине бабушкин телефон.
– Может, пригодится. Вдруг ты надумаешь приехать в Питер, поживешь у нас.
С той поры они не виделись, но Катин телефон у Марины сохранился. На звонок никто не отвечал, но Марина не горевала, предположив, что Катя куда-то ушла, а бабушка подойти к телефону не может. Хотелось поскорее пойти погулять по Питеру, и Марина заняла очередь в камеру хранения, чтобы сдать свою спортивную сумку. Очередь двигалась медленно, за ней уже тоже выстроился целый хвост. От нечего делать Марина глазела на проходящих мимо ребят.
Ей не терпелось избавиться от вещей и окунуться в шумную толпу. Жизнь казалась прекрасной и полной приключений. Девушка впервые путешествовала одна, без бдительного маминого присмотра. А вокруг было столько симпатичных мальчиков, и она, в свою очередь, несомненно, вызывала у них интерес. Вон один прямо глаз с нее не сводит – смуглолицый черноглазый красавец с аккуратной стильной стрижкой. Встретившись с ней взглядом, он улыбнулся и решительно подошел.
– Привет, давно стоишь? – спросил он у нее как у старой знакомой.
– Минут двадцать...
– А я только что приехал. Народу – до фигища, а так хочется поскорее город посмотреть. Ты откуда?
– Из Москвы. А ты? – Марине было приятно, что парень подошел именно к ней, хотя вокруг столько симпатичных девушек.
– Из Ростова. К дяде приехал, но мне неохота сразу к нему пилить, начнутся расспросы – как мама, как папа, братья... Вот хочу сначала вещи сдать, погулять по Питеру, а к нему вечером заявиться. А то я приехал только на три дня, жаль время на семейные разговоры тратить...
– Становись ко мне! – радушно предложила Марина.
– Спасибо! – Парень радостно заулыбался. – Ты мне сразу понравилась. Люблю простых девчонок. А то знаешь, какие есть? Начнут тянуть бодягу: становись в очередь, я уже сколько стою... Такие зануды попадаются...
– А ты что, часто вещи сдаешь? – рассмеялась Марина.
– Ну, иногда приходится... – уклончиво ответил парень. – Меня Артемом зовут. А тебя?
– Марина! – представилась девушка. Парень нравился ей все больше. Когда он улыбался, на его щеках возникали обаятельные ямочки, а в глазах блестели веселые искорки.
Отстояв еще с полчаса, ребята подошли к освободившейся ячейке и как-то само собой получилось, что увесистая сумка Марины и небольшой рюкзак Артема оказались вместе. Марина набрала шифр, Артем записал себе на бумажке и в блокнотик девушке.
– Чтобы не забыть, – пояснил он. – А то я однажды забыл шифр, понадеялся на память, запарился потом. Вещи получить такая канитель! Пиши заявление, что у тебя там, вызывай дежурного... Ужас. Два часа мурыжили. Чуть на поезд не опоздал.
Освободившись от багажа, Марина развернула карту Петербурга.
– О-о! – удивился Артем – Ты основательно подготовилась.
– Да, я тут отметила, что хочу посмотреть. Прежде всего пойдем погуляем по Невскому, а потом выйдем на Дворцовую площадь.
– Ну, давай, валяй, веди меня, Иван Сусанин, – усмехнулся Артем.
С ним было легко и весело. Беззаботно болтая, ребята шагали по Невскому, иногда останавливаясь полюбоваться на какое-то здание, которое казалось Марине особенно интересным.
– Вот облом, – огорчалась Марина, – у меня фотоаппарат гикнулся буквально за день до отъезда.
– Купи новый, – предложил Артем.
– Да я деньги в сумке забыла. Мама велела подальше спрятать, а я их так заныкала, что и не помню куда. Надо было всю сумку ворошить. Не на вокзале же раскладываться. Я лучше дома у Кати вечером поищу.
– Ну, купи открытки с видами, вон их полно в киоске.
– Куплю. Еще успею, – согласилась с ним Марина.
Обедали они вместе в уютном кафе недалеко от Дворцовой площади. Артем, замявшись, извинился, что не может заплатить за Марину, родители дали мало денег, рассчитывая, что он будет обедать у дяди.
– Да ладно тебе извиняться! – отмахнулась Марина. – Я девушка самостоятельная, сама могу себя прокормить.
– Так ты ведь деньги в сумке забыла, – удивился Артем.
– Да у меня здесь есть немного, я разделила их, чтобы при себе что-то оставалось. Мало ли...
Ребята расплатились и отправились в Эрмитаж. Там они бродили по залам часа три. Артем как-то заметно скис и признался Марине, что живопись его увлекает не очень.
– Ты посиди здесь, – усадила она его на банкетку среди зала напротив картины Рембрандта «Даная», – а я похожу еще и вернусь к тебе минут через сорок.
Я хочу еще китайский фарфор посмотреть.
– Не хочу я на эту Данаю смотреть, – вдруг капризным голосом произнес Артем.
– Чем она тебе не нравится? – удивилась Марина. – Рембрандт – гениальный художник, мастер светотени, такого освещения, как у Рембрандта, в натуре не бывает. И Даная написана с его жены Саскии...
Во всяком случае, есть такое предположение. Всмотрись повнимательнее, она же воплощение любви...
Артем слушал ее со скучающим видом и наконец иронично заметил:
– Тебе бы экскурсоводом работать.
– Я бы с удовольствием, но я так мало знаю...
– У этой Данаи живот отвисший, – наконец объяснил свою неприязнь к картине Артем. – А я люблю спортивных девушек, как ты... Я лучше вернусь к картине «Гуляки», она хоть веселая.
Когда Марина вернулась через полчаса, Артема на месте не оказалось. Она растерянно пошла его разыскивать, понимая, что это бесполезно. Но надеялась на чудо. Через час бесплодных поисков она вышла на улицу, не теряя надежды, что он где-то рядом. Пару раз ей казалось, что впереди она видит в толпе его черноволосую аккуратную голову, но когда переходила на быстрый шаг и догоняла какого-то парня, разочарованно отводила взгляд. Артем потерялся окончательно. Вдруг у нее появилась надежда, что он ждет ее на вокзале, у камеры хранения. Марина села на маршрутку и подъехала к вокзалу. Подошла к камере хранения. Артема не было и там. Нашла свою ячейку: может, он оставил ей записку? По записи в блокнотике стала набирать шифр. Дверца не открывалась. «Наверное, я что-то не так делаю. Или Артем ошибся, когда записывал мне шифр», – подумала в отчаянии девушка и пошла искать дежурного. Дальнейшие события разворачивались именно так, как описывал Артем. Марина написала заявление, описала вещи. Когда дежурный наконец открыл ее ячейку, там стояли два больших чемодана.
– Это не мои вещи! – Марина изумленно уставилась на чужие чемоданы.
– Девушка, может быть, вы ошиблись номером ячейки? – раздраженно спросил дежурный. Видимо, ему надоели бестолковые пассажиры, вечно путающие номер ячейки или шифр замка.
– Нет, у меня же записано. – Марина готова была расплакаться. – И я запомнила, что изнутри дверца ячейки испачкана красной краской, вот это пятно – указала она на него дежурному.
– Может быть, кто-то видел ваш шифр? – предположил дежурный.
– Ну да, мы с другом были. Он и записал шифр мне и себе.
– А вы давно его знаете? – Дежурный уже заинтересованно смотрел на Марину.
– Утром познакомились... – смутилась девушка. – Но это ничего не значит. Он студент, очень хороший мальчик, мы с ним целый день гуляли, а в Эрмитаже потерялись. – Она спешила защитить своего нового друга, в глубине души понимая, что дежурный прав в своей догадке – ее банально ограбили.
Дежурный вздохнул, увидев, как по ее щекам катятся слезы, а голос дрожит от обиды.
– Вот что, голубка, – мягко продолжил он. – Вон там в конце зала ожидания, справа, дверь, иди туда. Увидишь табличку «Линейная милиция». Придешь, все объяснишь, напишешь заявление.