- Troppo tardi, слишком поздно, -сказалон,-поздновмоигоды
превращаться в писца. Когдатысюностиизбралсебеиноеремесло-
зарабатывать деньги, - то после тридцати лет ничего другого уже делатьне
можешь. И к тому же напиши я все то, что знаю ислышал,даменябына
костре сожгли!
Эта поездка бок о бок со столь занимательным спутником через прекрасные
зеленеющие поля наполнила душу Гуччо восторгом. С наслаждениемвдыхалон
свежий воздух, пронизанный дыханием ранней весны; цоканьеподковвторило
их разговорам, какпесньбезоблачногосчастья,ивосторженномуГуччо
чудилось, что он самучастниквсехэтихизумительныхпроисшествий,о
которых рассказывал синьор Боккаччо.
К вечеру они добрались до харчевни. Ничто так не располагает к душевным
излияниям, какпривалывпути.Путникипопивалипередкамелькомиз
небольших кувшиновдобрыйанглийскийэль-крепкоепиво,сдобренное
имбирем, стручковым перцем и гвоздикой, -и,покаимстелилипостель,
синьор Боккаччо поведал Гуччо, что была у него любовница, француженка, и в
минувшем году родила емуребенка,сына,получившегоприкрещенииимя
Джованни.
- Говорят, что внебрачные дети наделены резвым нравом икрепчедетей,
рожденных в супружестве, - поучительно заметил Гуччо, укоторогоимелось
про запас десяток избитых сентенций для оживления беседы.
- Без сомнения. Господь Бог одаряет их светлым умомикрепкимтелом,
дабы вознаградить за потерюнаследстваиуваженияобщества.Аможет,
просто им приходится сурово бороться за жизньипрокладыватьсебепуть
самим, ни на кого не рассчитывая, - ответил синьор Боккаччо.
- Ну, ваш-то, во всяком случае, будет иметь отца, который многому может
его научить.
- Если только он простит отца за то, что тот произвел его насветпри
столь незавидных обстоятельствах,-пожавплечами,ответилсобеседник
молодого ломбардца.
Для ночлега им отвели одну комнату и одно на двоих убогое ложе. Впять
часов утра они снова пустились в путь. Космы тумана ещежалиськземле.
Синьор Боккаччо молчал - в таких людей рассвет не вселяет бодрости.
Погода выдалась свежая, и небо быстро очистилось. Онипроезжаличерез
деревушку, которая восхитила Гуччо своейкакой-тоособоймиловидностью.
Деревья стояли еще голые, но в воздухе чувствовался аромат весенних соков,
пришедших в брожение, зеленая молоденькая травка уже пробивалась из земли.
По стенам низких белых домиковкарабкалсяплющ,плющкарабкалсяипо
башенкам замков, похожих друг на друга как две капли воды. Живыеизгороди
во всех направлениях пересекали поля и холмы. Волнистаялиниягоризонта,
опушеннаяполоскойлеса,лазорево-зеленыйблескТемзы,бежавшейпод
обрывистымберегом,группаохотников,которыевозвращалисьдомойсо
сворами гончих, - все это приводило Гуччо в восторг."Чтозапрекрасные
владения у королевы Изабеллы", - твердил он про себя.
"Чтозапрекрасные
владения у королевы Изабеллы", - твердил он про себя.
Чем больше лье оставлял за собойГуччо,темсильнееовладевалаего
воображением королева, пред которой он вскоре должен был предстать. Почему
бы, пользуясь данным ему поручением, не попробовать понравитьсяИзабелле?
Быть может, расположение Изабеллы поможет ему свершить те высокие замыслы,
для коих, несомненно, был он рожден. Развемалоещеболееудивительных
примеров из жизни государей и государствдаетнамистория?"Пустьона
королева, - думал Гуччо, - но ведь онаженщина,ейвсегодвадцатьдва
года, и супруг ее не любит. Английские синьоры не смеют за ней ухаживать -
боятся прогневить короля. А я приезжий, я тайный посланец; чтобы добраться
сюда, я пренебрег бурей; я преклоню перед ней колена, снимушляпу,опишу
ею широкий полукруг, облобызаю подол королевского платья".
И он ужеоттачивалфразу,вкоторойотдавалнаслужениемолодой
златокудрой королеве свое сердце, всю свою изворотливостьивернуюсвою
руку... "Мадам, увы, я не принадлежукзнати,ноявольныйгражданин
города Сиенны, и я стою любого дворянина. Мне восемнадцатьлет,исамая
заветная мечта моя - созерцать вашу несравненную красоту, принестивамв
дар душу мою и мою кровь до последней капли..." - Уже недалеко, -прервал
его мечты голос синьора Боккаччо.
И действительно, Гуччо не заметил, как они достигли предместий Лондона.
Дома сплошной линией выстроились вдольдороги;чудесныелесныеароматы
исчезли; в воздухе запахло горелым торфом.
Гуччо удивленно оглядывался вокруг. Дядя Толомеи наговорилемучудес,
сулил, что племянник увидит необыкновенный город, а племянник видел только
деревни, деревни, деревни, бесконечные ряды хижин с почерневшимистенами,
грязные улочки, по которым шагали тощие женщины с тяжкой ношей за плечами,
бегали оборванные ребятишки и шли угрюмые солдаты.
Внезапно вместе с толпой, вереницей лошадей иповозокнашихпутников
вынесло на лондонский мост. Две четырехугольныебашнистоялинастраже
английской столицы - вечерами между ними натягивалицепиизамыкалина
запорогромныеворота.Первое,чтобросилосьвглазаГуччо,была
окровавленная человеческая голова, надетая на одну из пик,торчавшихнад
воротами. Воронье кружилось вокругэтоймертвойголовысвыклеванными
глазами.
- Нынче утром английскийкорольвершилсвоеправосудие,-пояснил
синьор Боккаччо. - Таккончаютздесьсвоюжизньпреступникиилите,
которых объявляют преступниками с целью избавиться от них.
-Страннаявывеска,особеннонаворотах,черезкоторыевъезжают
чужестранцы, - заметил Гуччо.
- Пусть знают, что в этом городе не в ходу комплименты и ласки.
Мост, по которому они ехали, был в те времена единственным мостом через
Темзу; скорее этобыланастоящаяулица,возведеннаянадрекой,ив
деревянных домиках, стеной стоявших на мосту, процветалаторговлясамыми
разнообразными товарами.