Их логикаграничитс
бесчеловечностью, бездушием как в отношениидругих,такивотношении
самих себя; эти служители отвлеченных богов и абсолютных правилберутна
себя роль палачей, ибожелаютбытьпоследнимипалачами.Ноэтолишь
самообман, так как после их смерти мир перестает им повиноваться.
Пытая братьевд'Онэ,Ногарэверил,чтодействуеттакрадиблага
государства; и теперь он глядел наГотьеиФилиппа,лицакоторыхуже
потеряли человеческие черты, и не видел внихлюдей;бессознательноон
загородил от света эти искаженные мукойлица;длянегоонибылилишь
признаком непорядка; он победил.
"Тамплиеры держались крепче", - подумал он только. А ведь сейчас вего
распоряжении были лишь местные "пытошники",анепрославленныемастера
заплечных дел парижской инквизиции.
Выпрямившись, он сморщил лицо, спина у него ныла, и поясницабылакак
свинцом налита. "Холод какой", - буркнул он себе под нос. Ногарэприказал
закрыть окна и приблизился к треножнику, где еще пылали раскаленныеугли.
Протянув к огню руку, он подождал, пока пальцы согреются, и,ворча,стал
растирать больную поясницу.
Два палача, стоявшие у стены, казалось,дремали...Изуглакомнаты,
кудабросилибесчувственныетелабратьевд'Онэ,доносилисьжалобные
стенания, но Ногарэ уже не слышал их.
Хорошенько согрев спину, онвернулсякстолуивзяллежавшийтам
пергамент. Потом, глубоко вздохнув, направился к дверям и вышел прочь.
Тотчас же после его ухода палачиприблизилиськГотьеиФилиппуи
попытались поставить их на ноги.Нотаккакпопытканеудалась,они
подхватили на руки эти истерзанные ими самими тела и понесли их осторожно,
как носят больных детей, в отведенную узникам темницу.
Старинный замок Понтуаз, превращенный ныне в помещение длякордегардии
и тюрьму, лежал всего в полумиле откоролевскойрезиденции-отзамка
Мобюиссон. Мессир Ногарэ прошел это расстояние пешком в сопровождении двух
приставовизсвитыпревоисвоегособственногописца,которыйнес
пергаментный свиток и письменный прибор.
Ногарэ шел быстрым шагом, плащразвевалсявокругеготощейдлинной
фигуры. Он с удовольствием вдыхал прохладныйутреннийвоздухивлажные
запахи соседнего леса.
Не отвечая на приветствия лучников, охранявшихМобюиссон,онпересек
двор и вошел в замок, даже не оглянувшисьнашушукающихсякамергерови
придворных, которые с значительнымвидом,словнопровелиночьуодра
покойника, толпились в прихожей икоридорах.Слугапоспешилраспахнуть
двери перед мессиром Ногарэ, и хранитель печати очутился в покоях, где уже
собралась королевская фамилия.
Сам король сидел за длинным столом, покрытым шелковой тканью. Лицоего
казалось еще более холодным изастывшим,чемобычно.Поднеподвижными
глазами набрякли синеватые мешки, губы были плотно сжаты.
Поднеподвижными
глазами набрякли синеватые мешки, губы были плотно сжаты.Поправуюего
руку восседала Изабелла, она держалась по обыкновениюоченьпрямоине
шевелясь, как идол. Плоеный чепец венчала диадема изящнойработы,адве
золотые косы, уложенные у висков в виде ручек античной амфоры, ещебольше
подчеркивалисуровоевыражениееелица.Этоонабылавиновницей
обрушившихся на королевский дом несчастий. В глазах присутствующих наней
лежала ответственностьзаразвертывающуюсядраму,и,ощутивтеузы,
которыесамымстраннымобразомроднятдоносчикасвиноватым,она
чувствовала себя чуть ли не преступницей.
Сидевший по левую руку Филиппа Красивого еговысочествоВалуанервно
барабанил пальцами по столу и время от времениболезненноповодилшеей,
будто воротник был ему тесен. Второй брат короля, еговысочествоЛюдовик
д'Эвре, также присутствовал на семейном совете: он держался спокойно,его
скромный костюм являл разительный контраст с ярким одеянием Карла Валуа.
И затем здесь были три королевскихсына,триобманутыхсупруга,на
которых свалилосьнесчастьеипозор:старший,ЛюдовикНаваррский,с
лживыми глазами и впалой грудью, непрерывно ерзавшийнастуле;средний,
Филипп Пуатье, лицо которого, похожее в профиль натонкуюмордуборзой,
еще больше осунулось, еще больше вытянулось, так трудно ему было сохранять
напускное спокойствие; и младший.Карл,чьепрекрасноеюношескоелицо
выражало боль, причиненную первым в его жизни настоящим горем...
Один Ногарэ даже не взглянул на них; Ногарэнежелалникоговидеть,
кроме своего государя.
Он медленно развернул пергаментный свиток и, по знаку Филиппа IV,стал
читать подлинную запись допроса. Голос его звучалтакжеровно,каки
тогда, когда он допрашивал ГотьеиФилиппад'Онэ.Носейчас,вэтой
холодной зале, освещенной тремя стрельчатымиокнами,голосегоказался
особенногрозным;сейчасиспытаниюподвергаласькоролевскаяфамилия.
Запись была своего рода совершенством, ибо Ногарэлюбилхорошуюработу.
Конечно, оба брата д'Онэ, как и подобает людям благородным,поначалувсе
отвергали; но хранитель печати умел допрашивать так, что обвиняемыйочень
скоро забывал и угрызения совести, ивсегалантныесоображения.Месяц,
когда принцессы вступили в преступную связь, дни встреч любовников,ночи,
проведенные вНельскойбашне,именаслуг-сообщников-все,чтодля
виновных означало страсть, любовный пыл и наслаждение, все было выставлено
напоказ, обнажено, захватано чужими руками, втоптано вгрязь.Асколько
посвященных в тайну людей, должно быть, хихикали сейчас по углам!
Присутствующие едва осмеливались поднять глаза на трехпринцев,даи
сами они не искали взгляда друг друга.
В течение последних лет их дурачили, обманывали, позорили; каждое слово
Ногарэ переполняло чащу стыда, которую им суждено было испить.
Людовика Наваррского терзала ужасная мысль, которая пришла ему в голову
только сейчас, когда он сопоставлял даты, приводимыеНогарэ:"Втечение
первых шести лет супружества у нас не было детей.