Он стоял наготове, изжелта-бледный, с полуопущенными руками, гордо и бесстрашно ожидая нападения, готовый дать бой за свою даму сердца.
Я обхватил Майкла.
- Идем в кафе, - сказал я. - Ведь не можете вы ударить его здесь, в отеле.
- Верно! - сказал Майкл. - Очень верная мысль.
Мы пошли к дверям. Пока Майкл, спотыкаясь, поднимался по ступенькам, я посмотрел через плечо и увидел, что Кон снова надевает очки. Билл сидел за столом и наливал себе рюмку фундадору. Брет сидела, глядя прямо перед собой.
Когда мы вышли на площадь, дождя уже не было и луна пыталась выглянуть из-за туч. Дул ветер. Играл военный оркестр, и в дальнем конце площади толпа собралась вокруг пиротехника и его сына, пускавших шары с нагретым воздухом. Шары поднимались толчками, по диагонали, и ветер разрывал их или прибивал к одному из домов на площади. Иногда они падали в толпу. Магний вспыхивал, шар взрывался, и люди разбегались. Никто не танцевал на площади, гравий был слишком мокрый!
Брет вышла из отеля с Биллом и Коном и подошла к нам. Мы стояли в толпе и смотрели на дона Мануэля Оркито, короля фейерверка, который стоял на маленьком помосте, осторожно подталкивая палками шары, стоял высоко над толпой и пускал шары по ветру. Ветер сбивал все шары, и лицо дона Мануэля блестело от пота в свете его сложного фейерверка, который падал в толпу, взрывался и прыгал, брызжа искрами и треща под ногами. Каждый раз, как светящийся бумажный пузырь кренился, вспыхивал и падал, в толпе поднимались крики.
- Не повезло дону Мануэлю, - сказал Билл.
- Откуда вы знаете, что его зовут дон Мануэль? - спросила Брет.
- В афише сказано. Дон Мануэль Оркито, пиротехник esta ciudad [этого города (исп.)].
- Globos illuminados [светящиеся шары (исп.)], - сказал Майкл. Коллекция globos illuminados. Так сказано в афише.
Ветер относил звуки оркестра.
- Хоть бы один поднялся, - сказала Врет. - Этот дон Мануэль прямо из себя выходит.
- Он, должно быть, целый месяц готовился, чтобы они взлетели и получилось: "Слава святому Фермину", - сказал Билл.
- Globos illuminados, - сказал Майкл. - Целая куча дурацких globos illuminados.
- Идемте, - сказала Брет. - Что мы тут стоим?
- Ее светлость желает выпить, - сказал Майкл.
- Как это ты догадался? - сказала Брет.
В кафе было тесно и очень шумно. Никто на нас не обратил внимания. Свободного столика мы не нашли. Стоял оглушительный шум.
- Давайте уйдем отсюда, - сказал Билл.
Под аркой продолжалось гулянье. Кое-где за столиками сидели англичане и американцы из Биаррица в спортивных костюмах. Многие женщины разглядывали гуляющих в лорнет. Мы встретили девушку из Биаррица, с которой недавно нас познакомил Билл. Она жила с подругой в "Гранд-отеле". У подруги разболелась голова, и она пошла спать.
- Вот бар, - сказал Майкл. Это был "Миланский бар", тесный второразрядный кабачок, где можно было перекусить и где в задней комнате танцевали. Мы все сели за столик и заказали бутылку фундадору. В кабачке было пустовато. Никакого веселья не замечалось.
- Фу, как здесь скучно, - сказал Билл.
- Еще слишком рано.
- Возьмем фундадор с собой и придем попозже, - сказал Билл. - Не хочу я сидеть тут в такой вечер.
- Пойдемте обратно и поглядим на англичан, - сказал Майкл. - Люблю глядеть на англичан.
- Они ужасны, - сказал Билл. - Откуда они взялись?
- Они приехали из Биаррица, - сказал Майкл. - Они приехали посмотреть на забавную, миленькую испанскую фиесту.
- Я им покажу фиесту! - сказал Билл.
- Вы ужасно красивая девушка, - обратился Майкл к знакомой Билла. Откуда вы явились?
- Хватит, Майкл.
- Послушайте, она же прелестна. Где я был? Где были мои глаза? Вы просто прелесть. Скажите, мы знакомы? Пойдемте со мной и Биллом. Мы пропишем англичанам фиесту.
- Я им покажу фиесту! - сказал Билл. - Какого черта им здесь нужно?
- Идем, - сказал Майкл. - Только мы втроем. Пропишем фиесту английской сволочи. Надеюсь, вы не англичанка? Я шотландец.
Ненавижу англичан. Я им покажу фиесту! Идем, Билл.
В окно нам видно было, как все трое, взявшись под руки, зашагали к кафе. На площади взвивались ракеты.
- Я еще посижу здесь, - сказала Брет.
- Я останусь с вами, - сказал Кон.
- Ох нет! - сказала Брет. - Ради бога, уйдите куда-нибудь. Разве вы не видите, что нам с Джейком нужно поговорить?
- Этого я не знал, - сказал Кон. - Я просто хотел тут посидеть, потому что я слегка пьян.
- Вот уж действительно причина. Если вы пьяны, ступайте спать. Ступайте спать.
- Достаточно грубо я с ним обошлась? - спросила Брет, когда Кон уже ушел. - Господи, как он мне надоел!
- Веселья от него мало.
- Он угнетает меня.
- Он очень плохо ведет себя.
- Ужасно плохо. А имел случай показать, как нужно вести себя.
- Он, наверно, и сейчас стоит за дверью.
- Да. С него станется. Знаешь, я теперь поняла, что с ним творится. Он не может поверить, что это ничего не значило.
- Я знаю.
- Никто другой не вел бы себя так. Ох, как мне это все надоело! А Майкл-то. Майкл тоже хорош.
- Майклу очень тяжело.
- Да. Но из этого не следует, что нужно быть свиньей.
- Все ведут себя плохо, - сказал я. - Дай только случай.
- Ты бы иначе себя вел. - Врет взглянула на меня.
- Я был бы таким же идиотом, как Кон.
- Милый, зачем мы говорим такую чушь?
- Хорошо. Давай говорить о чем хочешь.
- Не сердись. У меня нет никого, кроме тебя, а мне так скверно сегодня.
- У тебя есть Майкл.
- Да, Майкл, Вот тоже сокровище, правда?
- Послушай, - сказал я. - Майклу очень тяжело, что Кон здесь околачивается и не отходит от тебя.
- Будто я не знаю, милый. Пожалуйста, не говори об этом, мне и так тошно.
Я никогда еще не видел, чтобы Врет так нервничала. Она избегала моего взгляда и упорно смотрела в стену.
- Хочешь пройтись?
- Да. Пойдем.
Я закупорил бутылку фундадору и отдал ее буфетчику.
- Выпьем еще, - сказала Брет. - У меня нервы разгулялись.
Мы выпили еще по рюмке мягкого душистого коньяка.
- Идем, - сказала Брет.
Когда мы вышли, я увидел Кона, выходящего из-под аркады.
- Ну конечно, вот он, - сказала Брет.
- Он не может уйти от тебя.
- Бедняга!
- А мне ни капли его не жаль. Я сам его ненавижу.
- Я тоже, - она вздрогнула, - ненавижу за то, что он так страдает.
Я взял ее под руку, и мы пошли по неширокой улице прочь от толпы и огней площади. На улице было темно и мокро, и мы пошли к укреплениям на окраину города. Мы проходили мимо открытых дверей винных лавок, откуда свет падал на черную мокрую улицу и доносились внезапные взрывы музыки.
- Хочешь зайти?
- Нет.
На окраине мы шли по мокрой траве, потом поднялись на каменный крепостной вал. Я постелил газету на камень, и Брет села. По ту сторону темной равнины видны были горы. Дул сильный ветер, и тучи то и дело закрывали луну. Под нами чернели глубокие рвы укреплений. Позади были деревья, и тень от собора, и силуэт очерченного лунным светом города.
- Не горюй, - сказал я.
- Мне очень скверно, - сказала Врет. - Давай помолчим.
Мы смотрели на равнину. Длинными рядами стояли под луной темные деревья. По дороге, поднимающейся в гору, двигались автомобильные фары. На вершине горы светились огни крепости. Внизу, налево, текла река. Она вздулась от дождя, вода была черная и гладкая, деревья темные. Мы сидели на валу и смотрели. Брет глядела прямо перед собой. Вдруг она вздрогнула:
- Холодно.
- Хочешь вернуться?
- Пойдем парком...
Мы сошли с вала. Тучи снова заволакивали небо. В парке под деревьями было темно.
- Джейк, ты еще любишь меня?
- Да, - сказал я.
- Знаешь, я погибла, - сказала Брет.
- Что ты?
- Я погибла. Я с ума схожу по этому мальчишке, Ромеро. Я, наверное, влюбилась в него.
- Я не стал бы этого делать на твоем месте.
- Я не могу с собой сладить. Я погибла. У меня все рвется внутри.
- Не делай этого.
- Не могу с собой сладить.