- Подойдя к девушке, я потрепал ее по подбородку и
обнял за талию.
- Нет-нет! - вскрикнула она, отпрянув, но я обхватил ее другой рукой и привлек к себе. - Что тебе нужно?
- Ты отлично знаешь, Гортина.
- Но я не могу поверить...
- Разве ты потеряла свое зеркало? Не отталкивай меня.
- Помоги мне, Афродита! - взмолилась девушка, стараясь не повышать при этом голос.
- Неподходящая молитва, - усмехнулся я.
- Что тебе нужно, Идей?
- Мне нужна ты.
Внезапно она расслабилась в моих объятиях и посмотрела на меня широко открытыми глазами:
- Ты заберешь меня отсюда?
- Разумеется. Больше ты не будешь рабыней Елены.
- Когда?
- Скоро. Через пять дней.
- Так долго ждать?
- Можешь рассчитывать на меня, Гортина. Но ты должна пропустить меня туда. - Я указал на дверь, прикрытую расшитым занавесом. - Мне нужно
слышать, что говорит Гектор. Не спрашивай почему - ты не поймешь; это государственное дело.
Гортина отшатнулась:
- Это невозможно! Я не посмею!
В конце концов мне с трудом удалось убедить ее.
Бедняжку нельзя было упрекать за измену долгу - такой красавице нелегко четыре года быть рабыней Елены. Я не собирался выполнять свое
обещание забрать ее, но она этого не знала, а узнав впоследствии, доказала, что она смелая девушка и истинная дочь Грей.
Самое главное, мне позволили войти незаметно. Ободряюще кивнув испуганной Гортине, я потихоньку проскользнул в дверь.
Войдя, я едва сдержал крик изумления. Парис не пожалел трудов и расходов на устройство гнезда для своей греческой птички. О роскоши и
великолепии покоев Елены говорили много, но действительность превзошла все описания.
Желтый и белый мрамор был повсюду, а красным мрамором были инкрустированы скамьи из слоновой кости. На стенах висели дорогие шелковые
ткани. В центре комнаты бил миниатюрный фонтан, украшенный четырьмя рельефами из паросского мрамора <Парос - греческий остров из группы Киклад в
Эгейском море, известный белым мрамором>.
Все это я заметил с одного взгляда, ибо мое внимание сразу же привлекли голоса в соседней комнате.
Бесшумно двинувшись в этом направлении, я спрятался за занавесами алькова, неподалеку от двери.
Здесь я мог четко различать голоса - вернее, голос Гектора.
- Ты жалкий и бессовестный человек, Парис! - говорил любимый сын Приама. - Из-за тебя мы воюем, из-за тебя наши друзья усеивают поле битвы
своими мертвыми телами, из-за тебя плачут жены и дети Трои!
Отправляйся сражаться, покуда город не сожгли вместе с тобой!
Гектор умолк, и послышался голос Париса, но он говорил так тихо, что я не мог разобрать слова. Впрочем, угадать их смысл не составляло
труда. Парис всегда умел найти для себя оправдание. Он горько сожалеет о бедах, которые навлек на Трою и Приама, но он советовался с оракулом
<храм бога, в котором жрецы предсказывали будущее и давали ответы на вопросы от имели божества> Аполлона и получил указание не искать сражений;
к тому же у него болит зуб и так далее. Право, этот человек был способен на любую низость, спасая свою шкуру.
Но вскоре стало ясно, что Парис перестарался, так как его прервал протестующий голос Елены:
- Ты лжешь, Парис! Боги предсказывали мои бедствия! О, почему они соединили меня с этим презренным трусом, а не с отважным и благородным
человеком, способным защитить мою честь своими подвигами?
Прочь с моих глаз, Парис! А ты, мой дорогой брат Гектор, останься со мной и отдохни немного.
После недолгого молчания вновь послышался голос Гектора, вслед за Еленой осуждающего брата. Он добавил, что у него нет времени отдыхать -
ему нужно найти Андромаху и возвращаться на поле битвы.
Съежившись в углу алькова, я услышал его тяжелые шаги на расстоянии вытянутой руки.
Как только их звук смолк, я снова выглянул из алькова и едва не был обнаружен, так как занавеси перед проходом в соседнюю комнату внезапно
раздвинулись и оттуда вышел Парис в сверкающих доспехах и с хмурым видом. К счастью, он не заметил меня, и я снова скорчился в углу, оставаясь
там, покуда не прошло достаточно времени, чтобы Парис вышел из дому. После этого я храбро шагнул в коридор из своего убежища и громко окликнул:
- Елена Аргивская! Идей хочет видеть тебя!
Из комнаты послышался удивленный возглас, вслед за этим занавеси раздвинулись вновь и появилась Елена.
Она была облачена в свободную белую мантию, скрепленную поясом на талии; руки оставались обнаженными; белые ноги виднелись между ремешками
сандалий, а золотистые волосы опускались почти до пола. Несколько секунд она молча смотрела на меня, потом резко осведомилась:
- Что тебе нужно? Как ты вошел?
Я шагнул вперед и улыбнулся:
- Таково твое гостеприимство? Два дня я трудился ради тебя, твои пожелания выполнены, а ты приветствуешь меня словами: "Что тебе нужно?"
- Но как ты сюда вошел? - повторила Елена, сдвинув брови. - Где мои прислужницы? Почему мой дом открыт, как общественный храм? Говори!
- Афродита сделала меня невидимым для всех, кроме тебя, - с усмешкой ответил я.
- Это дурная шутка, Идей. Когда месть богов настигнет тебя, ты быстро растеряешь свой хвастливый юмор.
Но я не ослышалась, мои пожелания выполнены?
- Да. Церемонию твоего жертвоприношения проведет жрец Гефеста. Жертвенные животные сейчас в его храме.
- Вот как? - Ее лицо осветила улыбка. - Поделом Оилею! Этого было трудно добиться? Что сказал царь Приам?
- Ничего. Он все предоставил мне. Откровенно говоря, все прошло на удивление легко. Но, как ты говоришь, я, возможно, вызвал гнев Зевса.
- Отлично. - Елена пригласила меня в свои покои, и я повиновался.
Если я нашел наружное помещение великолепным, то что можно было сказать о ее личной комнате? Каждый предмет здесь свидетельствовал о
неуемном стремлении к роскоши. Комната была меблирована в раннеспартанском <Спарта - город в Пелопоннесе, столица царства Менелая> стиле -
господствовали продолговатые линии и белый цвет, за исключением скамей и сундуков, инкрустированных пурпурными жемчужинами Крита.
Большие мягкие подушки едва позволяли ногам касаться пола. Туалетные сосуды были из золота; в оконных нишах стояли высокие нисирские вазы,
наполовину скрытые складками занавесей с вытканными на них изображениями грациозных лебедей и красивых женщин.
На мраморных рельефах стен, окаймленных блестящими золотыми лентами, были вырезаны батальные и любовные сцены.