Зонт наконец открылся, и капли дождя мягко забарабанили по его туго натянутой ткани.
— Что ж, мне было приятно с вами познакомиться, Яна, — сказал Денис. — Честно говоря, я вас представлял себе немного не так... Но то, что я увидел, меня впечатлило и удивило. И вызвало уважение.
Ты улыбнулась спокойно и ясно, протянув ему руку. Брат на миг замешкался, озадачившись: то ли целовать тебе руку, то ли пожимать. Одну секунду он боролся с сомнениями, а потом всё-таки пожал. Твоя небольшая кисть с тонкими ясновидящими пальцами практически утонула в его пухлой крепкой руке. Мне он сказал:
— Если будут какие-то проблемы с отцом — звони.
Я всё-таки ошиблась, считая брата неспособным на понимание. Мне почему-то не верилось в это — быть может, из-за "махрового", почти совкового гетеросексуального имиджа Дениса. Но я рада, что так вышло. Иногда бывают в жизни и приятные ошибки.
Однако, пока я рассказывала об этой встрече, сёмга под сметаной уже подошла. Я поставила на стол бутылку охлаждённого белого вина, сняла фартук, переоделась из домашнего полупижамного костюмчика в платье и распустила волосы. Пусть ты не видела меня, но ты всегда чувствовала моё самоощущение и умонастроение. Не знаю, как: может быть, по каким-то нюансам интонаций голоса, движениям и пожатию моей руки. И сегодня я хотела быть красивой — просто так. Для себя, для тебя, для этого прохладно-задумчивого сентябрьского дня. Верхушки клёнов за окном были схвачены осенним пламенем, асфальт усеян опавшими листьями, начинавшими суетливую круговерть от малейшего порыва ветра... Стоя у окна в нарядном платье, с распущенными и чуть завитыми плойкой волосами, я увидела тебя. Ты уверенно пересекала двор, почти не пользуясь тростью и держа её так, для порядка. Сердце радостно стукнуло и согрелось. На ходу доставая из кармашка рюкзака ключи, ты подошла к двери подъезда.
Судя по твоей улыбке и крепкому, искреннему ответу твоих губ на мой поцелуй, ты тоже не забыла, какой сегодня день.
— Мм, вкусно пахнет, — принюхалась ты с порога. — Кажется, это рыба.
— Угадала, — засмеялась я. — Ну и нюх у тебя!
Ты достала из рюкзака белый бумажный свёрток, перевязанный ярко-розовой ленточкой:
— У меня для тебя подарок. Вот...
— Ой, спасибо... Ну-ка...
Обёртка, шурша, порвалась. Увидев, что под ней было, я не удержалась от смеха: на меня смотрел удивлёнными круглыми глазами пушистый игрушечный утёнок в чепчике с цветочками и кружевами, красной юбочке и с бантиком на шее.
— Подружка для твоего утёнка, — сказала ты. — А то ему, наверно, одиноко.
— Ой, какая прелесть! — обрадовалась я. Обняв тебя одной рукой, второй я поднесла к глазам уточку, рассматривая. И фыркнула: — Слушай... А почему подружка? Мы ж не знаем его ориентации. Вдруг он гей?
Ты даже хрюкнула от смеха.
— Да ну, не может быть!
— Почему это не может? Среди животных и птиц тоже такое бывает.
Увы, утёнок не мог поведать нам своих предпочтений, и ему пришлось довольствоваться нашим выбором. Подружка уселась рядом с ним на полку, а мы с тобой — за стол.
* * *
"Через минуту ко мне заходит отец. Он садится и долго молчит, думая о чём-то с тяжкой сосредоточенностью, глядя перед собой застывшим взглядом, и его молчание уже начинает нервировать меня.
— Серьёзная дама, — произносит он наконец. — Откуда она вообще взялась, а?
— Это сестра Альбины, — отвечаю я.
— А-а, — говорит он. И добавляет: — Настенька, я тебя больше ни о чём в жизни не попрошу... Вообще никогда. Купи мне полторашечку пива, последнюю. А?
12. Снег и звезда
Новый год с детства был моим любимым праздником. Его пушисто-снежные лапы подкрадывались к моему сердцу декабрьской ночью, маня смешанным сладковато-горьким и свежим ароматом хвои и мандаринов, и начиналось ожидание сказки. Сказки, искрящейся светом бенгальских огней, маминой улыбкой, блеском ёлочных игрушек...
Но так было только в раннем детстве. Потом к этому чистому восторгу начали примешиваться, пачкая его ложкой дёгтя, недетские ощущения раздражения, тоски и одиночества. Алкогольные излишества отца, расстроенная и совсем не по-праздничному выглядящая мама и я, предоставленная самой себе — вот каким стал этот праздник.
На зимних каникулах я часами валялась в своей комнате с книжкой, а рядом на кровати стояла тарелка очищенных мандаринов... Потом страницы "Хоббита" ещё долго хранили новогодний запах, который оставили на них мои пальцы. Глядя на горящие в свете зимнего солнца ледяные узоры на стекле, я придумывала свой мирок, населённый вымышленными персонажами, которые разговаривали и жили на страницах серого ежедневника, исписанного прилежным ученическим почерком. Получив на Новый год три тома "Властелина колец" в подарочном издании, я была счастлива. Пусть это произведение и было мной уже прочитано из библиотеки, но переворачивать плотные страницы великолепно изданной книги — моей собственной! — было непередаваемым удовольствием. Казалось, даже читанные-перечитанные и чуть ли не наизусть выученные строчки обретали новизну и звучали иначе в этом оформлении.
Мандаринами пахли и строчки моих опусов школьного периода. Среди них была одна эпопея, занявшая три общих тетради в девяносто шесть листов; в ней описывался нездешний, неземной мир, населённый одними женщинами. Точнее, это были существа-гермафродиты с женским обликом. "Опупея" эта имела закрученный сериальный сюжет и отличалась высокой концентрацией эротических фантазий на квадратный сантиметр тетрадного листа. Я прятала этот трёхтомник от чужих глаз так тщательно, как только могла, потому что боялась, как бы мои нестандартные фантазии не вызвали у родителей желание отвести меня к какому-нибудь врачу. В итоге я уничтожила своё творение, но до сих пор помню эти клетчатые страницы с коричневыми пятнами от быстрорастворимого какао "Несквик" и жёлтыми — от мандаринов... И ощущаю запах ароматизированной пасты ручки "Lancer fluo", которой они были исписаны. Забавно: мой возраст с той поры удвоился, а эта ручка как была, так всё ещё и есть — дешёвая, оставляющая тонкую линию с химическим, но приятным запахом.
Новый год, Новый год... Столько ожиданий у меня с ним было связано, и столько разочарований он оставил в моём сердце. Сколько надежд не оправдалось, сколько сказок кануло в Лету... Превращаясь в блестящее конфетти, они улетали в далёкую страну — рай для несбывшихся желаний. Этот Новый год тоже горчил, но и грел тоже — твоим теплом.
Выходными у меня были только первое и второе января, а тебе предстояли полноценные каникулы: твоя музыкальная школа придерживалась того же графика, что и обычная. Впрочем, ты собиралась плодотворно поработать дома, в студии. А меня просто грела перспектива побыть с тобой.
Но не зря я так долго и обстоятельно рассказывала о своём детском образе этого праздника. Его семейный дух заставлял меня, затаив вздох, думать о своих родных. Несмотря на события первого рокового августа, мне всё ещё никак не верилось, что наша семья совсем распалась... расползлась по разным уголкам города и носа не кажет друг к другу, и каждый окопался в своём доме, как в крепости.
Тридцатого декабря позвонил Денис.
— Мы тут решили встретить новый год всей семьёй, — сказал он. — Я со своими, ну, и отец со Светланой. У отца все соберёмся. Ты как — придёшь?
Признаться, у меня чуть потеплело на душе — просто от самого факта приглашения. Но тут же закралось сомнение, всё портя:
— А ты от себя звонишь или по просьбе отца? Потому что он меня не звал.
— Вообще-то, от себя, — ответил брат. — Честно говоря, с отцом насчёт тебя я не говорил и не знаю, против он или нет.
Едва блеснувшая радость померкла.
— Ну, тогда и говорить не о чем, — вздохнула я. — Да я и сама толком не знаю, хочу я приходить или нет.
— А ты сама позвони отцу, — предложил Денис.
Легко сказать — позвони! А вот как решиться набрать свой старый домашний номер после всего, что случилось? Может, отец и слышать меня не захочет. Да и мне, честно говоря, после его пьяных звонков с угрозами было не по себе снова вскрывать эту рану. Но образ семейного праздника так ностальгически манил, грустно улыбаясь мне издали, что мне хотелось всем всё простить — хотя бы ради самой себя, чтобы яд обиды не подтачивал душу.
И я, собравшись с духом, набрала номер. Шагая с работы под снегопадом, я слушала гудки в мобильном, а мои новые белые сапоги скрипели по пушистому покрывалу, блестевшему в свете фонарей. Трубку могла взять и Светлана, чего мне не очень хотелось, но — что поделаешь...
— Да.
Это был сам отец. Ощущения — будто разрез по едва зажившему.
— Привет, пап...
На том конце линии — жутковатая пауза. Скрип моих шагов, блеск снежинок на пушистом воротнике моей дублёнки.
— А, это ты, — проговорил отец.
Судя по голосу, он был не особо рад меня слышать, а может, мне это и мерещилось. Во всяком случае, тон мне показался не слишком приветливым.
— Да, я... С наступающим тебя, — сказала я. — Мне тут Денис звонил... Сказал, что вы все вместе Новый год встречать будете. Я могу прийти?
— Ну, приходи, если хочешь, — подумав, ответил отец. И тут же добавил: — Только без этой своей... подружки. Это семейный праздник, и посторонних нам как бы не надо.
Снег грустно ложился мне на плечи, а боль вскипала на дне души, глухо рокоча.
— Прости, пап, такой вариант для меня неприемлем. Эта, как ты её называешь, подружка — родной мне человек, моя половина, без неё я — никуда. Видимо, ничего не срастётся. Но во всяком случае — ещё раз с наступающим. Здоровья тебе... и всего самого хорошего.
Вот и поговорили... Вечер окутывал меня морозным сумраком и печалью, хотелось поскорее из них вырваться и прильнуть к тебе, тёплой и родной. Проходя мимо зеркальной двери магазина, я приостановилась. Тёмно-синяя дублёнка, отражаясь в желтоватой поверхности, казалась зелёной и чем-то походила на шубку Снегурочки. Белые сапоги и такая же сумка, на голове — белый пушистый берет из ангорской шерсти, а лицо — серое, с пустыми и тусклыми глазами... Неужели эта усталая женщина — я?
Хорошо, что ты этого не могла видеть...