Южени перешла в другой вагон. Видимо продолжать поиск кого-то или чего-то. Поезд стал притормаживать. «Лилль», — подумал я. «Как же это я забыл про Лилль…». Больше в моей голове не было ни одной мысли. Очень захотелось выпить. «Отъедем от Лилля, и я пойду в бар» — решил я и выглянул в окно. Человек пятнадцать делового вида сошли с поезда и резво проследовали к выходу с международной платформы. Перрон вернулся к своему первоначальному пустынному состоянию.
Я уже собрался подняться и отправиться в вагон-бар, как вдруг одинокая миниатюрная фигура заметалась по перрону. Южени всё ещё искала кого-то. Теперь уже за пределами поезда. Обходчик в жёлтом люминисцентном жилете прошёл мимо, не обратив на неё внимания. Южени заломила руки и в отчаянии замерла на месте.
В поле моего зрения медленно материализовалась ещё одна фигура: массивная туша господина Ди возникла на перроне прямо напротив моего окна. Ди остановился метрах в пятнадцати от Южени, нервно вертевшей головой по сторонам. Откуда-то донёсся слабый свисток станционного смотрителя.
Ди широко распахнул руки, как будто хотел обнять девушку, и что-то медленно произнёс, нарочито артикулируя звуки толстыми губами. У меня возникло ощущение, что я наблюдаю сцену из немого кино. Я не слышал ни звука, но каждое движение замедлилось, каждый жест приобрел преувеличенную чёткость. Как будто всё происходящее на призрачном перроне разыгрывалось для меня одного…
Южени повернулась к Ди и сделала несколько робких шагов. Я мог поклясться, что в глазах её стояли слёзы. Крупные, как горошины. Ди протянул к ней руки, не переставая что-то говорить, и она покорно упала в его объятия. «Экая сволочь!» — подумал я почему-то. — «Не мог до Парижа доехать. Ищи его теперь».
В это момент Ди слегка повернул голову, увидел меня и самодовольно осклабился. Левой рукой он продолжал обнимать Южени, которая спрятала лицо в его обширной груди. Правой рукой Ди полез во внутренний карман пиджака. Я ожидал увидеть платок, но вместо этого Ди извлёк из глубин костюма пистолет.
Я вскочил и больно ударился животом о край стола. Ди приставил ствол пистолета к левому боку Южени. Поезд заскрежетал и начал мучительно медленно покидать станцию. Я расплющил лицо о стекло. Ди и Южени уплывали в сторону. Я изогнулся, пытаясь увеличить угол зрения.
Южени вдруг резко дёрнулась всем телом. Затем ещё раз. На её синей униформе возникло тёмное пятно. Пятно стало стремительно увеличиваться. Тело Южени обмякло. Колени подогнулись. Ди отшвырнул девушку в сторону, профессионально ловко внедрил пистолет куда-то во внутреннюю область пиджака и быстро зашагал вдоль ускоряющегося поезда к выходу со станции. Я замолотил кулаками по окну и дико завопил: «Стой! Стой! Остановите поезд!»
Ди обернулся на стук и шутливым, небрежным жестом отдал мне честь.
Через секунду поезд выехал за пределы станции. Оставив позади сломанную куклу с густыми каштановыми волосами. Неподвижно, нелепо застывшую на холодном асфальте перрона.
Глава 6. Неуловимое обаяние Джека Потрошителя.
8 сентября 1888 года. 6.10 утра.
В шесть часов десять минут утра 8 сентября 1888 года, инспектор Джозеф Чандлер (подразделение Н Oтдела Криминальных Расследований Городской Полиции) патрулировал отведённый ему отрезок Уайтчапела между рынком Спиталфилдс и улицей Брик Лэйн. В связи с нашумевшим неделю назад жестоким убийством Полли Николс в Бакс Роу, Главный Комиссар Полиции сэр Чарльз Уоррен усилил полицейские наряды по всему Ист-Энду. Вместе с рядовыми констеблями на дежурство был поставлен старший персонал, включая инспектора Чандлера. Круглосуточное бдение поддерживалось прежде всего с превентивной целью. Не упуская из виду выявление подозрительных лиц. Ибо никаких версий, свидетелей и тем более подозреваемых у полиции не было.
Только всезнающие газетчики смело теоретизировали на эту тему. Среди истерических воплей по поводу «получеловека-полузверя» и рассуждений о падении нравов, одна версия получила широкое распространение: кошмар в Уайтчапеле был делом рук еврейского сапожника-надомника Пайзера.
Пайзер, недавний эмигрант из Восточной Европы, был более известен под кличкой Кожаный Передник. По одной простой причине: никто никогда не видел его без неизменного кожаного рабочего фартука, изношенного до неопределённого цвета и глубоких трещин. Пайзер был немного не в себе. Он был известен целой коллекцией странностей, но особо прославился патологической ненавистью к проституткам. Иногда, впадая в «состояние», как он называл свои приступы шизофрении, Пайзер бросался на несчастных женщин и лупил их всеми попадавшимися под руку предметами. Удивительно, но от Кожаного Передника можно было откупиться деньгами. В связи с чем некоторые считали сумасшествие Пайзера притворно-устрашающим и утверждали, что сапожник промышляет обыкновенным рэкетом. Как только грязноватый палец прессы указующе вытянулся в направлении Пайзера, незадачливый рэкетир ушёл на дно и больше не появлялся на публике. В своём закутке, арендованном под жильё и мастерскую, безумный сапожник обозначаться перестал. Полиции было ясно, что Пайзера укрывают члены Уайтчапельской еврейской общины, но при отсутствии каких-либо улик или свидетельств, поголовные и поквартирные проверки могли привести только к ненужному разжиганию страстей. Сэр Чарльз Уоррен, панически боялся любых проявлений антисемитизма и национализма.
Суббота 8 cентября была рыночным днём. Поэтому на улицах Ист-Энда сутолока воцарилась ещё засветло: торговцы, лоточники, ремесленники, поставщики, извозчики — неорганизованными группами подтягивались к Спиталфилдскому рынку. В нараставшей сутолоке инспектор Чандлер николько не удивился, увидев двоих мужчин, бегущих по Ханбюри стрит ему навстречу. им Бёрбанк, красильщик, и Джеймс Грин, работник мастерской упаковочных материалов, привлекли его внимание только тогда, когда оба затормозили перед ним с воплями «Убийство! Преступление! Ещё одна женщина!»
Из этого «ещё» Чандлер заключил, что таинственный Уайтчапельский садист сработал снова. Причём в его районе и перед самым окончанием дежурства… Инспектор послал Бёрбанка за проживавшим поблизости доктором, а сам, не скрывая досады, двинулся вместе с Грином по адресу его работы — Ханбюри стрит, дом 29. По дороге Грин сбивчиво рассказал, как пять минут назад, проживающий в этом доме извозчик Джон Дэйвис обнаружил на заднем дворе дома мёртвую женщину, изуродованную самым страшным образом. Дэйвис побежал в ближайший участок, а Грин и Бёрбанк бросились на поиски дежурных констеблей.
Дом 29 был трехэтажным строением: на первом этаже помещались разделочная еды для домашних животных, принадлежавший миссис Хардиман, а также «Мастерская Миссис Ричардсон. Грубые ящики для упаковки». Миссис Хардиман и миссис Ричардсон, включая их семьи, занимали также жилую часть первого этажа. Остальные комнаты в доме арендовали ещё шесть семей. В общей сложности в доме проживало 17 человек.
Боковая дверь здания вела к лестнице на верхние этажи и в узкий коридор, отделённый от магазинчиков и жилых помещений глухой стеной. Коридор выводил на задний дворик, отгороженный от других внутренних двориков шестифутовым деревянным забором. Рядом с забором, который делили между собой дом номер 29 и дом номер 27, в неестественной позе — подогнув ноги и широко разведя обнажённые колени — лежала женщина. Левая её рука покоилась на груди, правая была вытянута вдоль туловища. Как и в случае с Полли Николс, юбки убитой были высоко задраны. Но только намного выше. Так, что были видны окровавленные бёдра и живот. Точнее, кровавая дыра вместо живота. В отличие от предыдущей эскапады, преступник на этот раз пошёл гораздо дальше. Живот женщины был не просто вскрыт: огромный пласт кожи и тканей был аккуратно выкроен из верхней его части. Убийца аккуратно разместил кровавую массу над правым плечом жертвы вместе с перепутанными узлами кишечника, желудком и ещё чем-то страшным, утопающим в щедрой, густеющей луже крови. Аналогичного размера пласт тела был удалён из нижней части живота: разрез тщательно огибал гениталии с двух сторон. Удалённой части брюшной полоста поблизости не было.
Джон Дэйвис привёл полицейских в 6 часов 30 минут. Полицейские прибыли не одни: с ними появился Джордж Багстер Филипс, хирург и консультант полиции. Это был добрейший и уважаемый всем Ист-Эндом человек, который выглядел старомодно и чудаковато даже в викторианские времена. Филипс, в свои пятьдесят с лишним, был одним из немногих врачей, имеющих опыт в криминальной медицине. Двадцать три года опыта, если точнее. Поэтому для любого лондонского коронера его мнение в вопросах патологоанатомии было решающим.
Доктор Филипс протиснулся сквозь толпу местных жителей и случайных прохожих, распихивая набившихся в коридоре зевак пузатым докторским чемоданчиком. Дальше ступенек, ведущих на задний двор, народ не совался: Чандлер запретил кому-либо кроме ожидавшегося патологоанатома доступ к месту преступления и поставил двух новоприбывших полицейский преграждать дорогу наиболее любопытным. Никто правда и не пытался: большинству хватало одного взгляда на располосованное тело женщины, чтобы малодушно ретироваться наружу и присоединиться к ажиотажу, бушевавшему на Ханбюри стрит. На их место тут же протискивалась новая группа зевак, которых незамедлительно обеспечивала растущая на улице толпа.
— Ну, что тут у нас, друг мой? — поинтересовался Филипс, спускаясь из коридора во двор. Уровень земли во дворе был ниже на три ступеньки.
— Номер два, — хмуро ответил сидевший на корточках Чандлер, пристально разглядывая что-то рядом с трупом. — Доброе утро, доктор. Или следует сказать: гнусное утро? Уж простите за откровенность.
— Приветствую вас, инспектор Чандлер. Давненько не виделись. А я, знаете ли, не успел плотно позавтракать, — пожаловался доктор Филипс. — Сдаётся мне, что аппетит я тут с вами не нагуляю.
— Я такого ещё не видел, — невпопад ответил Чандлер. — Мясник. Просто мясник… Разве может человек в здравом рассудке учинить такое с другим человеком. А как вам вот эта демонстрация аксессуаров?
Филипс присел рядом. Чандлер указывал на лоскут грубого муслина и две миниатюрные расчёски, аккуратно разложенные у ног убитой. Расчёски были помещены на раскрытом картонном футляре с идеальной параллельностью друг к другу.
— Видимо, это всё, что у неё было при себе, — прокомментировал Чандлер.
— Педантичный субъект, — заключил Филипс. — А это что? Какие-то таблетки? — он указал Чандлеру на две пилюли, покоящиеся возле головы убитой на столь же аккуратно развёрнутом клочке бумаги. Доктор извлёк из чемоданчика пинцет и бумажный пакетик. Таблетки перекочевали в пакетик. Прихватив пинцетом бумажный обрывок, Филипс рассмотрел его во всех сторон и сунул под нос Чандлеру.
— Это кусок конверта. Конверта Сассекского Полка. Видите вот тут синий военный штамп? Жаль, нет целиком адреса. Только буква «М»… А чуть пониже, буквы «СП». Должно быть, Спиталфилдс… — Филипс опустил клочок в тот же пакетик, что и таблетки, и передал его Чандлеру. — Что ж, давайте посмотрим, что он тут натворил…