Миссис Палмер ещё спала. Во сне она видела одинокую, сгорбленную женщину посредине огромного и пустого города. Которая повторяла одну и ту же фразу: «Мне нельзя сдаваться. Мне нужно собраться с силами…»
Глава 7. Дорф. Послеобеденный сон разума
Поезд дёрнуло. Я неуклюже повалился на стол. Боком я въехал в поднос с остатками еды. Бутылка с Перрье, булькнув, выплеснулась мне на брюки. Я попытался тут же вскочить, но мои ноги запутались где-то между сидений. И я свалился на пол, треснувшись головой обо что-то железное. Чтобы подняться, мне пришлось выползти из-под стола на четвереньках. Помимо моей головы, в процессе падения пострадал также мой немодный галстук: на нём теперь красовалось жирное пятно от соуса карри.
Народ в вагоне смотрел на меня, как на экспонат кунсткамеры: со смесью любопытства и омерзения. Меня несколько насторожило то, что мне было уделено столько внимания, учитывая только что произошедшее на перроне. Но особо над этим странным моментом я задумываться не собирался. Я понял, что только предельным спокойствием и профессиональной мрачностью тона смогу нейтрализовать эффект, вызванный моей нелепой акробатикой. Поэтому, стараясь не размазать соус по рубашке, я заковырялся во внутреннем кармане пиджака в поисках удостоверения. Народ нервно наблюдал за мной, явно ожидая подвоха. Или оружия. Поковырявшись с минуту, я нащупал удостоверение и вытащил его на обозрение публике.
— Инспектор Дорф, Скотланд-Ярд! Дамы и господа, я прошу вашего внимания! — я повторил то же самое по-французски. Я постарался придать голосу милитаристки-металлический оттенок. От этого народ начал немного успокоиваться. — Только что, при отъезде от станции Лилль, я был свидетелем убийства или попытки совершения убийства.
Кто-то громко охнул. Пассажиры загудели, перекрывая шум колёс.
— Кто-либо из вас видел произошедшее? Мне нужны свидетели. А также личные контактные детали свидетелей. Чтобы помочь следствию.
Пассажиры продолжали переговариваться между собой, но в свидетели никто не вызывался.
— Дамы и господа! Мне нужно срочно связаться с начальником поезда и я не могу терять времени. Кто, кроме меня, видел, что случилось на перроне? — последний вопрос я снова продублировал по-французски.
В ответ — только взволнованный галдёж. Я стоял, переводя взгляд с растерянных оффисных работников, оторвавшихся от своих портативных компьютеров, на испуганных пожилых дам с детективной литературой в руках. С туристического вида любопытных молодых пар — на спокойных седых джентльменов, потягивавших вино. Никто не реагировал на мои призывы. Я начал терять терпение. Мне действительно следовало первым делом найти начальника поезда и потребовать связи с отделением полиции на Лилльском вокзале.
— Слушайте, дорогие пассажиры! Я сидел вот здесь, в самом центре вагона. То, что произошло прямо перед моими окнами, должна была видеть добрая половина присутствующих. Вот вы, сэр, — я ткнул пальцем в щеголевато одетого старика с красными щёчками, который развалился в кресле в паре рядов от меня. — Вы сидите с той же стороны, что и я. Буквально в метре от моего окна. Вы что-нибудь видели? Vous avez vu quelle-que chose?
Старик посмотрел на меня в упор своими водянисто-голубыми глазами и ехидно ответил на чистом, кокниеватом английском:
— Как же, как же… Посмотрел я в окно пару-тройку раз. Перрон, господин из Скотланд-Ярда, был пуст и чист. Кристально, я бы сказал. Наверное потому, что в Лилле на станциях есть мусорные баки, которые вы и ваши коллеги со всех лондонских вокзалов поубирали. С терроризмом они борятся… А мусор бросить некуда. Кругом не знаю что развели из-за этого…
— Причём здесь баки??? — завопил я, полностью теряя контроль. — Только что на перроне застрелили молодую девушку. Проводницу этого поезда! Она напитки разносила полчаса назад. Кто-нибудь видел хоть что-то?
Народ качал головой. Отрицательно. Кто-то позади меня произнёс приятным меццо-сопрано:
— Я всё время смотрела в окно и ничего подобного не видела.
Я обернулся на голос: изящная, даже эффектная дама лет пятидесяти в дорогом плаще из Дакса или Бёрберри. Сидевший рядом с ней молодой человек (надеюсь, что сын, а не предмет коллекции), утвердительно кивнул:
— Мы оба смотрели в окно. Там, на перроне была одна чрезвычайно глупая реклама дамского белья. И мы обсуждали её. Но, к счастью, никаких убийств не видели.
— Я повторяю вопрос! — я перешёл почти что на крик, при этом вертя головой туда-сюда, чтобы донести срочность ситуации до всех попутчиков. У меня сильно колотилось сердце и стучало в ушах. — На перроне, в Лилле, вот перед этим окном, толстый… очень толстый человек… Он до этого беседовал со мной, пока мы ехали в туннеле… Припоминаете?… одышка, двойной подбородок… Потный… Толстый… Этот человек выстрелил два раза в проводницу поезда!
Пассажиры Евростара молча таращились на меня, как на диковинного уродца, заспиртованного в банке. Всё с тем же выражением недоверия и интереса. Наконец, седой краснощёкий старикашка, укоризненно покачав головой, выдал следующую тираду:
— При всём уважении к вашей должности, господин из Скотланд-Ярда, вы либо выпили много за обедом, либо заснули, пока мы в туннеле ехали. Я сидел перед вами всю дорогу и, хоть и не следил за окружающими, но могу точно сказать, что никакого толстого человека с вами тут не было. И тонкого тоже. И тем более потного. Вы всю дорогу сидели в одиночестве.
Я оглянулся на даму с её молодым спутником. Оба смущённо закивали. Весь вагон физически-осязаемо разглядывал меня. Как мне казалось, осуждающе. По крайней мере, по-недоброму. Желание выпить чего-нибудь крепкого усилилось до такой степени, что зачесалась спина.
— То есть, никто здесь не видел, что произошло три минуты назад. Во время отхода поезда? — снова воззвал я к вагону. Уже без всякой надежды.
Несколько человек снова покачали головами. Остальные вернулись к своим компьютерам, книгам и журналам. Я развернулся и пошёл прочь из вагона. В направлении вагона номер один. Мне нужно было найти начальника поезда. Или как он там называется? Старший проводник? Вождь подвижного состава?
Пневматические двери плюнули мне вслед сжатым воздухом. Я прогнал возникшее было у меня желание обратиться с кличем к пассажирам соседнего вагона. Если уж мои попутчики не видели ничего, произошедшего прямо напротив нашего вагона, то что можно было ожидать от людей намного более удалённых от сцены преступления. Да ещё и под таким углом зрения.
Я поймал себя на мысли о том, что эта геометрическая уловка по поводу угла зрения была не более, чем спасительным кругом. Ибо из глубин сознания, доселе скрытое за прочими растрёпанными мыслями, медленно поднимало свою уродливую голову предательское сомнение: а что если старик прав, и мне всё это почудилось? Как почудился бангладешский зомби несчастному Арлингтону? Что если и Южени, и стрельба, и толстяк Ди — всё это продукт моего быстро развивающегося безумия?… Может быть, вот так и сходят с ума… Депрессия, стресс накапливаются годами, а потом, спровоцированные неким критическим фактором, обрушиваются на мозг, превратившийся в перенапряжённую мускульную ткань, нарастающей лавиной галлюцинаций и иррациональных страхов?
Стоп! Ди не мог мне присниться. Во-первых, я в этот момент ел. А как можно спать, когда ты ешь? Резонно, Колин. Весьма! Убийственный аргумент!
Так что, я не спал… Не галлюцинации же у меня? Нет. Конечно, нет. Слишком цветастая и мудрёная галлюцинация получилась. С пищанием часов, запахом пота, шлёпанием глянцевого журнала об стол…
Журнал!!! Естественно! Журнал! «Дом и сад»! Он до сих пор лежит на столике, скрывая под собой книгу про Джека Потрошителя! Журнал же не мог сам по себе материализоваться ниоткуда. Кто-то ведь его принёс!
Эта мысль несколько упокоила взбодрила меня. Меня даже стало чуть меньше колотить. Но бездонная, ледяная дыра, образовавшаяся где-то в глубине моего живота, когда я увидел Южени, выскальзывающую из смертельного объятия толстяка Ди, продолжала заглатывать мои внутренности. Как ни странно, это не помешало мне вспомнить о приличиях и ликвидировать окончательно испорченный соусом галстук, когда я натолкнулся на контейнер с мусором в следующем тамбуре. Ещё одно проявление исключительной мнительности.
Ещё через вагон я натолкнулся на хмурого француза-проводника, который ранее раздавал обед. Я сунул ему под нос удостоверение.
— Инспектор Дорф. Скотланд-Ярд. Где я могу найти старшего?
Парнишка с изумлением воззрился на меня.
— Пардон, мсье… Старшего кого?
— Старшего команды. Главного по поезду. Ну, не знаю… кто у вас тут начальник?
— А-а-а, начальник бригады… а что произошло?
Я cунул ему в нос удостоверение.
— Я из полиции. Мне необходимо немедленно найти этого вашего начальникп бригады. Я всё разъясню ему лично, — у меня внезапно обнаружился бездонный дефицит терпения. Ещё один вопрос, и я дам ему в морду. Прыщавый парнишка как почувствовал: он неопределённо махнул рукой по ходу движения поезда.
— Он сейчас в вагоне-баре. Там у них персонала не хватает. Алекс его зовут.
Я двинулся на поиски Алекса. В принципе, вряд ли от него будет какая-либо польза кроме того, что у него должен быть доступ к машинисту. А у того должна быть связь с Лилльским вокзалом. Ди не мог уйти далеко. Если он — не моя галлюцинация, а галлюцинации всё-таки не пахнут потом и оставляют после себя журналы, посвящённые домашней и огородной экономии, то с его-то внешностью он не пройдёт мимо и первого же дежурного автомобиля жандармерии.
Дальше я потерял сознание. Нет, я не упал и не лишился чувств. Но соображать, слышать и даже, по-моему, дышать — я перестал. И не соображал-слышал-дышал в течение пары столетий. Пока у меня не зазвенело в правом ухе и перед глазами не замельтешили мелкие чёрные точки. Тогда я позволил себе истошный вдох…
Навстречу мне по вагону двигалась Южени. Я зарегистрировал абсолютную серость её евростаровской блузы. Блуза была идеально отглаженной и чистой. Без единого тёмного пятна в районе сердца. Куда на моих глазах два раза выстрелил Ди. Более того, в её бодрой, пружинящей походке читались регулярные занятия спортом, а не заунывная неуклюжесть зомби. Я продолжать врастать в пол вагона, и, тяжело отдуваясь, пялиться на Южени. Южени озабоченно посмотрела на меня. Вероятно подумала, что я на грани инфаркта или эпилептического припадка. Хотелось бы вообразить, что она остановилась передо мной из-за неожиданно вспыхнувшего чувства… Увы, лишь долг службы руководил этой достойнейшей дочерью Франции. Заметьте, беззастенчиво юной и красивой дочерью. В этих бархатных глазах можно было утонуть. С удовольствием утонуть. Не пытаясь ухватиться, как за соломинку, — за густую шапку её каштановых волос.
— Я могу вам чем-нибудь помочь? — она снова говорила с этим преступно-сексуальным французским акцентом.
Хорошо, что я не спрятал обратно в карман удостоверение Скотланд Ярда, а всё ещё мял его в потной ладони. Нашлось чем заполнить паузу, пока я собирал рассыпанные мысли вместе…