Эта мысль обожгла меня и вытолкнула из квартиры на лестницу. Перед телом полицейского, чуть ли не плавающим в крови, залившей уже весь пролёт, склонился его коллега — один из двух жандармов, которых мы встретили на улице. Он просто сидел на корточках и разглядывал рваную рану на шее поверженного полицейского. Я остановился в дюйме от кровавой лужи.
— Преступник. Он может быть ещё здесь. Этажами выше. Или на чердаке. Или в одной из квартир… — французский из меня вырывался каким-то отдельными фразами. С нарушением всех правил грамматики.
Полицейский обернулся в мою сторону. Лицо его было землисто-серым.
— В этом доме нет чердака, — тихо сказал он. — Мансарды. Морис побежал на верхние этажи. Сейчас прибудет наряд из соседнего отделения и проверит все квартиры. Уже запросили ордер у прокурора. На обыски.
— А мсье Маршан?
Полицейский неопределённо покрутил рукой.
— Выбежал на улицу. Вопил как безумный. Спрашивал про Натали. Что это с ним?
Я пожал плечами.
— Он умер. — вдруг сказал дежурный полицейский. — Потеря крови.
— Он умер гораздо раньше. От удушья. У него перерезаны трахеи. — сообщил я и тут же пожалел об этом. Полицейский смотрел на меня с плохо скрываемым раздражением.
— Мы вместе работаем. В одном участке. — сказал он и отвернулся.
— А кто такая эта Натали?
— Просто девочка. Живёт этажом ниже. Мама у неё симпатичная. Блондинка.
— Семье погибшего сообщили?
— У него нет семьи. Точнее есть, но не в том смысле. У него есть мужчина. Партнёр. Дежурный по участку с ним свяжется. — по тону полицейского было ясно, что беседа со мной ему исключительно претит.
В этот момент в рации у него что-то заскрежетало и он погрузился в разговор с диспетчером. Кто-то лающим голосом под аккомпанемент воя сирен запрашивал информацию о произошедшем.
Мне было явно нечего здесь делать. Никакой информации от Калебо я не получил. Поездка в Париж обернулась двумя трупами. Меньше недели прошло со времени убийства Сайида Рахмана, а количество трупов возросло до шести, если предположить, что найденные в Темзе подросток и старуха относятся к этому мистическому делу. Поэтому я решил, что мне пора вернуться в Лондон. В любом случае, мне неплохо было бы выйти на свежий воздух и выпить кофе. Ещё лучше пива. И покурить я бы не отказался, хотя уже десять лет не курил.
Я вспомнил, что забыл портфель в квартире Калебо: «Придётся за ним вернуться. Маршан не обрадуется, что я мотался туда-сюда по месту преступления, роняя волосы и ворс с костюма. Больше возни криминалистам».
Я вернулся в квартиру Калебо. И это было моей ошибкой. Точнее не само возвращение, а то, что перед тем, как забрать портфель, я решил подойти к столу Калебо и посмотреть, над чем он работал перед смертью. Вдруг писал письмо кому-нибудь. В манере Арлингтона. Этакая смертельная цепочка: прочти и напиши другому.
Всё было гораздо хуже. Перед Калебо лежала раскрытая кожаная папка. Рядом с ней — обычная шариковая ручка. На левой внутренней стороне папки располагались страницы распечатки какой-то научной работы, которую Калебо по всей видимости редактировал. Моего французского хватило на то, чтобы понять, что речь шла о происхождении какого-то редкого полинезийского языка. На правой стороне папки лежал отдельный лист бумаги, на котором Калебо в моменты скуки, размышлений или телефонных разговоров чертил всевозможные каракули. В верхней части листа были нарисованы старинные пистолеты и забавные рожицы. Чуть ниже шли упражнения в каллиграфии. Калебо раз десять написал различными видами старинных шрифтов одно единственное слово — «Пежо». Далее помещались несколько непонятных загогулин, а под ними строчка из английской песенки с одной орфографической ошибкой. Точнее опиской. «Старый МакДОнальд владел ферфой». Не только буква «Д», но и последовавшая за ней «О» были заглавными. Вместо «farm» было написано «farf». Или я окончательно поддался прелестям паранойи, или сочетание «ДО» и «рф» должно было привлечь моё внимание.
Доказательтсво последнего следовало далее. Вторая строчка песенки была полностью переделана. «И на ферме у него была собака». Насколько я помню, в песне речь шла о самых различных животных сельскохозяйственного назначения, но Калебо отчего-то сфокусировался именно на собаке. Вслед за собакой, после ряда зигзагов, кругов, скрипичных ключей и просто вычурных загогулин, шёл каллиграфически исполненный список двенадцати цезарей. Один из них — Нерон — был написан заглавными буквами. Только один. Не грандиозный Август, не заика Клавдий, и даже не пошлый Калигула, а именно Нерон. Чуть ниже, был схематически — как если бы детской рукой — нарисован автомобиль. И снова — «Пежо пежо пежо пежо…»
Когда я был подростком у меня была собака, которую звали Нерон. Её сбила соседская машина. Марки «Пежо».
Прелестно. Человек, который в полдень не мог правильно произнести мою фамилию и выспрашивал обстоятельства моей личной жизни, знал подробности из моей биографии двадцатилетней давности. Некий кинематографический сюрреализм, развивавшийся вокруг меня с момента появления в поезде Лондон-Париж господина Ди, прогрессировал в своей бестолковости, но у любого безобразия должны всё же имется свои приличия. Я никоим образом не планировал стать одним из штатных актёров в этом театре абсурда.
Возможно, это просто моё болезненное воображение. Рисовал себе человек. Чертил. Упражнялся. Может он хочет машину Пежо купить. Из патриотизма, например. Калебо, как мне представлялось был человеком склонным к Ягуарам и Мерседесам. А может быть его любимая книга — «Двенадцать цезарей» Светония. А вольное прочтение песни про старого МакДональда — это уж совсем совпадение. Как и заглавная буква «О». Как и ошибка: в конце концов, «м» и «р» можно легко перепутать. Всё можно легко перепутать. Если очень этого захотеть.
Калебо, видимо, возжелал этого ещё более. Самый центр страницы он заполнил мелкими, причудливыми иероглифами. Я уже видел эти иероглифы. Не так давно. Буквально четыре часа назад. Когда, в ожидании Евростара на Париж, разглядывал на вебсайте лингвистов-любителей фотографии рукописи Войнича.
Увы мне. Увы, увы. Каракули Калебо предназначались мне. Причём, как я понял, именно войничские иероглифы, тогда как всё остальное служило лишь закодированной приманкой. Серией ассоциаций для особенных тугодумов. Точнее одного тугодума. Колина Дорфа. Отчего моя жизнь столь нескучна и столь многообразна?
Означало ли это, что мне следовало расшифровать таинственные письмена? Почему Калебо решил, что мне вообще это будет интересно? Покойный профессор слишком много решений принял за меня. Сначала он настоял на том, чтобы я немедленно выехал в Париж. Теперь он распорядился моим свободным временем и выдал мне домашнее задание. Рассчитывал ли он на моё чувство долга или посчитал, что я с головой окунусь в расшифровку этой безумной рукописи с голыми женщинами в зелёных ваннах? Стану активным участником интернет-клуба «Юных Дешифровщиков», их заумных дискуссий о гематрии и энтропии текста? Активно подключусь к горячим дебатам и бурным дискуссиям на вебсайте «Друзья Войнича»? И что вообще представлял из себя предназаченный мне текст? Особо остроумную цитату из оригинала мистера Бэйкона? Или некую эпистолу на войничском языке, в которой Калебо письменно изложил тайное знание, что ни в коем случае нельзя было сообщить по телефону, а только с глазу на глаз? Оставил ли он разгадку тайны Джека Потрошителя или Латинского Убийцы в этих иероглифах, когда понял, что меня он уже не дождётся? Кстати, а что побуждало меня стоять здесь и размышлять о его помыслах? Нездоровое, кошачье любопытство или действительно наивное чувство профессионального долга?..
Запомнить таинственные знаки я был не в состоянии. Меня уже тошнило сегодня. Красть потенциально важные следственные материалы мне не позволила бы совесть. Поэтому я пошёл на компромисс и вытащил из внутреннего кармана пиджака мобильный. Это был достаточно новый Сони Эрикссон с очень приличной камерой. Я сделал несколько снимков разных частей экзотического послания Калебо. Когда я рассматривал качество полученных снимков на дисплее, в комнату ворвался тяжело дышащий Маршан. За ним вбежал полицейский, с которым я ещё не сталкивался.
— Что вы тут делаете, Дорф? — спросил Маршан тоном, не терпящим ответов.
— Звоню, — я потряс мобильным.
— Кому вы звоните?
— Начальству. Лично начальнику управления Смедли-Кёртису.
— Никому не звоните. Ничего ни с кем не обсуждайте пока не будет согласовано с официальными инстанциями.
— Мы тоже официальные инстанция. Скотланд-Ярд…
— Я вас могу арестовать, Дорф. И отобрать телефон. Так что, ведите себя в соответствии… — Маршан подошёл к столу. — Лако, распорядитесь, чтобы все эти бумаги были бы приобщены к делу и отправлены на экспертизу. Да, а всё таки, что вы тут делаете, Дорф? Почему вы тут торчите? Вы мне место преступления загрязняете. Лако здесь останется до прибытия криминалистов, а мы с вами удалимся. Пойдемте, пойдемте… — Он подхватил меня за под локоть. Я спрятал телефон обратно в глубины пиджака и покорно потащился за Маршаном.
— На улицу пойдём. — распорядился Маршан. Мы обошли безжизненное тело при входе в квартиру, прочавкали подошвами по луже крови и зашагали вниз по лестнице, оставляя тёмно-красные следы на ступеньках.
Я только собрался выразить Маршану своё негодование по поводу его грубости и непрофессионального отношения, как мой французский коллега по благородному делу сыска вдруг застыл, как вкопанный, и отпустил мой локоть. Этажом ниже ещё один полицейский стоял перед открытой дверью в квартиру. На пороге стояла симпатичная блондинка, прижимая к себе юную Натали. Натали была во всё том же отвратительном жёлтом платьице. Только абсолютно чистом, без каких-либо следов мороженого или прочих красящих субстанций, пищевых и несъедобных. Странным было также то, что никакой тошноты вид девчонки у меня более не вызывал. «Ещё одна небольшая радость» — подумалось мне. На лице блондинки было недоумение, в глазах девочки — испуг.
— Ещё раз прошу прощение за вторжение и огромное спасибо за ваше понимание и помощь следствию, — сахарным голосом объявил полицейский. — Когда мы получим соответствующие полномочия, мы проинформируем вас о том, что произошло в вашем подъезде.
— Простите, мадам, — Маршан подошёл ближе к порогу квартиры блондинки. Девочка с непосредственным изумлением воззрилась на его широкомасштабную фигуру. — Как я понимаю, мой коллега, уже спросил вас, не видели ли вы каких-либо подозрительных личностей в вашем подъезде за последние полчаса-час? — когда блондинка кивнула, Маршан уставился на девочку. — А малышка? Она выбегала минут десять назад на улицу. С мороженым. Видела ли ты, дорогая, незнакомых людей в подъезде? Впрочем, ты могла видеть и знакомых людей, которые могли странно себя вести… На лестнице, скажем… В общем, кого ты видела в подъезде?
Девочка замотала головой. Блондинка вдруг приобрела решительный вид и загородила Натали своим телом.
— Я уже объяснила мсье полицейскому, что мы не выходили из дому с тех пор, как пришли с танцев час назад. — Мсье полицейский явно был не в курсе случившегося анахронизма и удивлённо переводил взгляд с блондинки на Маршана и обратно. — А что, собственно, произошло?
Маршан проигнорировал её вопрос.
— Но я собственными глазами видел, и двое моих коллег тоже видели, как ваша милая дочь выбегала из подъезда минуть десять, ну, от силы пятнадцать назад!