Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
– Как ты думаешь,– спросила Вика,– в следующей жизни у меня будут такие же волосы или другие?
Вика получилась у нас светленькой.
– В следующей жизни ты вообще можешь оказаться лягушкой, если будешь вести себя кое-как!
– Ну, а если я буду снова человеком,– поморщилась она от моей дешевой дидактики.– Какие у меня будут волосы?
– Любые. Никто не знает. Может, ты вообще родишься курчавой негритянкой… или индианкой…
– Но если я буду негритянкой, то это буду уже не я?!
– Конечно!
– Тогда это просто глупо!
– Что именно?
– Хорошо себя вести, прилежно учиться, помогать маме… А волосы твои достанутся какой-нибудь негритянке!
Поздно вечером позвонил Пековский, чего давно уже не случалось. Трубку, естественно, сняла Вера Геннадиевна, нетерпеливо ожидавшая звонка своей подружки-сплетницы. Но и с Пековским у нее нашлись общие темы. Ворковали они долго, и по тому, как моя благоверная охала, вздыхала и похохатывала, я догадался, что Пеке от меня что-то нужно. Наконец к нагревшемуся аппарату был допущен и я. Пековский с заливистым смехом вспомнил сегодняшнее собрание, передразнивая возмущенные бормотания нашего полуживого директора, а потом заверил, что искренне рад за меня и даже готов помочь с оформлением документов.
– Сам ты не успеешь,– предупредил он.– Неси шесть фотографий для загранпаспорта. Не перепутай – для загранпаспорта, в овале. Заполняй анкеты. Остальное я беру на себя. Жаль, если никто не поедет – все-таки Париж!
– Спасибо! – ответил я таким тоном, дабы он понял: мне за тридцать, и я давно усвоил, что просто так на этой земле ничего не делается.
– Ерунда! – засмеялся он.– Мы же давние друзья. ..
– Давнишние… – на всякий случай уточнил я.
– Ну, если ты такой щепетильный,– посерьезнел Пека.– Я тебя тоже кое о чем попрошу…
– О чем?
– Узнаешь… Потом…
В последний раз он просил меня лет семь назад: речь шла о симпатичной и веселой практиканточке, чрезвычайно ему понравившейся. Я, конечно, не стал мешать, но у него все равно ничего не вышло, потому что девушку страшно смешила манера Пековского заглядывать в попутные зеркала и проверять незыблемость своего зачеса…
IV.
Пековский сдержал слово: документы были оформлены на удивление быстро и легко. Пара собеседований, пяток справок, трижды переписанная анкета, маленькая неразбериха с фотографиями – все это, как вы понимаете, просто пустяки. Кроме того, он настоял на том, чтобы профком, к радости скаредной супруги моей Веры Геннадиевны, оплатил мне не пятьдесят, как обычно, а сто процентов стоимости путевки, нажимая на то, что в поездку меня выдвинул коллектив – а значит, ее можно считать одноразовым общественным поручением. «Какой благородный мужчина!» – взволнованно шептали собравшиеся перекурить алгоритмовские дамы, когда Пековский, обдав их волной настоящего «Живанщи», деловито проходил по коридору. «Что же он за все это у меня попросит?» – гадал я.
Организационно-инструктивное собрание нашей спецтургруппы происходило в белокаменном городском доме политпросвета, в просторной комнате для семинарских занятий, где все стены увешаны картинками из жизни Ленина, который, как известно, лучшие свои годы провел в дальних странах. За полированным преподавательским столом капитально возвышался руководитель нашей спецтургруппы товарищ Буров – человек с малоинформативным лицом и райсоветовским флажком в петличке, сразу дающим понять, какое положение занимает его обладатель в обществе,– так же, как размер палочки, продетой сквозь ноздрю, определяет иерархию папуаса в племени чу-му-мри. Товарищ Буров, очевидно, лишь недавно научился говорить без бумажки и потому изъяснялся медленно, но весомо. Он так и отрекомендовался: «Руководитель специализированной туристической группы товарищ Буров». И хотя я с детства люблю давать людям разные забавные прозвища, в данном случае пришлось, открыв блокнот, записать кратко и уважительно:
1. Товарищ Буров – рукспецтургруппы.
А возле нашего могущественного начальника, изнывая от подобострастия, вился довольно-таки молодой человек, одетый с той манекенской тщательностью и дотошностью, которая лично у меня всегда вызывает смутное предубеждение. Похожие ребята на разных там встречах в верхах, протокольно улыбаясь, услужливо преподносят шефу «паркер» или нежно прикладывают пресс-папье к исторической подписи. Но у заместителя руководителя спецтургруппы Сергея Альбертовича – а это был именно он – улыбка напоминала внезапный заячий испуг, что, видимо, резко сказалось на его карьере: какой-то референт в каком-то обществе дружбы с какими-то там странами,– представил его нам товарищ Буров.
Я немного подумал и записал в блокноте:
2. Друг Народов, замрукспецтургруппы.
Я огляделся: в комнате, кроме меня и руководства, сидело еще пять человек – четверо мужчин и одна женщина. В проходе, между столами, виднелась ее наполненная хозяйственная сумка, и женщина явно нервничала, так как инструктивное собрание все никак не начиналось, а ей, очевидно, нужно было поспеть в детский сад и забрать ребенка еще до того, как молоденькие воспитательницы, торопящиеся домой или на свидание, начнут с ненавистью поглядывать на единственного оставшегося в группе подкидыша. А может быть, подумал я, она торопится, чтобы забрать ребенка не из детского сада, а из школы, из группы продленного дня? Трудно сказать наверняка: блондинки иногда выглядят моложе своих лет.
– А кого ждем? – решил я прояснить обстановку.
– Вопросы будете задавать, когда я скажу! – сурово оборвал товарищ Буров.
Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
– Здорово! – наконец вымолвила Алла.– Французская?
– Турецкая,– чуть обиженно ответил мсье Плюш.– Без дефектов она стоит три тысячи франков.
– А с дефектами? – спросил я, беря на себя вопрос о цене.
– Триста пятьдесят.
– А Манана говорила – триста! – сам удивляясь своей сквалыжности, возразил я.
– Жизнь дорожает,– вздохнул мсье Плюш.– И потом, Манана покупает оптом…
– Мы тоже возьмем две. Еще одну, точно такую же…
– Во-первых, две это еще не оптом. А во-вторых, точно такой же у меня сейчас нет.
– А что есть? – похолодел я.
– Вот, пожалуйста! – И он достал из стеклянного шкафчика нечто, напоминающее доху закарпатского пастуха.
– Нам это не подойдет! – взмолилась Алла.
– Как угодно…
– Что же делать? – расстроился я.
– Ничего страшного,– успокоил мсье Плюш.– Приходите послезавтра! Я позабочусь.
– А может, поищете сегодня? – попросила огорчившаяся за меня Алла.
– Дорогие мои товарищи,– улыбнулся мсье Плюш.– Под прилавком я искал, когда работал директором комиссионного магазина в Ростове. Только послезавтра.
– Но послезавтра мы улетаем! – объяснила Алла.
– Когда ваш самолет? – В 15.20…
– Приходите в десять, и вы получите свою дубленку. Учитывая неудобства, я сделаю вам скидку 50 франков.
– Точно? – не удержался я.
– Неточные здесь прогорают в неделю! – снова погрустнев, отозвался мсье Плюш.
Умело сложенная, дубленка превратилась в небольшой и довольно легкий сверток. Алла отсчитала свои триста пятьдесят франков, и на ее лбу тут же разгладилась морщинка приобретательства.
– Привет Манане! – провожая нас к выходу, сказал мсье Плюш. – И пусть в следующий раз привезет побольше звездочек. Скажите ей, я возьму по пять франков за штуку…
– Каких звездочек?
– С маленьким кудрявым Лениным. Манана знает. Очень хорошо тут идут, чтоб вы не сомневались…
На улице Алла долго и нежно успокаивала меня, мол, один день ничего не решает, а зато пятьдесят франков на дороге не валяются. Потом, вдруг озаботившись, она стала выспрашивать, не слишком ли бросаются в глаза дефекты ее обновки.
– Совершенно не бросаются,– в свою очередь утешил я.– Представь, что ты купила ее за три тысячи и один раз проехала на метро в час пик…
К Лувру мы возвратились, разумеется, с опозданием: полчаса назад экскурсия должна была кончиться, но у выхода не было никого из наших, кроме Торгонавта. Он, видимо, передумал быть серой музейной мышью и энергично впаривал изумленным туристам стеклянные баночки с икрой.. Негры, поблизости торговавшие открытками и буклетами, поглядывали на него с неудовольствием. Заметив нас, Торгонавт крикнул, что если у меня или у Аллы есть с собой икорка на продажу, он с удовольствием поможет нам ее пристроить, не взяв ничего за посредничество.
Наконец, объявилась и наша спецтургруппа. Друг Народов громко возмущался полным отсутствием дисциплины: все разбрелись по Лувру, полностью потеряв ориентацию во времени и пространстве. Но, слава богу, мадам Лану догадалась устроить засаду возле «Гермафродита» и постепенно выловила всю группу.
Нашего отсутствия никто не заметил, и только Диаматыч с пониманием покосился на сверток у меня в руке.
XV.
– А сейчас три часа свободного времени,– ообъявил Друг Народов.
– Три часа на разграбление Парижа! – пояснил я. Товарищ Буров неодобрительно выпятил подбородок.
– Через три часа встречаемся у автобуса! – продолжал инструктаж замрукспецтургруппы. – Опоздавшие будут…
– Лишены советского гражданства! – прибавил я. Все засмеялись, а Спецкор показал мне большой палец, мол, растешь, сосед!
– С вами, Гуманков, мы еще поговорим! – грозно предупредил товарищ Буров.– А теперь все свободны. Время пошло!
Как по команде наша спецтургруппа ринулась на штурм Парижа торгового, а мы с Аллой двинулись по улице с праздной неторопливостью людей, которым некуда больше спешить и нечего больше купить. Опускались сумерки. Сквозь витринное стекло маленького магазинчика мы заприметили Торгонавта. Он протянул хозяину китайцу руку, как для поцелуя, а тот, склонясь, внимательно рассматривал перстень с печаткой в виде Медного всадника.
– Костя, остается 50 франков. Давай купим что-нибудь для тебя,– предложила Алла.– Одеколон, например…
– А если этот Плюш-жоржет передумает и захочет 350? – усомнился я.
– Он обещал!
– А если?! И потом я хочу купить жвачку Вике…
– Очень жаль, что ты так мало думаешь о себе! – раздраженно сказала Алла.
Ради праздного любопытства мы зашли в «Тати» – это, как объяснила нам мадам Лану, самые дешевые парижские универмаги, придуманные, между прочим, русским человеком с непустячной фамилией – Татищев. В «Тати» было по-мосторговски людно, шумно и душно, отчего я сразу почувствовал себя по-домашнему. К кассам выстроились длинные горластые очереди. Покупатели с раздувшимися пакетами не могли разойтись в узких проходах между рядами вешалок. Две толстые негритянки совсем по-нашему .бранились из-за кофточки, одновременно, за разные рукава, вытянутой из разноцветной кучи дешевого тряпья. Возле груды галстуков, похожей на клубок тропических змей, Пипа Суринамская выбирала обновку для Гегемона Толи, который стоял выпятив грудь и поедая генеральшу глазами.
– Знаешь,– сказала Алла,– когда я у девиц в Москве видела пакеты «Тати», я, дурочка, думала, что это что-то шикарное, вроде Кардена.
– Я тоже.
– Костя, зачем ты дразнишь Бурова? Ты очень смелый?
– Нет, не очень…
– Тогда зачем?
– Чтобы понравиться тебе!