Это было одно из техидеальныхрусскихсуществ, которыхвдруг
поразит какая-нибудь сильнаяидея и тут же разом точно придавитихсобою,
иногдадаже навеки.Справитьсяс нею ониникогдане в силах, ауверуют
страстно, и вот вся жизнь ихпроходитпотом как бы в последних корчахпод
свалившимсянанихинаполовинусовсемужераздавившимихкамнем.
НаружностьюШатоввполне соответствовал своим убеждениям: он былнеуклюж,
белокур, космат, низкого роста, с широкими плечами, толстыми губами, с очень
густыми, нависшими белобрысыми бровями, с нахмуренным лбом, с неприветливым,
упорно потупленными какбы чего-тостыдящимсявзглядом. Наволосах его
вечно оставался один такой вихор,который ни за что не хотел пригладиться и
стоялторчком.Летемубыло двадцатьсемьили двадцатьвосемь. "Яне
удивляюсьболее,чтоженаотнего сбежала", отнеслась ВарвараПетровна
однажды, пристально к нему приглядевшись. Старалсяонодеваться чистенько,
несмотряначрезвычайнуюсвоюбедность.КВарвареПетровнеопятьне
обратился за помощию, а пробивался чем бог пошлет; занимался и у купцов. Раз
сидел в лавке, потомсовсем-было уехал напароходе с товаром, приказчичьим
помощником, но заболелпред самою отправкой. Трудно представить себе, какую
нищету способен онбылпереносить,дажеи не думая о ней вовсе.Варвара
Петровна после егоболезни переслала ему секретно и анонимно сто рублей. Он
разузналоднакожесекрет,подумал,деньги принялипришел кВарваре
Петровне поблагодарить. Та с жаром приняла его, но он и тут постыдно обманул
ее ожидания: просидел всего пять минут,молча, тупоуставившись в землюи
глупо улыбаясь, ивдруг,не дослушавее,инасамоминтересномместе
разговора, встал, поклонился как-тобоком,косолапо,застыдилсявпрах,
кстати уж задел и грохнул об пол ее дорогой, наборный рабочий столик, разбил
его ивышел едва живой от позора. Липутин очень укорял его потом за то, что
оннеотвергнултогда спрезрением этиего рублей,какотбывшей его
деспотки-помещицы, и не только принял,а еще благодарить потащился.Жил он
уединенно, на краю города, и не любил, если кто-нибудь даже из нас заходил к
нему. На вечера к Степану Трофимовичу являлся постоянно и брал у него читать
газеты и книги.
Являлся на вечера и еще один молодой человек, некто Виргинский, здешний
чиновник, имевший некоторое сходство с Шатовым, хотя повидимому и совершенно
противоположный ему во всех отношениях; но это тоже был "семьянин". Жалкий и
чрезвычайнотихий молодой человек впрочемлет уже тридцати, с значительным
образованием, но больше самоучка.Онбыл беден, женат,служил исодержал
тетку и сестру своей жены. Супруга его, даивсе дамы были самых последних
убеждений,но всЈ это выходило уних несколько грубовато, именно, тут была
"идея, попавшаянаулицу", как выразилсякогда-тоСтепанТрофимовичпо
другомуповоду.ОнивсЈ бралиизкнижек,ипопервомудаже слуху из
столичных прогрессивныхуголков наших, готовы быливыбросить заокно всЈ,
чтоугодно,лишьбытолькосоветоваливыбрасывать.
ОнивсЈ бралиизкнижек,ипопервомудаже слуху из
столичных прогрессивныхуголков наших, готовы быливыбросить заокно всЈ,
чтоугодно,лишьбытолькосоветоваливыбрасывать.M-meВиргинская
занималась у нас в городе повивальною профессией; в девицах она долго жила в
Петербурге.СамВиргинский был человекредкойчистоты сердца,и редко я
встречал более честныйдушевный огонь."Я никогда,никогда не отстануот
этихсветлыхнадежд",говаривал онмнес сияющимиглазами.О "светлых
надеждах" он говорил всегда тихо, с сладостию, полушепотом, как бы секретно.
Онбыл довольновысокого роста, но чрезвычайнотонок и узок вплечах,с
необыкновенно жиденькими,рыжеватогооттенка волосиками. Всевысокомерные
насмешкиСтепана Трофимовичанаднекоторымиизегомненийон принимал
кротко, возражал же ему иногда очень серьезно и во многом ставил его втупик.
Степан Трофимович обращался с ним ласково, да и вообще ко всем нам относился
отечески.
- Все выиз "недосиженных", - шутливо замечалонВиргинскому,- все
подобные вам, хотя в вас, Виргинский, я и не замечал тойогра-ни-чен-ности,
какуювстречалвПетербургеchezcesséminairistes,новсЈ-такивы
"недосиженные". Шатову очень хотелось бы высидеться, но и он недосиженный.
- А я? - спрашивал Липутин.
- А вы просто золотая средина, которая везде уживется... по-своему.
Липутин обижался.
Рассказывалипро Виргинскогои, к сожалению,весьмадостоверно, что
супругаего, не пробыв с ними году в законном браке, вдруг объявилаему,
чтоонотставлен и что она предпочитает Лебядкина. Этот Лебядкин, какой-то
заезжий, оказалсяпотомлицомвесьма подозрительным и вовседажене был
отставным штабс-капитаном,как сам титуловал себя.Онтолько умел крутить
усы,питьиболтатьсамыйнеловкий вздор, какой только можно вообразить
себе. Этот человекпренеделикатно тотчасже к нимпереехал, обрадовавшись
чужому хлебу, ел испал у них, истал наконец третировать хозяина свысока.
Уверяли, что Виргинский, при объявлении ему женой отставки, сказал ей: "Друг
мой, до сих пор я только любил тебя, теперь уважаю", но вряд ли в самом деле
произнесено было такое древне-римское изречение; напротив, говорят,навзрыд
плакал. Однажды, неделидвепосле отставки,все они,всем"семейством",
отправилисьза город, в рощу кушать чай вместе с знакомыми. Виргинскийбыл
как-толихорадочно-веселонастроен и участвовал в танцах; но вдругибез
всякойпредварительной ссорысхватил гигантаЛебядкина,канканировавшего
соло, обеими руками за волосы, нагнул и начал таскать его с визгами, криками
и слезами. Гигант до тогострусил, чтодажене защищался и всЈ время, как
его таскали,почтине прерывал молчания; но после таскиобиделся совсем
пылом благородного человека.Виргинский всю ночь наколенях умолял женуо
прощении;нопрощения невымолил, потому что всЈ-таки не согласился пойти
извиниться пред Лебядкиным; кроме того, был обличен в скудости убеждений и в
глупости; последнее потому,что,объясняясь с женщиной, стоял наколенях.