А ведьон еще, пожалуй, всех вас умнее был! Вы мало
тогочтопросмотрелинарод,-высомерзительнымпрезрениемкнему
относились, уж по томуодному,что поднародом вывоображалисебеодин
толькофранцузский народ, да ито одних парижан, и стыдились, чторусский
народ не таков. И это голаяправда! А у кого нет народа, у того нет и бога!
Знайте наверно, что все те, которые перестают понимать свой народ и теряют c
ним свои связи, тотчас же, по мере того, теряют и веру отеческую, становятся
или атеистами или равнодушными. Верно говорю! Это факт, который оправдается.
Вот почему и вы все, и мы все теперь - или гнусные атеисты, или равнодушная,
развратная дряньи ничегобольше! И вытоже,СтепанТрофимович,явас
нисколько не исключаю, даже на ваш счет и говорил, знайте это
Обыкновенно, проговорив подобный монолог (а с ним это часто случалось),
Шатов схватывал свойкартуз ибросался к дверям, в полной уверенности, что
уж теперь всЈ конченоичто он совершенно инавеки порвал своидружеские
отношенияк СтепануТрофимовичу.Но тотвсегдауспевалостановитьего
во-время.
- Анепомиритьсяль нам, Шатов, после всехэтихмилых словечек? -
говаривал он, благодушно протягивая ему с кресел руку.
Неуклюжий, но стыдливыйШатовнежностей не любил. Снаружи человек был
грубый,но про себя, кажется,деликатнейший.Хоть и терял часто меру,но
первый страдал от тогосам. Проворчав что-нибудь под нос на призывные слова
Степана Трофимовича и потоптавшись как медведь на месте, он вдруг неожиданно
ухмылялся, откладывал свой картуз и садился на прежний стул, упорно смотря в
землю.Разумеется,приносилосьвино,иСтепанТрофимовичпровозглашал
какой-нибудьподходящийтост, напримерхотьвпамять которого-нибудь из
прошедших деятелей.
ГЛАВА ВТОРАЯ.
Принц Гарри. Сватовство.
I.
На землесуществовало еще одно лицо, ккоторому Варвара Петровна была
привязана не менее как к Степану Трофимовичу, - единственный сын ее, Николай
ВсеволодовичСтаврогин. Для него-то иприглашенбыл СтепанТрофимовичв
воспитатели.Мальчикубылотогдалет восемь,алегкомысленныйгенерал
Ставрогин,отец его, жилвто время уже вразлуке с его мамашей, так что
ребенок возроспод однимтолько ее попечением. Надо отдатьсправедливость
Степану Трофимовичу,онумелпривязатьк себе своеговоспитанника. Весь
секрет егозаключалсяв том, что они сам был ребенок. Меня тогдаеще не
было,авистинном друге онпостоянно нуждался. Он незадумался сделать
своим другомтакоемаленькоесущество, едвалишьоно капельку подросло.
Как-то такестественно сошлось,что междуними не оказалось нималейшего
расстояния.Он не раз пробуждал своего десяти илиодиннадцатилетнего друга
ночью, единственночтоб излить пред ним в слезах свои оскорбленные чувства,
или открыть ему какой-нибудь домашний секрет, не замечая, что это совсем уже
непозволительно. Они бросались друг другу в объятия и плакали.
Они бросались друг другу в объятия и плакали.Мальчик знал
про свою мать, что она его очень любит, но врядли очень любил ее сам.Она
мало с ним говорила, редко в чем его оченьстесняла, но пристально следящий
за ним ее взгляд он всегда как-то болезненно ощущал на себе. Впрочем во всем
делеобученияинравственногоразвитияматьвполнедоверялаСтепану
Трофимовичу. Тогда еще она вполне внего веровала. Надо думать, что педагог
несколькорасстроил нервысвоего воспитанника. Когда его, по шестнадцатому
году, повезли в лицей, то он был тщедушен и бледен, странно тих изадумчив.
(Впоследствии онотличалсячрезвычайноюфизическою силой.)Надо полагать
тоже, что друзья плакали, бросаясь ночьювзаимно в объятия, не всЈ об одних
каких-нибудьдомашних анекдотцах.Степан Трофимовичсумелдотронутьсяв
сердцесвоего другадоглубочайшихструн ивызвать внемпервое,еще
неопределенноеощущениетойвековечной,священнойтоски,которуюиная
избранная душа,развкусиви познав, уже не променяетпотомникогдана
дешевое удовлетворение. (Есть и такие любители, которыетоской этой дорожат
болеесамогорадикальногоудовлетворения, еслибдажетаковоеибыло
возможно.) Но вовсяком случае хорошо было, что птенца и наставника, хоть и
поздно, а развели в разные стороны.
Излицея молодой человекв первые двагода приезжалнавакацию. Во
времяпоездкив ПетербургВарварыПетровныиСтепанаТрофимовича,он
присутствовалиногда на литературных вечерах, бывавших у мамаши,слушали
наблюдал.Говорилмало ивсЈ попрежнему был тихи застенчив.КСтепану
Трофимовичу относился с прежним нежнымвниманием, но уже как-то сдержаннее:
овысоких предметахио воспоминанияхпрошлоговидимоудалялсясним
заговаривать. Кончив курс, он, по желанию мамаши, поступил в военнуюслужбу
ивскоре былзачисленв один из самыхвидныхгвардейскихкавалерийских
полков.Показатьсямамашев мундире онне приехал и редко стал писать из
Петербурга. Денег Варвара Петровнапосылала ему нежалея, несмотряна то,
что после реформы доход с ее имений упал до того, чтов первое время онаи
половины прежнегодохода неполучала.Уней впрочемнакоплен был долгою
экономиейнекоторый,не совсеммаленькийкапитал. Ее оченьинтересовали
успехи сына в высшем петербургском обществе. Что не удалось ей,тоудалось
молодому офицеру, богатому и с надеждами. Онвозобновил такие знакомства, о
которыхонаимечтатьуженемогла,ивездебылпринятсбольшим
удовольствием.Но очень скоро начали доходитькВарваре Петровне довольно
странные слухи:молодой человек как-тобезумно и вдруг закутил. Не то чтоб
он играл или очень пил; рассказывали только о какой-то дикой разнузданности,
о задавленныхрысаками людях, о зверскомпоступке содноюдамой хорошего
общества, скоторою он был в связи, а потомоскорбил еепублично.Что-то
дажеслишком уж откровенно грязное было в этом деле.