Напротив, Варвара
Петровна, в последние годы, особенно и сознательно устранила себя от всякого
высшего назначения, несмотря на чрезвычайное уважение к ней всегообщества,
идобровольнозаключилась встрогие пределы,ею самою себе поставленные.
Вместовысшихназначений,она вдругначала заниматьсяхозяйством,ив
два-тригода подняладоходность своегоимения чуть не на прежнюю степень.
Вместо прежнихпоэтических порывов (поездки в Петербург, намерения издавать
журнал и проч.), онасталакопитьискупиться.Даже Степана Трофимовича
отдалила от себя, позволивему нанимать квартирув другом доме(о чем тот
давно уже приставал к ней сам под разнымипредлогами).Мало-по-малу Степан
Трофимович стал называтьее прозаическоюженщиной или еще шутливее: "своим
прозаическим другом". Разумеется, эти шутки онпозволял себе не иначе как в
чрезвычайно почтительном виде и долго выбирая удобную минуту.
Все мы,близкие,понимали, - а Степан Трофимовиччувствительнее всех
нас, - что сын явился преднею теперь как бы в виденовой надежды и даже в
виде какой-то новой мечты. Страсть ее к сыну началась со времениудач его в
петербургском обществеиособенно усилилась с тойминуты,когда получено
было известие о разжаловании его в солдаты. А между тем она очевидно боялась
его и казалась пред нимсловно рабой. Заметно было, что она боялась чего-то
неопределенного, таинственного,чего и сама не могла бывысказать, и много
раз неприметно и пристально приглядываласьк Nicolas,чтото соображаяи
разглядывая... и вот - зверь вдруг выпустил свои когти.
II.
Нашпринцвдруг,ни с того, ниссего, сделалдве-три невозможные
дерзости разным лицам, то-есть главное именно в томсостояло, чтодерзости
эти совсем неслыханные, совершенно ни на чтоне похожие,совсем нетакие,
какие в обыкновенном употреблении, совсемдрянные и мальчишнические, и чорт
знает длячего, совершенно без всякого повода. Один из почтеннейших старшин
нашегоклуба,ПетрПавлович Гаганов, человек пожилой и дажезаслуженный,
взял невиннуюпривычкуковсякому слову с азартомприговаривать: "Нет-с,
меня не проведутза нос!"Оно и пусть бы. Но однажды в клубе, когда он, по
какому-то горячемуповоду, проговорилэтот афоризм собравшейсяоколо него
кучке клубных посетителей(и всЈ людей не последних), Николай Всеволодович,
стоявший в стороне один и к которому никтои не обращался,вдруг подошел к
Петру Павловичу, неожиданно, но крепко ухватил его занос двумя пальцамии
успел протянуть за собою по зале два-три шага. Злобы он не мог иметь никакой
нагосподина Гаганова. Можно было подумать,что это чистоешкольничество,
разумеется,непростительнейшее; и однакожерассказывали потом, чтоон в
самое мгновение операции был почти задумчив, "точно как бы сума сошел"; но
это уже долго спустя припомнили и сообразили. Сгорячавсе сначала запомнили
только второе мгновение, когда он уже наверно всЈ понимал в настоящем виде и
нетолько не смутился, но напротив улыбался злобно и весело, "без малейшего
раскаяния".Шумподнялсяужаснейший; его окружили.
НиколайВсеволодович
повертывался ипосматривалкругом, неотвечаяникомуислюбопытством
приглядываясь к восклицавшим лицам. Наконец вдруг как будто задумался опять,
-такпокрайнеймерепередавали,-нахмурился,твердоподошелк
оскорбленномуПетруПавловичуискороговоркой,свидимоюдосадой,
пробормотал:
- Выконечноизвините... Я право незнаю как мне вдруг захотелось...
глупость...
Небрежностьизвинения равнялась новому оскорблению. Крик поднялсяеще
пуще. Николай Всеволодович пожал плечами и вышел.
ВсЈ этобылооченьглупо,не говоряуже обезобразии - безобразии
рассчитанноми умышленном,какказалось спервоговзгляда, а стало быть
составлявшемумышленное,допоследнейстепенинаглое оскорблениевсему
нашему обществу. Так и было это всеми понято.Начали с того, что немедленно
и единодушно исключилигосподина Ставрогина изчислачленов клуба;затем
порешилиотлицавсего клубаобратитьсякгубернаторуипроситьего
немедленно(недожидаясь, покадело начнетсяформальносудом)обуздать
вредного буяна, столичного "бретера, вверенною ему административною властию,
и тем оградить спокойствие всего порядочного круга нашегогорода от вредных
посягновений".С злобною невинностию прибавляли при этом, что "может быть и
нагосподинаСтаврогинанайдетсякакой-нибудьзакон". Именно этуфразу
приготовляли губернатору, чтоб уколотьего за Варвару Петровну. Размазывали
снаслаждением. Губернатора какнарочно неслучилосьтогда вгороде; он
уехалнеподалекукрестить ребенкауоднойинтересной инедавней вдовы,
оставшейсяпослемужа винтересномположении;нознали, чтоонскоро
воротится.В ожидании же устроили почтенномуиобиженному Петру Павловичу
целуюовацию: обнималиицеловалиего;весь город перебывалунегос
визитом. Проектировалидажев честьего поподпискеобед, итолькопо
усиленной его же просьбеоставили эту мысль, - можетбыть смекнув наконец,
чточеловека всЈ-такипротащилизаносичто сталобытьочень-тоуж
торжествовать нечего.
Иоднако как же это случилось? Какмогло это случиться?Замечательно
именно то обстоятельство, что никто у нас, в целом городе, не приписал этого
дикого поступка сумасшествию. Значит от Николая Всеволодовича, иот умного,
наклонны были ожидать таких же поступков. С своей стороны, я даже до сих пор
незнаюкакобъяснить, несмотрядаженавскоре последовавшеесобытие,
казалосьбывсЈ объяснившее ивсех, повидимому,умиротворившее. Прибавлю
тоже, что четыре года спустя, Николай Всеволодович, на мой осторожный вопрос
насчет этогопрошедшегослучая в клубе,ответил нахмурившись: "Да,я был
тогда не совсем здоров". Но забегать вперед нечего.
Любопытен был для меня и тот взрыв всеобщей ненависти, с котороювсе у
наснакинулисьтогдана "буянаи столичного бретера".