В зале,куда
вышелонпринятьнаэтотразНиколаяВсеволодовича(вдругиеразы
прогуливавшегося,направахродственника,повсемудомуневозбранно),
воспитанный АлешаТелятников,чиновник,авместестемидомашнийу
губернатора человек,распечатывал в углуу столапакеты;авследующей
комнате, у ближайшего к дверям залы окна, поместился один заезжий, толстый и
здоровый полковник, друг и бывший сослуживец Ивана Осиповича, и читал Голос,
разумеется не обращая никакоговнимания на то, что происходило в зале; даже
и сидел спиной.Иван Осиповичзаговорил отдаленно, почти шепотом,новсЈ
несколькопутался.Nicolasсмотрелоченьнелюбезно,совсемне
по-родственному, был бледен,сидел потупившись ислушал сдвинув брови, как
будто преодолевая сильную боль.
-Сердце увас доброе, Nicolas, иблагородное, -включил между прочим
старичок, - человек вы образованнейший, вращались в кругу высшем, да и здесь
доселе держали себя образцом и тем успокоили сердце дорогой нам всем матушки
вашей... И воттеперь всЈ опять является в таком загадочномиопасном для
всех колорите! Говорю как друг вашего дома, как искренно любящий вас пожилой
и вам родной человек, от которого нельзя обижаться... Скажите, что побуждает
вас к таким необузданнымпоступкам, вне всякихпринятых условий и мер? Что
могут означать такие выходки, подобно как в бреду?
Nicolas слушал с досадой и с нетерпением.Вдруг как бы что-то хитрое и
насмешливое промелькнуло в его взгляде.
-Я вампожалуй скажу,чтопобуждает,-угрюмо проговорилони,
оглядевшись, наклонился к уху Ивана Осиповича.Воспитанный Алеша Телятников
отдалился ещешага натри к окну, а полковниккашлянул за Голосом. Бедный
Иван Осиповичпоспешно и доверчиво протянул свое ухо;он докрайности был
любопытен. И вот тут-то и произошло нечто совершенно невозможное, а с другой
стороны и слишком ясное в одном отношении. Старичок вдругпочувствовал, что
Nicolas, вместотого чтобы прошептатьему какой-нибудь интересныйсекрет,
вдругприхватил зубамии довольно крепко стиснул в нихверхнюю частьего
уха. Он задрожал, и дух его прервался.
- Nicolas, что за шутки!-простонал он машинально, не своим голосом.
Алеша и полковник еще не успели ничего понять, да ими не видно было и
до концаказалось,что те шепчутся; амежду тем отчаянное лицо старика их
тревожило. Они смотрели выпуча глаза друг на друга, не зная, броситься ли им
на помощь, как было условлено, или еще подождать. Nicolas заметил может быть
это и притиснул ухо побольнее.
-Nicolas,Nicolas!-простонала опять жертва,-ну... пошутили
довольно...
Еще мгновение, иконечно бедный умер бы от испуга; но изверг помиловал
ивыпустилухо. Весь этот смертный страх продолжался с полную минуту, и со
стариком после того приключилсякакой-то припадок. Но через полчаса Nicolas
быларестован и отведен,покамест,на гауптвахту, гдеи запертв особую
каморку,сособым часовым удверей.
Весь этот смертный страх продолжался с полную минуту, и со
стариком после того приключилсякакой-то припадок. Но через полчаса Nicolas
быларестован и отведен,покамест,на гауптвахту, гдеи запертв особую
каморку,сособым часовым удверей.Решениебыло резкое, но нашмягкий
начальникдо тогорассердился, что решился взятьна себяответственность
дажепредсамой ВарваройПетровной.Ко всеобщемуизумлению, этойдаме,
поспешно и в раздражении прибывшей к губернатору для немедленных объяснений,
былоотказано у крыльца вприеме; стем онаи отправилась, не выходяиз
кареты, обратно домой, не веря самой себе.
Инаконец-то всЈ объяснилось! Вдва часа пополуночи, арестант, дотоле
удивительноспокойныйи даже заснувший, вдруг зашумел, сталнеистово бить
кулаками в дверь, с неестественною силой оторвал от оконца в дверях железную
решетку, разбил стекло и изрезал себе руки. Когда караульный офицер прибежал
скомандойиключамиивелелотперетьказемат,чтобыброситьсяна
взбесившегосяисвязать его, то оказалось, что тот был всильнейшей белой
горячке; его перевезли домой к мамаше. ВсЈ разомобъяснилось. Всетри наши
докторадали мнение,что и затри дня пред сим больной мог уже быть как в
бреду, и хотя и владел, невидимому, сознанием и хитростию, но уже не здравым
рассудком и волей. Что, впрочем,подтверждалось ифактами. Выходилотаким
образом,чтоЛипутинраньшевсехдогадался.ИванОсипович,человек
деликатный ичувствительный,оченьсконфузился;нолюбопытно,что и он
считалсталобыть НиколаяВсеволодовичаспособнымна всякий сумасшедший
поступок вполном рассудке. В клубе тоже устыдились инедоумевали, как это
они все слона не приметили и упустили единственное возможное объяснение всем
чудесам. Явились, разумеется, и скептики, но продержались не долго.
Nicolas пролежал слишком двамесяца. Из Москвыбылвыписан известный
врач дляконсилиума; весьгородпосетилВарваруПетровну. Она простила.
Когда, к весне,Nicolasсовсем ужевыздоровел и, без всякоговозражения,
согласился на предложение мамаши съездить в Италию, то она же и упросила его
сделать всемунаспрощальныевизиты ипри этом, сколько возможно и где
надо,извиниться. Nicolasсогласилсясбольшою охотой. Вклубе известно
было,что он имел с Петром ПавловичемГагановым деликатнейшее объяснение у
того в доме, которымтот осталсясовершенно доволен. Разъезжая по визитам,
Nicolasбылоченьсерьезенинесколькодаже мрачен.Всеприняли его,
повидимому,сполнымучастием,но все почему-то конфузилисьи рады были
тому, что он уезжает в Италию. Иван Осипович дажепрослезился, но почему-то
не решился обнять его дажеи при последнем прощании. Право, некоторые у нас
так иостались в уверенности, чтонегодяй простонасмеялсянадвсеми, а
болезнь - это что-нибудь так. Заехал он и к Липутину.
- Скажите, - спросил онего, - какимобразом вы моглизаране угадать
то, что я скажу о вашем уме, и снабдить Агафью ответом?
- Атаким образом, - засмеялся Липутин, - что ведь ия васза умного
человека почитаю, а потому и ответ ваш заране мог предузнать.