Даже гулять
выходил,для необходимогомоциону,тольковполныесумерки, когдауже
совершенно темнело.
Прошла неделя,а он всЈ еще не знал, женихон или нет, и никак не мог
узнать об этом наверно, какни бился. С невестой он еще не видался, даже не
знал,невеста ли онаему;даже незнал, есть ли тутво всемэтомхоть
что-нибудь серьезное! К себе почему-то Варвара Петровна решительно не хотела
его допустить.На одно из первоначальных писемего(а он написал их к ней
множество) она прямо ответила ему просьбой избавить ее на времяот всяких с
нимсношений, потому что она занята, а имея и сама сообщить ему много очень
важного, нарочно ждет для этого более свободной,чем теперь, минуты, и сама
даст ему современем знать, когда к ней можно будет придти. Письма же обещала
присылать обратнонераспечатанными, потому что это "одно только баловство".
Эту записку я сам читал; он же мне и показывал.
Иоднако всеэтигрубости инеопределенности, всЈ это было ничтов
сравнениисглавноюегозаботой.Этазаботамучилаегочрезвычайно,
неотступно; от нее он худел и падал духом. Это было нечто такое, чего он уже
более всего стыдился, иочемникакне хотелзаговорить дажесомной;
напротив при случае лгал и вилял предо мной,как маленький мальчик; а между
тем сам же посылалза мноюежедневно, двух часов без меня пробытьне мог,
нуждаясь во мне как в воде или в воздухе.
Такоеповедениеоскорблялонесколькомоесамолюбие.Самособою
разумеется, что я давно уже угадал про себя этуглавную тайну егоивидел
всЈнасквозь. Поглубочайшему тогдашнему моему убеждению, обнаружение этой
тайны, этой главной заботы Степана Трофимовича, не прибавило бы ему чести, и
потому я,как человек еще молодой,несколько негодовал нагрубость чувств
его инанекрасивость некоторых его подозрений. Сгоряча, - и признаюсь, от
скуки быть конфидентом, - я,может быть, слишком обвинял его. По жестокости
моей я добивался его собственного признания предо мною во всем, хотя впрочем
и допускал, что признаваться в иных вещах пожалуй и затруднительно. Онтоже
меня насквозь понимал, то-есть ясно видел, что я понимаю его насквозь и даже
злюсь на него, и сам злился на меня за то, что я злюсь на него и понимаю его
насквозь. Пожалуй раздражение мое было мелко и глупо; новзаимное уединение
чрезвычайноиногдавредитистинной дружбе.Сизвестнойточкион верно
понимал некоторые стороны своего положения и даже весьма тонко определял его
в тех пунктах, в которых таиться не находил нужным.
- О, такова ли она была тогда! - проговаривался он иногда мне о Варваре
Петровне. - Такова ли она была прежде, когдамы с нею говорили... Знаете ли
вы, что тогда она умела еще говорить? Можете ли вы поверить, что у нее тогда
были мысли, свои мысли.Теперь всЈпеременилось! Она говорит,что всЈ это
одна только старинная болтовня! Она презирает прежнее... Теперь она какой-то
приказчик, эконом, ожесточенный человек, и всЈ сердится...
- Зачтоже ей теперь сердиться, когда выисполнили ее требование? -
возразил я ему.
Он тонко посмотрел на меня.
Он тонко посмотрел на меня.
- Cher ami,еслибянесогласился,онабырассердилась ужасно,
ужа-а-сно! но всЈ-таки менее чем теперь, когда я согласился.
Этимсловечкомсвоимоностался доволен,имы роспили в тот вечер
бутылочку. Но этобылотолько мгновение; надругой деньон был ужаснее и
угрюмее чем когда-либо.
Но всего более досадовал я нанего за то, что он не решался даже пойти
сделатьнеобходимыйвизитприехавшимДроздовым,длявозобновления
знакомства, чего, как слышно,они и сами желали, так какспрашивалиуже о
нем, о чем и он тосковалкаждодневно. О ЛизаветеНиколаевнеон говорилс
каким-то непонятнымдляменявосторгом. Без сомнения,он вспоминал в ней
ребенка,котороготак когда-то любил; но кроме того он, неизвестно почему,
воображал, чтототчас же найдет подле нее облегчениевсемсвоим настоящим
мукам и даже разрешитсвоиважнейшие сомнения. ВЛизаветеНиколаевнеон
предполагалвстретитькакое-тонеобычайное существо. ИвсЈ-таки к ней не
шел, хотя и каждый день собирался, Главное было в том, что мне самому ужасно
хотелосьтогдабытьей представленным и отрекомендованным,вчеммог я
рассчитыватьединственно на одноголишьСтепана Трофимовича. Чрезвычайное
впечатление производилина меня тогда частые встречи моис нею, разумеется
наулице, -когдаонавыезжала прогуливатьсяверхом,в амазонкеина
прекрасном коне, в сопровождении так называемого родственникаее, красивого
офицера, племянника покойного генерала Дроздова. Ослепление мое продолжалось
одно лишь мгновение, и я сам очень скоро потом сознал всю невозможность моей
мечты, - но хоть мгновение, а оно существовало действительно, а потому можно
себе представить, как негодовал яиногда в то время набедного друга моего
за его упорное затворничество.
Все нашиеще с самого начала были официально предуведомлены о том, что
Степан Трофимович некоторое время принимать не будет и просит оставить его в
совершенном покое.Оннастоялна циркулярномпредуведомлении,хотяя и
отсоветывал.Яжеиобошел всех,по его просьбе, и всем наговорил,что
ВарвараПетровна поручиланашему"старику" (так все мымежду собою звали
Степана Трофимовича) какую-то экстренную работу, привести в порядок какую-то
перепискуза несколько лет; что он заперся, а я емупомогаю, и пр. и пр. К
одному толькоЛипутинуянеуспел зайтии всЈ откладывал,-авернее
сказать, ябоялся зайти.Я знал вперед, что онни одномуслову моемуне
поверит, непременно вообразит себе, что тутсекрет, которыйсобственноот
него одногохотятскрыть, и только что я выйду от него, тотчас же пустится
по всему городу разузнавать и сплетничать. Пока явсЈ это себе представлял,
случилось так, что я нечаянностолкнулся с ним на улице.Оказалось, что он
уже обо всем узнал от наших, мноютолько что предуведомленных. Но, странное
дело,оннетольконелюбопытствовалинерасспрашивалоСтепане
Трофимовиче, а напротив самеще прервал меня, когда я стал было извиняться,
чтонезашелк немураньше, и тотчас же перескочилнадругойпредмет.