Тогдаятолько отлакея
родился, а теперь и сам стал лакеем,таким же как и вы. Наш русский либерал
прежде всего лакей и только и смотрит, как бы кому-нибудь сапоги вычистить.
- Какие сапоги? Что за аллегория?
- Какая тут аллегория! Вы, я вижу, смеетесь... Степан Трофимович правду
сказал, что я под камнем лежу, раздавлен, да не задавлен, итолько корчусь;
это он хорошо сравнил.
- Степан Трофимович уверяет, что вы помешались на немцах, -смеялся я,
- мы с немцев всЈ же что-нибудь да стащили себе в карман.
- Двугривенный взяли, а сто рублей своих отдали.
С минуту мы помолчали.
- А это он в Америке себе належал.
- Кто? Что належал?
- Я про Кириллова. Мы с ним там четыре месяца в избе на полу пролежали.
- Да разве вы ездили в Америку? - удивился я; - вы никогда не говорили.
-Чегорассказывать.Третьегогодамыотправилисьвтроемна
эмигрантском пароходевАмериканские Штаты на последние деньжишки,"чтобы
испробовать насебе жизньамериканского рабочегоитаким образомличным
опытом проверить на себе состояние человека в самом тяжелом его общественном
положении". Вот с какою целью мы отправились.
-Господи! - засмеялся я, - давыбы лучше для этогокуда-нибудьв
губернию нашу отправились в страдную пору, "чтобиспытать личным опытом", а
то понесло в Америку!
- Мы там нанялись в работникик одному эксплуататору; всех нас русских
собралось у него человек шесть, - студенты, даже помещики из своих поместий,
даже офицерыбыли,и всЈс тою же величественноюцелью.Ну иработали,
мокли,мучились, уставали,наконецяиКирилловушли-заболели,не
выдержали. Эксплуататор-хозяиннасприрасчетеобсчитал, вместо тридцати
долларов по условию заплатил мне восемь, а ему пятнадцать; тоже и бивали нас
там не раз.Ну тут-то без работы мы и пролежали с Кирилловым в городишке на
полу четыре месяца рядом; он об одном думал, а я о другом.
- Неужто хозяин вас бил, это в Америке-то? Ну как должно быть вы ругали
его!
- Ничуть. Мы,напротив, тотчас решили сКирилловым, что "мы, русские,
пред американцами маленькиеребятишки, и нужнородиться в Америкеилипо
крайнеймересжиться долгими годамис американцами, чтобыстать с ними в
уровень". Да что: когда с нас за копеечную вещь спрашивали по доллару, то мы
платили не толькос удовольствием, нодаже сувлечением.Мы всЈ хвалили:
спиритизм,закон Линча, револьверы, бродяг. Раз мы едем, а человекполез в
мой карман,вынул моюголовнующеткуисталпричесываться;мытолько
переглянулисьсКирилловым и решили, что это хорошоичтоэто нам очень
нравится...
- Странно, что это у нас не только заходит в голову, нои исполняется,
- заметил я.
- Люди из бумажки, - повторил Шатов.
- Но однако ж переплывать океан на эмигрантском пароходе, в неизвестную
землю, хотя бы ис целью "узнать личнымопытом" и т.
д. -в этом ейбогу
естькакбудтокакая-товеликодушная твердость...Дакак же выоттуда
выбрались?
- Я к одному человеку в Европу написал, и он мне прислал сто рублей.
Шатов, разговаривая, всЈ время по обычаю своему упорно смотрел в землю,
даже когда и горячился. Тут же вдруг поднял голову:
- А хотите знать имя человека?
- Кто же таков?
- Николай Ставрогин.
Онвдруг встал, повернулся к своему липовому письменному столу и начал
на нем что-то шарить. У нас ходил неясный, но достоверный слух, что жена его
некоторое время находилась всвязи с Николаем Ставрогиным в Париже и именно
года два тому назад, значит, когда Шатов былв Америке, - правда, уже давно
после тогокак оставилаего в Женеве. "Еслитак, то зачемже его дернуло
теперь с именем вызваться и размазывать?" подумалось мне.
- Я ещеему по сих пор не отдал, - оборотился он ко мне вдруг опять и,
поглядев наменя пристально,уселсяна прежнее место вуглу иотрывисто
спросил совсем уже другим голосом:
- Вы конечно зачем-то пришли; что вам надо?
Я тотчас же рассказал всЈ, вточномисторическом порядке, и прибавил,
чтохоть я теперьи успелодуматьсяпосле давешней горячки, но еще более
спутался: понял, что тут что-то очень важное для Лизаветы Николаевны, крепко
желалбы помочь, но вся бедавтом, что нетолько незнаю, как сдержать
данное ейобещание, но даже не понимаютеперь, что именно ей обещал. Затем
внушительноподтвердил ему ещераз,что онанехотела инедумала его
обманывать, чтотутвышло какое-то недоразумение и что онаочень огорчена
его необыкновенным давешним уходом.
Он очень внимательно выслушал.
- Можетбыть, я,по моему обыкновению,действительно давеча глупость
сделал...Ну, еслионасамане поняла, отчего ятак ушел, так... ейже
лучше.
Он встал, подошел к двери, приотворил ее и стал слушать на лестницу.
- Вы желаете эту особу сами увидеть?
- Этого-то и надо, да как это сделать? - вскочил я обрадовавшись.
- А просто пойдемте,пока одна сидит. Он придет, так изобьет ее,коли
узнает, что мы приходили. Я частохожупотихоньку.Я егодавечаприбил,
когда он опять ее бить начал.
- Что вы это?
-Именно;заволосыот нееотволок; онбылохотелменязаэто
отколотить,дая испугал его,теми кончилось. Боюсь, пьяныйворотится,
припомнит - крепко ее за то исколотит.
Мы тотчас же сошли вниз.
V.
Дверь к Лебядкинымбылатолько притворена, ане заперта, имы вошли
свободно. ВсЈ помещение ихсостояло из двух гаденьких небольших комнаток, с
закоптелыми стенами, на которыхбуквально висели клочьями грязные обои. Тут
когда-то несколько лет содержалась харчевня, пока хозяин Филиппов не перенес
ее вновыйдом.Остальные,бывшиепод харчевнейкомнаты,былитеперь
заперты, а эти две достались Лебядкину.