Он
бесспорносогласилсявбесполезностиикомичностислова"отечество";
согласился и с мыслию о вреде религии, но громко и твердо заявил, что сапоги
ниже Пушкина и дажегораздо. Его безжалостноосвистали, так что он тут же,
публично,не сойдяс эстрады, расплакался. ВарвараПетровнапривезла его
домой едва живого."On m'a traité comme un vieux bonnet de coton!" лепетал он
бессмысленно. Она ходила за ним всю ночь, давала ему лавровишневых капельи
до рассвета повторяла ему: "Вы еще полезны; вы ещеявитесь; вас оценят... в
другом месте".
Надругойжедень,раноутром,явилиськВарваре Петровнепять
литераторов, изнихтроесовсемнезнакомых,которыхона никогдаине
видывала.Сострогим видомониобъявилией,что рассмотрели дело оее
журналеи принесли поэтомуделурешение.ВарвараПетровнарешительно
никогда и никому не поручала рассматривать и решать что-нибудь о ее журнале.
Решение состояло в том, чтоб она, основавжурнал, тотчас же передала его им
вместе с капиталами,на правах свободной ассоциации; сама же чтоб уезжала в
Скворешники,незабывзахватитьссобоюСтепанаТрофимовича, "который
устарел".Изделикатностионисоглашалисьпризнаватьзанеюправа
собственностиивысылатьей ежегодноодну шестую чистогобарыша.Всего
трогательнее было то, что из этих пяти человек наверное четверо не имели при
этом никакой стяжательной цели, а хлопотали только во имя "общего дела".
- Мы выехали как одурелые,- рассказывал Степан Трофимович, - я ничего
не мог сообразить и, помню, всЈ лепетал под стук вагона:
"Век и Век и Лев Камбек,
Лев Камбек и Век и Век..."
и чорт знает что ещетакое, вплотьдосамой Москвы. Только вМоскве
опомнился - какбудто и всамом деле что-нибудь другое в ней мог найти? О,
друзья мои! - иногда восклицалоннам во вдохновении, - выпредставить не
можете, какая грусть и злость охватывают всю вашудушу, когда великую идею,
вами давноуже и свято чтимую,подхватятнеумелыеи вытащут ктакимже
дуракам,как и сами,на улицу, ивы вдруг встречаете ее ужена толкучем,
неузнаваемую,в грязи,поставленнуюнелепо,углом,безпропорции,без
гармонии, игрушкой у глупых ребят! Нет! В нашевремя было не так, и мы не к
тому стремились. Нет, нет, совсем не к тому. Я не узнаю ничего... Наше время
настанет опять иопять направит на твердый путь всЈ шатающееся, теперешнее.
Иначе что же будет?..
VII.
Тотчас жеповозвращениииз Петербурга,ВарвараПетровна отправила
друга своего за границу: "отдохнуть"; да и надо было им расстаться на время,
онаэточувствовала.СтепанТрофимовичпоехалсвосторгом:"Тамя
воскресну!" восклицал он, "там, наконец, примусь занауку!" Но с первыхже
писем из Берлина он затянул свою всегдашнюю ноту: "Сердце разбито", писал он
Варваре Петровне, "не могузабыть ничего! Здесь, вБерлине, всЈнапомнило
мне мое старое, прошлое, первые восторги и первые муки.
Где она?Где теперь
ониобе?Где вы,дваангела,которых яникогдане стоил? Где сын мой,
возлюбленный сын мой? Где наконец я,я сам, прежний я, стальнойпо силеи
непоколебимый как утес, когда теперь какой-нибудь Andrejeff, un православный
шут сбородой, peut brisermon existence endeux"и т. д.и т.д.Что
касается до сына Степана Трофимовича, то он видел его всего два раза в своей
жизни, в первый раз когда тот родился, и вовторой - недавнов Петербурге,
гдемолодойчеловек готовился поступитьв университет.Всю же свою жизнь
мальчик, как уже и сказано было,воспитывался у теток в О-ской губернии (на
иждивенииВарварыПетровны) засемьсотверстотСкворешников.Чтоже
касается доAndrejeff,то-естьАндреева,то это был просто-за-просто наш
здешнийкупец,лавочник,большойчудак,археолог-самоучка,страстный
собирательрусскихдревностей,иногдапикировавшийсясоСтепаном
Трофимовичем познаниями,а главное в направлении.Этот почтенный купец,с
седою бородой и в большихсеребряных очках, не доплатил Степану Трофимовичу
четырехсотрублейзакупленныев его именьице(рядом соСкворешниками)
несколько десятин лесу на сруб.ХотяВарвараПетровна и роскошно наделила
своего друга средствами, отправляя его вБерлин, но на эти четыреста рублей
СтепанТрофимович, пред поездкой,особо рассчитывал, вероятно на секретные
своирасходы, и чуть не заплакал, когда Andrejeff попросил повременить один
месяц,имея впрочеми правона такую отсрочку,ибопервыевзносы денег
произвел все вперед чуть не за полгода, по особенной тогдашней нужде Степана
Трофимовича.ВарвараПетровнас жадностиюпрочлаэто первоеписьмои,
подчеркнув карандашом восклицание: "где вы обе?" пометила числом и заперла в
шкатулку. Он конечновспоминалосвоихобеих покойницах-женах. Во втором
полученномиз Берлинаписьме песняварьировалась: "Работаю подвенадцати
часов в сутки (хоть бы по одиннадцати, проворчала Варвара Петровна), роюсь в
библиотеках,сверяюсь,выписываю, бегаю;былупрофессоров.Возобновил
знакомствос превосходнымсемействомДундасовых.Какая прелестьНадежда
Николаевнадажедо сихпор! Вамкланяется.Молодойеемуживсе три
племянника вБерлине. По вечерам с молодежью беседуем до рассвета,и у нас
чуть неафинскиевечера,ноединственнопотонкостииизяществу; всЈ
благородное:многомузыки,испанскиемотивы,мечтывсечеловеческого
обновления, идея вечной красоты, Сикстинская Мадонна, свет с прорезами тьмы,
но и в солнце пятна! О, друг мой, благородный, верный друг! Я сердцем с вами
и ваш, с одной всегда, en tout pays, и хотя бы даже dans le pays de Makar et
de ses veaux, о котором, помните, так часто мы трепеща говорили в Петербурге
предотъездом.Вспоминаюсулыбкой.Переехавграницу,ощутилсебя
безопасным, ощущение странное, новое, впервые послестоль долгихлет.