Куда бы кто ни был посылаем и по какой бы то ни было надобности,онвсегда
прежде заходил на кухню, чтобы отдохнуть хоть минутуналавкеивыкурить
люльку. Все холостяки, жившие в доме, щеголявшие в козацких свитках,лежали
здесь почти целый день на лавке, под лавкою, на печке -однимсловом,где
только можно было сыскать удобное место длялежанья.Притомвсякийвечно
позабывал в кухне или шапку,иликнутдлячужихсобак,иличто-нибудь
подобное. Но самое многочисленное собраниебывалововремяужина,когда
приходил и табунщик, успевший загнать своих лошадейвзагон,ипогонщик,
приводивший коров для дойки, и все те, которых втечениеднянельзябыло
увидеть. За ужином болтовня овладеваласамыминеговорливымиязыками.Тут
обыкновенно говорилось обо всем: и о том, кто пошил себе новыешаровары,и
чтонаходитсявнутриземли,иктовиделволка.Тутбыломножество
бонмотистов, в которых между малороссиянами нет недостатка.
Философ уселся вместе с другими в обширный кружокнавольномвоздухе
перед порогом кухни. Скоро баба в красном очипке высунулась из дверей, держа
вобеихрукахгорячийгоршоксгалушками,ипоставилаегопосреди
готовившихся ужинать. Каждый вынул из кармана своего деревянную ложку, иные,
за неимением, деревянную спичку. Как толькоустасталидвигатьсянемного
медленнее и волчий голодвсегоэтогособраниянемногоутишился,многие
начали разговаривать. Разговор, натурально, должен был обратиться к умершей.
- Правда ли, - сказал одинмолодойовчар,которыйнасадилнасвою
кожаную перевязь для люльки столько пуговиц и медных блях, что был похожна
лавку мелкой торговки, - правда ли, чтопанночка,нетембудьпомянута,
зналась с нечистым?
- Кто? панночка? - сказал Дорош, уже знакомый прежде нашему философу. -
Да она была целая ведьма! Я присягну, что ведьма!
- Полно, полно,Дорош!-сказалдругой,которыйвовремядороги
изъявлял большую готовность утешать.
-
Да она была целая ведьма! Я присягну, что ведьма!
- Полно, полно,Дорош!-сказалдругой,которыйвовремядороги
изъявлял большую готовность утешать. - Это не наше дело; бог сним.Нечего
об этом толковать.
Но Дорош вовсе не был расположенмолчать.Онтолькочтопередтем
сходил в погреб вместе с ключником по какому-то нужному делу и, наклонившись
раза два к двум или трем бочкам, вышел оттуда чрезвычайно веселый иговорил
без умолку.
- Что ты хочешь? Чтобы я молчал? - сказал он. - Даонанамнесамом
ездила! Ей-богу, ездила!
- А что, дядько, - сказал молодой овчар с пуговицами, - можно ли узнать
по каким-нибудь приметам ведьму?
- Нельзя, - отвечал Дорош.-Никакнеузнаешь;хотьвсепсалтыри
перечитай, то не узнаешь.
- Можно, можно, Дорош. Не говори этого, - произнес прежний утешитель. -
Уже бог недаром дал всякому особый обычай. Люди, знающие науку, говорят, что
у ведьмы есть маленький хвостик.
- Когда стара баба, то и ведьма, - сказал хладнокровно седой козак.
- О, уж хороши и вы! - подхватила баба, которая подливалавтовремя
свежих галушек в очистившийся горшок, - настоящие толстые кабаны.
Старый козак, которого имя было Явтух, а прозвание Ковтун,выразилна
губах своих улыбку удовольствия, заметив, чтословаегозаделизаживое
старуху; а погонщик скотины пустил такой густой смех, как будто бы два быка,
ставши один против другого, замычали разом.
Начавшийсяразговорвозбудилнепреодолимоежеланиеилюбопытство
философа узнать обстоятельнее про умершую сотникову дочь.Ипотому,желая
опять навести его на прежнюю материю, обратился ксоседусвоемустакими
словами:
- Я хотел спросить, почему всеэтосословие,чтосидитзаужином,
считает панночку ведьмою? Что ж, разве онакому-нибудьпричинилазлоили
извела кого-нибудь?
-Быловсякого,-отвечалодинизсидевших,слицомгладким,
чрезвычайно похожим на лопату.