Философ еще раз обсмотрелся.
- Что ж, - сказал он, - чего тут бояться? Человек прийти сюда не может,
а от мертвецов и выходцев из того света есть у меня молитвы такие,чтокак
прочитаю, то они меня и пальцем нетронут.Ничего!-повторилон,махнув
рукою, - будем читать!
Подходя к крылосу, увидел он несколько связок свечей.
"Это хорошо, - подумал философ, - нужно осветить всю церковь так, чтобы
видно было, как днем.Эх,жаль,чтовохрамебожиемнеможнолюльки
выкурить!"
И он принялся прилепливать восковые свечи ко всемкарнизам,налоями
образам, не жалея их нимало, и скоро вся церковь наполнилась светом.Вверху
только мрак сделался как будто сильнее, и мрачные образа глядели угрюмейиз
старинных резных рам, кое-где сверкавших позолотой. Он подошел когробу,с
робостиюпосмотрелвлицоумершейинемогнезажмурить,несколько
вздрогнувши, своих глаз.
Такая страшная, сверкающая красота!
Онотворотилсяихотелотойти;нопостранномулюбопытству,по
странному поперечивающему себе чувству, не оставляющему человека особенно во
время страха, он не утерпел, уходя, не взглянуть на нееипотом,ощутивши
тот же трепет, взглянул ещераз.Всамомделе,резкаякрасотаусопшей
казалась страшною. Может быть, даже онанепоразилабытакимпаническим
ужасом, если бы была несколько безобразнее. Но в ее чертахничегонебыло
тусклого, мутного, умершего. Оно было живо, и философу казалось,какбудто
бы она глядит на него закрытыми глазами.Емудажепоказалось,какбудто
из-под ресницы правого глаза ее покатилась слеза, и когдаонаостановилась
на щеке, то он различил ясно, что это была капля крови.
Он поспешно отошел к крылосу, развернул книгу и, чтобыболееободрить
себя, начал читатьсамымгромкимголосом.
Он поспешно отошел к крылосу, развернул книгу и, чтобыболееободрить
себя, начал читатьсамымгромкимголосом.Голосегопоразилцерковные
деревянные стены, давно молчаливые и оглохлые. Одиноко, без эха, сыпалсяон
густым басом в совершенно мертвой тишинеиказалсянесколькодикимдаже
самому чтецу.
"Чего бояться? - думал он между тем сам про себя. - Ведь она не встанет
из своего гроба, потому что побоится божьего слова. Пусть лежит! Да и чтоя
за козак, когда бы устрашился? Ну, выпиллишнее-оттогоипоказывается
страшно. А понюхать табаку: эх, добрый табак! Славный табак! Хороший табак!"
Однако же, перелистывая каждую страницу, он посматривал искоса на гроб,
иневольноечувство,казалось,шепталоему:"Вот,вотвстанет!вот
поднимется, вот выглянет из гроба!"
Но тишина была мертвая. Гроб стоял неподвижно. Свечи лилицелыйпотоп
света. Страшна освещенная церковь ночью, с мертвым телом и без души людей!
Возвыся голос, он начал петь на разные голоса, желая заглушитьостатки
боязни. Но через каждую минуту обращал глаза своинагроб,какбудтобы
задавая невольный вопрос: "Что, если подымется, если встанет она?"
Но гроб не шелохнулся. Хоть бы какой-нибудьзвук,какое-нибудьживое
существо, даже сверчок отозвался в углу! Чуть только слышалсялегкийтреск
какой-нибудь отдаленной свечки или слабый, слегка хлопнувшийзвуквосковой
капли, падавшей на пол.
"Ну, если подымется?.."
Она приподняла голову...
Он дико взглянул и протер глаза. Но она точно уже не лежит, асидитв
своем гробе. Он отвел глаза свои и опятьсужасомобратилнагроб.Она
встала... идет по церкви с закрытыми глазами, беспрестанно расправляяруки,
как бы желая поймать кого-нибудь.