Она идет прямо к нему. В страхе очертил он около себя круг.Сусилием
начал читать молитвы ипроизноситьзаклинания,которымнаучилегоодин
монах, видевший всю жизнь свою ведьм и нечистых духов.
Она стала почти на самойчерте;новиднобыло,чтонеимеласил
переступить ее, и вся посинела, как человек,уженесколькоднейумерший.
Хома не имел духа взглянуть на нее. Она была страшна. Она ударилазубамив
зубы и открыла мертвые глаза свои. Но, не видя ничего, сбешенством-что
выразило ее задрожавшее лицо - обратилась в другую сторонуи,распростерши
руки, обхватывала ими каждый столп и угол, стараясьпойматьХому.Наконец
остановилась, погрозив пальцем, и легла в свой гроб.
Философ все еще не мог прийти в себя и сострахомпоглядывалнаэто
тесное жилище ведьмы. Наконец гробвдругсорвалсяссвоегоместаисо
свистом начал летать по всей церкви, крестявовсехнаправленияхвоздух.
Философ видел его почти над головою, но вместе с тем видел, чтооннемог
зацепить круга, им очерченного, и усилил свои заклинания. Гробгрянулсяна
средине церкви и остался неподвижным. Труп опять поднялсяизнего,синий,
позеленевший.Новтовремяпослышалсяотдаленныйкрикпетуха.Труп
опустился в гроб и захлопнулся гробовою крышкою.
Сердце у философа билось, и пот катился градом; но, ободренный петушьим
крюком, он дочитывал быстрее листы, которые должен был прочесть прежде.При
первой заре пришли сменить его дьячок и седойЯвтух,которыйнатотраз
отправлял должность церковного старосты.
Пришедши наотдаленныйночлег,философдолгонемогзаснуть,но
усталость одолела, и он проспал до обеда. Когда он проснулся, все ночное со-
бытие казалось ему происходившим восне.Емудалидляподкреплениясил
кварту горелки.
За обедом онскороразвязался,присовокупилкоекчему
замечания и съел почти один довольно старого поросенка;но,однакоже,о
своем событии в церкви он не решался говорить по какому-то безотчетномудля
него самого чувству инавопросылюбопытныхотвечал:"Да,быливсякие
чудеса". Философ был одним из числа тех людей, которых если накормят,тоу
них пробуждается необыкновенная филантропия. Он,лежассвоейтрубкойв
зубах,гляделнавсехнеобыкновенносладкимиглазамиибеспрерывно
поплевывал в сторону.
После обеда философ былсовершенновдухе.Онуспелобходитьвсе
селение, перезнакомиться почти со всеми; из двух хат его даже выгнали;одна
смазливая молодка хватила его порядочно лопатой по спине, когдаонвздумал
было пощупать и полюбопытствовать, из какой материи унеебыласорочкаи
плахта. Но чем более время близилось квечеру,темзадумчивеестановился
философ. За час до ужина вся почти дворня собиралась игратьвкашуилив
крагли - родкеглей,гдевместошаровупотребляютсядлинныепалки,и
выигравший имел право проезжаться на другомверхом.Этаиграстановилась
очень интересною для зрителей: часто погонщик,широкий,какблин,влезал
верхом на свиного пастуха,тщедушного,низенького,всегосостоявшегоиз
морщин. В другой раз погонщик подставлял свою спину, и Дорош,вскочившина
нее, всегда говорил: "Экой здоровый бык!" У порога кухни сидели те,которые
были посолиднее. Они гляделичрезвычайносурьезно,курялюльки,дажеи
тогда, когда молодежь от души смеялась какому-нибудь острому слову погонщика
или Спирида. Хома напрасно старался вмешаться в этуигру:какая-тотемная
мысль, как гвоздь, сидела в его голове. За вечерей скольконистаралсяон
развеселить себя, но страх загорался в нем вместе с тьмою, распростиравшеюся
по небу.
- А ну, пора нам, панбурсак!-сказалемузнакомыйседойкозак,
подымаясь с места вместе с Дорошем.