Выключая только одной
дорожки, протоптанной по хозяйственной надобности, всепрочеебылоскрыто
густо разросшимися вишнями, бузиною, лопухом, просунувшим на самый верх свои
высокие стебли с цепкими розовыми шишками. Хмель покрывал, как будтосетью,
вершину всего этого пестрого собрания дерев и кустарниковисоставлялнад
ними крышу, напялившуюся на плетень испадавшуюснеговьющимисязмеями
вместе с дикими полевымиколокольчиками.Заплетнем,служившимграницею
сада, шел целый лес бурьяна, в который, казалось,никтонелюбопытствовал
заглядывать, и коса разлетелась бы вдребезги,еслибызахотелакоснуться
лезвеем своим одеревеневших толстых стеблей его.
Когда философ хотел перешагнуть плетень, зубы его стучали и сердцетак
сильно билось, что он сам испугался. Полаегодлиннойхламиды,казалось,
прилипала к земле, как будто ее кто приколотил гвоздем. Когда онпереступал
плетень, ему казалось, с оглушительным свистом трещал в уши какой-тоголос:
"Куда, куда?" Философюркнулвбурьянипустилсябежать,беспрестанно
оступаясь о старые корни и давя ногами своими кротов.Онвидел,чтоему,
выбравшись из бурьяна, стоило перебежатьполе,закоторымчернелгустой
терновник,гдеонсчиталсебябезопаснымипройдякоторыйон,по
предположению своему, думал встретить дорогу прямо в Киев. Поле он перебежал
вдруг и очутился в густом терновнике. Сквозь терновник онпролез,оставив,
вместо пошлины, куски своего сюртука на каждом остром шипе,иочутилсяна
небольшой лощине. Верба разделившимися ветвями преклоняласьиндепочтидо
самой земли. Небольшой источник сверкал, чистый, каксеребро.Первоедело
философабылоприлечьинапиться,потомучтоончувствовалжажду
нестерпимую.
- Добрая вода! - сказал он, утирая губы. - Тут бы можно отдохнуть.
- Нет, лучше побежим вперед: неравно будет погоня !
Эти слова раздались у него над ушами.
- Тут бы можно отдохнуть.
- Нет, лучше побежим вперед: неравно будет погоня !
Эти слова раздались у него над ушами. Оноглянулся:переднимстоял
Явтух.
"Чертов Явтух! - подумал в сердцах про себя философ. - Я бы взялтебя,
да за ноги... И мерзкую рожу твою, и все, что ниестьнатебе,побилбы
дубовым бревном".
- Напрасно дал ты такойкрюк,-продолжалЯвтух,-гораздолучше
выбрать ту дорогу, по какой шел я: прямо мимо конюшни. Да притомисюртука
жаль. А сукно хорошее. Почем платил за аршин? Однакожпогулялидовольно,
пора домой.
Философ, почесываясь,побрелзаЯвтухом."Теперьпроклятаяведьма
задаст мне пфейферу, - подумал он. - Да, впрочем, что я, в самом деле?Чего
боюсь? Разве я не козак? Ведь читал жедвеночи,поможетбогитретью.
Видно, проклятая ведьма порядочно грехов наделала, что нечистая сила такза
нее стоит".
Такие размышления занимали его, когдаонвступал.напанскийдвор.
Ободривши себя такими замечаниями, он упросилДороша,которыйпосредством
протекции ключника имелиногдавходвпанскиепогреба,вытащитьсулею
сивухи, и оба приятеля, севши под сараем, вытянули немного не полведра,так
что философ, вдруг поднявшись наноги,закричал:"Музыкантов!непременно
музыкантов!"-и,недождавшисьмузыкантов,пустилсясредидворана
расчищенном месте отплясывать тропака. Онтанцевалдотехпор,покане
наступило время полдника, и дворня, обступившая его,какводитсявтаких
случаях, в кружок, наконец плюнула и пошла прочь,сказавши:"Вотэтокак
долго танцует человек!" Наконец философ тут желегспать,идобрыйушат
холодной воды мог только пробудить его к ужину. За ужином он говорил отом,
что такое козак и что он не должен бояться ничего на свете.