. - говорил утешитель и спустил своюголову
на стол, потому что совершенно был не в силах держать ее долее на плечах.
Прочие козаки толковали о панах и о том, отчего на небе светит месяц.
Философ Хома, увидя такое расположение голов, решился воспользоваться и
улизнуть. Он сначала обратился к седовласому козаку, грустившему оботцеи
матери:
- Что ж ты, дядько, расплакался, - сказал он, - я сам сирота! Отпустите
меня, ребята.. на волю! На что я вам!
- Пустим его на волю! - отозвались некоторые. - Ведь онсирота.Пусть
себе идет, куда хочет.
- О, боже ж мой, боже мой! - произнес утешитель, подняв свою голову.-
Отпустите его! Пусть идет себе!
И козаки уже хотели сами вывесть его в чистоеполе,нотот,который
показал свое любопытство, остановил их, сказавши:
- Не трогайте: я хочу с ним поговорить о бурсе. Я сам пойду в бурс у...
Впрочем, вряд ли быэтотпобегмогсовершиться,потомучтокогда
философ вздумал подняться из-за стола,тоногиегосделалиськакбудто
деревянными и дверей в комнате начало представлятьсяемутакоемножество,
что вряд ли бы он отыскал настоящую.
Только ввечеру вся эта компания вспомнила, что нужно отправляться далее
в дорогу. Взмостившись в брику, они потянулись, погоняялошадейинапевая
песню, которой слова и смысл вряд ли бы кто разобрал.Проколесившибольшую
половину ночи, беспрестанносбиваясьсдороги,выученнойнаизусть,они
наконец спустились с крутой горы в долину, ифилософзаметилпосторонам
тянувшийся частокол, или плетень, с низенькими деревьямиивыказывавшимися
из-за них крышами. Это было большоеселение,принадлежавшеесотнику.Уже
было далеко за полночь; небеса были темны, ималенькиезвездочкимелькали
кое-где. Ни в одной хате не видно было огня. Они взъехали,всопровождении
собачьего лая, на двор.
Ни в одной хате не видно было огня. Они взъехали,всопровождении
собачьего лая, на двор. С обеих сторон были заметны крытые соломоюсараии
домики. Один из них, находившийся как раз посередине против ворот, был более
других и служил, как казалось, пребыванием сотника. Брика остановилась перед
небольшим подобием сарая, и путешественники наши отправились спать.Философ
хотел, однако же, несколько обсмотреть снаружи панские хоромы; но как онни
пялил свои глаза, ничто немоглоозначитьсявясномвиде:вместодома
представлялся ему медведь; из трубы делался ректор. Философ махнулрукоюи
пошел спать.
Когда проснулся философ, то весь дом былвдвижении:вночьумерла
панночка. Слуги бегали впопыхах взад и вперед.Старухинекоторыеплакали.
Толпа любопытных глядела сквозь забор на панский двор, какбудтобымогла
что-нибудь увидеть.
Философ начал надосугеосматриватьтеместа,которыеоннемог
разглядеть ночью.Панскийдомбылнизенькоенебольшоестроение,какие
обыкновенно строилисьвстаринувМалороссии.Онбылпокрытсоломою.
Маленький, острый и высокий фронтон с окошком, похожимнаподнятыйкверху
глаз, был весь измалеван голубыми и желтыми цветами и красными полумесяцами.
Онбылутвержденнадубовыхстолбиках,дополовиныкруглыхиснизу
шестигранных, с вычурною обточкоювверху.Подэтимфронтономнаходилось
небольшое крылечко со скамейками по обеим сторонам. С боков дома были навесы
на таких же столбиках, инде витых. Высокая груша с пирамидальною верхушкою и
трепещущими листьями зеленела перед домом.Несколькоамбароввдваряда
стояли среди двора, образуя род широкой улицы, ведшей к дому. За амбарами, к
самым воротам, стояли треугольниками двапогреба,одиннапротивдругого,
крытые такжесоломою.Треугольнаястенакаждогоизнихбыласнабжена
низенькою дверью иразмалеванаразнымиизображениями.