Яегопрочупо
дипломатической части. Фемистоклюс, - продолжал он, снова обратясь к нему, -
хочешь быть посланником?
- Хочу, - отвечал Фемистоклюс, жуя хлебиболтаяголовойнаправои
налево.
В это время стоявший позади лакей утер посланнику нос, иоченьхорошо
сделал, иначе бы канула всуппрепорядочнаяпосторонняякапля.Разговор
начался за столом об удовольствии спокойной жизни,прерываемыйзамечаниями
хозяйки о городском театре и об актерах. Учитель очень внимательно глядел на
разговаривающих и, как только замечал, что они были готовы усмехнуться, в ту
же минуту открывал рот исмеялсясусердием.Вероятно,онбылчеловек
признательный и хотел заплатить этим хозяину за хорошее обращение. Один раз,
впрочем, лицо его приняло суровыйвид,ионстрогозастучалпостолу,
устремив глаза на сидевших насупротив его детей. Это былоуместа,потому
что Фемистоклюс укусил за ухо Алкида, и Алкид, зажмурив глаза и открыврот,
готов был зарыдать самым жалким образом, но, почувствовав, что за этолегко
можно было лишиться блюда, привел рот в прежнее положение и начал со слезами
грызть баранью кость, от которой у него обе щекилоснилисьжиром.Хозяйка
очень часто обращалась к Чичикову с словами: "Вы ничего не кушаете, вы очень
мало взяли". На что Чичиков отвечал всякийраз:"Покорнейшеблагодарю,я
сыт, приятный разговор лучше всякого блюда".
Уже встали из-за стола. Манилов был доволен чрезвычайно и,поддерживая
рукою спинусвоегогостя,готовилсятакимобразомпрепроводитьегов
гостиную, как вдруг гостьобъявилсвесьмазначительнымвидом,чтоон
намерен с ним поговорить об одном очень нужном деле.
- В таком случае позвольте мне вас попросить в мойкабинет,-сказал
Манилов и повел в небольшую комнату, обращенную окном на синевший лес. - Вот
мой уголок, - сказал Манилов.
- Приятная комнатка, - сказал Чичиков, окинувши ее глазами.
Комната была, точно, не без приятности: стены быливыкрашеныкакой-то
голубенькой краской вроде серенькой, четыре стула,однокресло,стол,на
котором лежала книжка с заложенною закладкою, о которой мы уже имелислучай
упомянуть, несколько исписанных бумаг, но больше всего было табаку. Он был в
разных видах: в картузах и в табачнице, и, наконец, насыпан был просто кучею
на столе. На своих окнах тоже помещены были горки выбитойизтрубкизолы,
расставленные не без старания очень красивыми рядками. Заметно было, что это
иногда доставляло хозяину препровождение времени.
- Позвольте васпопроситьрасположитьсявэтихкреслах,-сказал
Манилов. - Здесь вам будет попокойнее.
- Позвольте, я сяду на стуле.
- Позвольте вам этого не позволить, - сказал Манилов с улыбкою.-Это
кресло у меня уж ассигновано для гостя: ради или не ради, но должны сесть.
Чичиков сел.
- Позвольте мне вас попотчевать трубочкою.
- Нет, не курю, - отвечал Чичиков ласково и как бы с видом сожаления.
- Отчего? - сказал Манилов тоже ласково и с видом сожаления.
- Отчего? - сказал Манилов тоже ласково и с видом сожаления.
- Не сделал привычки, боюсь; говорят, трубка сушит.
- Позвольте мне вам заметить, что это предубеждение.Яполагаюдаже,
что курить трубку гораздо здоровее, нежели нюхать табак. В нашемполкубыл
поручик, прекраснейший и образованнейший человек, которыйневыпускализо
рта трубки не только за столом, нодаже,спозволениясказать,вовсех
прочих местах. И вот ему теперь уже сорок с лишком лет, но, благодарибога,
до сих пор так здоров, как нельзя лучше.
Чичиков заметил, что это, точно, случается и что натуре находится много
вещей, неизъяснимых даже для обширного ума.
- Но позвольте преждеоднупросьбу...-проговорилонголосом,в
котором отдалось какое-то странное или почти странное выражение, и вследза
тем неизвестно чего оглянулсяназад.-Какдавновыизволилиподавать
ревизскую сказку?
- Да уж давно; а лучше сказать не припомню.
- Как с того времени много у вас умерло крестьян?
- А не могу знать; об этом, я полагаю, нужно спроситьприказчика.Эй,
человек! позови приказчика, он должен быть сегодня здесь.
Приказчик явился. Этобылчеловеклетподсорок,брившийбороду,
ходивший в сюртуке и, по-видимому, проводивший очень покойную жизнь,потому
что лицо его глядело какою-то пухлою полнотою,ажелтоватыйцветкожии
маленькие глаза показывали, что он знал слишком хорошо, что такое пуховики и
перины. Можнобыловидетьтотчас,чтоонсовершилсвоепоприще,как
совершаютеговсегосподскиеприказчики:былпреждепростограмотным
мальчишкой в доме, потом женился на какой-нибудь Агашке-ключнице,барыниной
фаворитке, сделалсясамключником,атамиприказчиком.Асделавшись
приказчиком, поступал, разумеется, как все приказчики: водился икумилсяс
теми, которыенадеревнебылипобогаче,подбавлялнатяглапобеднее,
проснувшись в девятом часу утра, поджидал самовара и пил чай.
- Послушай, любезный! сколько у нас умерлокрестьянстехпор,как
подавали ревизию?
- Да как сколько? Многие умирали с тех пор, - сказалприказчикипри
этом икнул, заслонив рот слегка рукою, наподобие щитка.
- Да, признаюсь, а сам так думал, - подхватил Манилов, - именно,очень
многие умирали! - Тут он оборотился к Чичиковуиприбавилеще:-Точно,
очень многие.
- А как, например, числом? - спросил Чичиков.
- Да, сколько числом? - подхватил Манилов.
- Да как сказать числом? Ведь неизвестно, сколько умирало, их никтоне
считал.
- Да,именно,-сказалМанилов,обратяськЧичикову,-ятоже
предполагал, большая смертность; совсем неизвестно, сколько умерло.
- Ты, пожалуйста, их перечти, - сказал Чичиков, -исделайподробный
реестрик всех поименно.