Великий упрек был бы историку предлагаемых событий, если бы онупустил
сказать, что удовольствие одолелогостяпослетакихслов,произнесенных
Маниловым. Как он ни был степенен и рассудителен, но тутчутьнепроизвел
даже скачок по образцу козла, что, как известно, производится только в самых
сильных порывах радости. Он поворотился так сильно вкреслах,чтолопнула
шерстяная материя, обтягивавшая подушку; сам Маниловпосмотрелнанегов
некотором недоумении. Побужденныйпризнательностию,оннаговорилтутже
столько благодарностей, что тот смешался, весь покраснел, производил головою
отрицательный жест и наконец уже выразился, что это сущееничего,чтоон,
точно, хотел бы доказать чем-нибудь сердечное влечение,магнетизмдуши,а
умершие души в некотором роде совершенная дрянь.
- Очень не дрянь, - сказал Чичиков, пожав ему руку. Здесьбылиспущен
очень глубокий вздох. Казалось, он был настроен ксердечнымизлияниям;не
без чувства и выражения произнес он наконец следующие слова:-Еслибвы
знали, какую услугу оказали сей, по-видимому, дрянью человеку без племении
роду! Да и действительно, чего не потерпел я? как баркакакая-нибудьсреди
свирепых волн... Каких гонений, каких преследований не испытал, какогогоря
не вкусил, а за что? за то, что соблюдалправду,чтобылчистнасвоей
совести, что подавал руку и вдовице беспомощной, и сироте-горемыке!.. -Тут
даже он отер платком выкатившуюся слезу.
Манилов был совершенно растроган. Оба приятеля долгожалидругдругу
руку и долго смотрели молча один другомувглаза,вкоторыхвидныбыли
навернувшиеся слезы. Манилов никак не хотел выпустить рукинашегогерояи
продолжал жать ее так горячо, что тот уже не знал, как ее выручить. Наконец,
выдернувши ее потихоньку,онсказал,чтонехудобыкупчуюсовершить
поскорее и хорошо бы, если бы он сам понаведался в город. Потом взял шляпу и
стал откланиваться.
- Как? вы уж хотите ехать? - сказал Манилов, вдругочнувшисьипочти
испугавшись.
В это время вошла в кабинет Манилова.
- Лизанька, - сказал Манилов с несколькожалостливымвидом,-Павел
Иванович оставляет нас!
- Потому что мы надоели Павлу Ивановичу, - отвечала Манилова.
- Сударыня! здесь, - сказал Чичиков, - здесь, вот где, - тут он положил
руку на сердце, - да, здесьпребудетприятностьвремени,проведенногос
вами! и поверьте, не было бы для меня большего блаженства, как житьсвами
если не в одном доме, то по крайней мере в самом ближайшем соседстве.
-Азнаете,ПавелИванович,-сказалМанилов,которомуочень
понравилась такая мысль, - как было бы в самом делехорошо,еслибыжить
этаквместе,пододноюкровлею,илиподтеньюкакого-нибудьвяза
пофилософствовать о чем-нибудь, углубиться!..
- О! это былабырайскаяжизнь!-сказалЧичиков,вздохнувши.
-
Прощайте, сударыня! - продолжал он, подходя к ручке Маниловой.-Прощайте,
почтеннейший друг! Не позабудьте просьбы!
- О, будьте уверены! - отвечал Манилов. - Я с вами расстаюсьнедолее
как на два дни.
Все вышли в столовую.
- Прощайте, миленькие малютки! -сказалЧичиков,увидевшиАлкидаи
Фемистоклюса, которые занимались каким-то деревянным гусаром, у которого уже
не было ни руки, ни носа. - Прощайте, мои крошки. Вы извините меня, что я не
привез вам гостинца, потому что, признаюсь, не знал даже, живетеливына
свете, но теперь, как приеду, непременно привезу. Тебе привезу саблю; хочешь
саблю?
- Хочу, - отвечал Фемистоклюс.
- Атебебарабан;неправдали,тебебарабан?-продолжалон,
наклонившись к Алкиду.
- Парапан, - отвечал шепотом и потупив голову Алкид.
- Хорошо, а тебе привезубарабан.Такойславныйбарабан,этаквсе
будет: туррр... ру... тра-та-та, та-та-та... Прощай, душенька! прощай! - Тут
поцеловал он его в голову и обратился к Манилову и его супругеснебольшим
смехом, с какиеобыкновеннообращаютсякродителям,даваяимзнатьо
невинности желаний их детей.
- Право, останьтесь, Павел Иванович! - сказал Манилов,когдаужевсе
вышли на крыльцо. - Посмотрите, какие тучи.
- Это маленькие тучки, - отвечал Чичиков.
- Да знаете ли вы дорогу к Собакевичу?
- Об этом хочу спросить вас.
- Позвольте, я сейчас расскажу вашему кучеру. -
Тут Манилов с такою же любезностью рассказал дело кучеру исказалему
даже один раз "вы".
Кучер, услышав, что нужнопропуститьдваповоротаиповоротитьна
третий,сказал:"Потрафим,вашеблагородие",-иЧичиковуехал,
сопровождаемыйдолгопоклонамиимаханьямиплаткаприподымавшихсяна
цыпочках хозяев.
Манилов долго стоял на крыльце, провожая глазами удалявшуюся бричку,и
когда она уже совершенно стала не видна, онвсеещестоял,курятрубку.
Наконец вошел он в комнату, сел на стулеипредалсяразмышлению,душевно
радуясь, что доставил гостю своему небольшое удовольствие. Потоммыслиего
перенеслись незаметно к другим предметам и наконец занеслись бог знает куда.
Он думал о благополучии дружеской жизни, о том, как бы хорошобыложитьс
другом на берегу какой-нибудь реки, потом чрез эту рекуначалстроитьсяу
него мост, потом огромнейший дом стакимвысокимбельведером,чтоможно
оттуда видеть даже Москву и там питьвечеромчайнаоткрытомвоздухеи
рассуждать о каких-нибудьприятныхпредметах.Потом,чтоонивместес
Чичиковым приехали в какое-то общество вхорошихкаретах,гдеобворожают
всех приятностию обращения, и что будто быгосударь,узнавшиотакойих
дружбе, пожаловал их генералами, и далее, наконец, бог знает что такое, чего
уже он и сам никак не могразобрать.