..
-Авотбричка,вотбричка!-вскричалЧичиков,увидянаконец
подъезжавшую свою бричку. -Чтоты,болван,такдолгокопался?Видно,
вчерашний хмель у тебя не весь еще выветрило.
Селифан на это ничего не отвечал.
- Прощайте, матушка! А что же, где ваша девчонка?
- Эй, Пелагея! - сказала помещица стоявшей около крыльцадевчонкелет
одиннадцати, в платье из домашнейкрашениныисбосыминогами,которые
издали можно было принять за сапоги, так они были облеплены свежею грязью. -
Покажи-ка барину дорогу.
Селифан помог взлезть девчонке на козлы, которая, ставши одной ногой на
барскую ступеньку, сначала запачкала ее грязью, а потомужевзобраласьна
верхушку и поместилась возле него. Вслед за нею и сам Чичиков занес ногуна
ступеньку и, понагнувши бричку на правую сторону, потому что былтяжеленек,
наконец поместился, сказавши:
- А! теперь хорошо! прощайте, матушка!
Кони тронулись.
Селифан был во всю дорогу суров истемвместеоченьвнимателенк
своему делу, что случалося снимвсегдапослетого,когдалибовчем
провинился, либо был пьян. Лошади были удивительно каквычищены.Хомутна
одной из них, надевавшийся дотоле почти всегда в разодранном виде,такчто
из-под кожи выглядывала пакля, был искуснозашит.Вовсюдорогубылон
молчалив, только похлестывал кнутом, и не обращал никакой поучительнойречи
к лошадям, хотя чубарому коню, конечно,хотелосьбывыслушатьчто-нибудь
наставительное, ибо в это время вожжи всегда как-то лениво держались в руках
словоохотного возницы и кнут только дляформыгулялповерхспин.Ноиз
угрюмых уст слышны были на сей раз одни однообразно неприятныевосклицания:
"Ну же, ну, ворона! зевай! зевай!" - и большеничего.Дажесамгнедойи
Заседательбылинедовольны,неуслышавшиниразуни"любезные",ни
"почтенные". Чубарыйчувствовалпренеприятныеударыпосвоимполными
широким частям. "Вишь ты, какразнеслоего!-думалонсампросебя,
несколько припрядывая ушами. - Небось знает, где бить! Не хлыснетпрямопо
спине, а так и выбирает место, где поживее: по ушам зацепитилиподбрюхо
захлыснет".
- Направо, что ли?-стакимсухимвопросомобратилсяСелифанк
сидевшей возле него девчонке, показывая ей кнутом напочерневшуюотдождя
дорогу между яркозелеными, освещенными полями.
- Нет, нет, я уж покажу, - отвечала девчонка.
- Куда ж? - сказал Селифан, когда подъехали поближе.
- Вот куды, - отвечала девчонка, показывая рукою.
- Эх ты! - сказал Селифан. - Да этоиестьнаправо:незнает,где
право, где лево!
Хотя день был очень хорош, но земля до такой степени загрязнилась,что
колеса брички, захватывая ее, сделались скоро покрытымиею,каквойлоком,
что значительно отяжелило экипаж; к тому жепочвабылаглинистаицепка
необыкновенно.
То и другое было причиною, чтоонинемогливыбратьсяиз
проселков раньше полудня. Без девчонки было бы трудно сделать и это,потому
что дороги расползалисьвовсестороны,какпойманныераки,когдаих
высыпают из мешка, и Селифану довелось бы поколесить уже не посвоейвине.
Скоро девчонка показала рукою на черневшее вдали строение, сказавши:
- Вон столбовая дорога!
- А строение? - спросил Селифан.
- Трактир, - сказала девчонка.
- Ну, теперь мы сами доедем, - сказал Селифан, - ступай себе домой.
Он остановился и помогейсойти,проговоривсквозьзубы:"Эхты,
черноногая!"
Чичиков дал ей медный грош, и она побрела восвояси, уже довольнаятем,
что посидела на козлах.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Подъехавши к трактиру, Чичиков велел остановиться по двумпричинам.С
одной стороны, чтоб дать отдохнуть лошадям,асдругойстороны,чтоби
самому несколько закуситьиподкрепиться.Автордолженпризнаться,что
весьма завидует аппетиту и желудку такого рода людей.Длянегорешительно
ничего не значат все господа большой руки, живущие вПетербургеиМоскве,
проводящие время в обдумывании, что бы такое поесть завтра и какойбыобед
сочинить напослезавтра,ипринимающиесязаэтотобеднеиначе,как
отправивши прежде в рот пилюлю; глотающие устерс, морскихпауковипрочих
чуд, а потом отправляющиеся в КарлсбадилинаКавказ.Нет,этигоспода
никогда не возбуждали в нем зависти. Но господа средней руки, чтонаодной
станции потребуют ветчины, на другой поросенка, на третьей ломоть осетра или
какую-нибудь запеканную колбасу с луком и потомкакнивчемнебывало
садятся за стол в какое хочешь время, и стерляжья уха с налимами имолоками
шипит и ворчит у нихмежзубами,заедаемаярасстегаемиликулебякойс
сомовьим пльсом, так что вчуже пронимает аппетит, - вот эти господа,точно,
пользуются завидным даянием неба! Не один господин большой рукипожертвовал
бы сию же минуту половину душкрестьяниполовинуимений,заложенныхи
только, чтобы иметь такой желудок, какой имеет господин средней руки; ното
беда, что ни за какие деньги, ниже' имения, с улучшениями ибезулучшений,
нельзя приобресть такого желудка, какой бывает у господина средней руки.
ДеревянныйпотемневшийтрактирпринялЧичиковаподсвойузенький
гостеприимный навес на деревянных выточенных столбиках, похожих на старинные
церковные подсвечники. Трактир был что-то вроде русскойизбы,нескольков
большем размере. Резные узорочные карнизы из свежего деревавокругокони
под крышейрезкоиживопестрелитемныеегостены;наставняхбыли
нарисованы кувшины с цветами.
Взобравшись узенькою деревянною лестницею наверх, вширокиесени,он
встретил отворявшуюся со скрипом дверь и толстую старуху впестрыхситцах,
проговорившую: "Сюда пожалуйте!" В комнатепопалисьвсестарыеприятели,
попадающиесявсякомувнебольшихдеревянныхтрактирах,какихнемало
выстроено по дорогам, аименнозаиндевелыйсамовар,выскобленныегладко
сосновые стены, трехугольный шкаф с чайниками и чашками вуглу,фарфоровые
вызолоченные яички пред образами, висевшие на голубых икрасныхленточках,
окотившаяся недавно кошка, зеркало, показывавшее вместо двух четыре глаза, а
вместо лица какую-то лепешку; наконец натыканные пучкамидушистыетравыи
гвоздики у образов, высохшие до такойстепени,чтожелавшийпонюхатьих
только чихал и больше ничего.