Взобравшись узенькою деревянною лестницею наверх, вширокиесени,он
встретил отворявшуюся со скрипом дверь и толстую старуху впестрыхситцах,
проговорившую: "Сюда пожалуйте!" В комнатепопалисьвсестарыеприятели,
попадающиесявсякомувнебольшихдеревянныхтрактирах,какихнемало
выстроено по дорогам, аименнозаиндевелыйсамовар,выскобленныегладко
сосновые стены, трехугольный шкаф с чайниками и чашками вуглу,фарфоровые
вызолоченные яички пред образами, висевшие на голубых икрасныхленточках,
окотившаяся недавно кошка, зеркало, показывавшее вместо двух четыре глаза, а
вместо лица какую-то лепешку; наконец натыканные пучкамидушистыетравыи
гвоздики у образов, высохшие до такойстепени,чтожелавшийпонюхатьих
только чихал и больше ничего.
- Поросенок есть? - с таким вопросом обратился Чичиков к стоявшей бабе.
- Есть.
- С хреном и со сметаною?
- С хреном и со сметаною.
- Давай его сюда!
Старуха пошла копаться и принесла тарелку, салфетку, накрахмаленнуюдо
того что дыбилась, как засохшаякора,потомножспожелтевшеюкостяною
колодочкою, тоненький, как перочинный, двузубуювилкуисолонку,которую
никак нельзя было поставить прямо на стол.
Геройнаш,пообыкновению,сейчасвступилснеювразговори
расспросил, сама ли она держит трактир, илиестьхозяин,асколькодает
доходу трактир, и с ними ли живут сыновья, и что старшийсынхолостойили
женатый человек, и какую взял жену,сбольшимлиприданым,илинет,и
доволен ли был тесть, инесердилсяли,чтомалоподарковполучилна
свадьбе,-словом,непропустилничего.Самособоюразумеется,что
полюбопытствовал узнать, какие в окружностинаходятсяунихпомещики,и
узнал,чтовсякиеестьпомещики:Плотин,Почитаев,Мыльной,
Чепраков-полковник, Собакевич. "А! Собакевича знаешь?" - спросил он и тут же
услышал, что старуха знает нетолькоСобакевича,ноиМанилова,ичто
Манилов будет поделикатней Собакевича: велит тотчас сварить курицу,спросит
и телятинки; коли есть баранья печенка, то ибараньейпеченкиспросит,и
всего только что попробует, а Собакевич одного чего-нибудьспросит,дауж
зато все съест, даже и подбавки потребует за ту же цену.
Когдаонтакимобразомразговаривал,кушаяпоросенка,которого
оставался уже последний кусок, послышался стук колесподьехавшегоэкипажа.
Взглянувши вокно,увиделоностановившуюсяпередтрактиромлегонькую
бричку, запряженную тройкою добрых лошадей. Из брички вылезали двое какие-то
мужчин. Один белокурый, высокого роста;другойнемногопониже,чернявый.
Белокурый был в темно-синей венгерке, чернявый просто в полосатомархалуке.
Белокурый был в темно-синей венгерке, чернявый просто в полосатомархалуке.
Издали тащилась еще колясчонка,пустая,влекомаякакой-тодлинношерстной
четверней с изорванными хомутами и веревочной упряжью. Белокурыйтотчасже
отправился по лестнице наверх, между темкакчерномазыйещеоставалсяи
щупал что-то в бричке, разговаривая тут же со слугою и махая в тожевремя
ехавшей за ними коляске. Голос его показался Чичиковукакбудтонесколько
знакомым. Пока он его рассматривал, белокурый успелуженащупатьдверьи
отворить ее. Это былмужчинавысокогороста,лицомхудощавый,иличто
называют издержанный, с рыжими усиками. По загоревшему лицу егоможнобыло
заключить, что он знал, что такое дым, если не пороховой, то по крайней мере
табачный. Он вежливо поклонился Чичикову, на что последний ответил тем же. В
продолжениенемногихминутонивероятнобыразговорилисьихорошо
познакомились между собою, потому что уже начало было сделано, и оба почти в
одно и то же время изъявили удовольствие, что пыль по дороге была совершенно
прибита вчерашним дождем и теперь ехать и прохладноиприятно,каквошел
чернявый его товарищ, сбросив с головынастолкартузсвой,молодцевато
взъерошив рукой свои черные густые волосы. Этобылсреднегороста,очень
недурно сложенный молодец с полными румяными щеками,сбелыми,какснег,
зубами и черными, как смоль, бакенбардами. Свеж он был, как кровь с молоком;
здоровье, казалось, так и прыскало с лица его.
- Ба, ба, ба!-вскричалонвдруг,расставивоберукипривиде
Чичикова. - Какими судьбами?
Чичиков узнал Ноздрева, того самого,скоторымонвместеобедалу
прокурора и который с ним в несколько минут сошелся на такую короткуюногу,
что начал уже говорить "ты", хотя, впрочем, он с своей сторонынеподалк
тому никакого повода.
- Куда ездил? - говорил Ноздрев и, не дождавшись ответа, продолжал: - А
я, брат, с ярмарки. Поздравь: продулся в пух! Веришь ли, что никогда в жизни
так не продувался. Ведь я на обывательских приехал! Вот посмотринарочнов
окно! - Здесь он нагнул сам голову Чичикова, так что тот чуть не ударился ею
об рамку. - Видишь, какая дрянь! Насилу дотащили, проклятые, яужеперелез
вот в его бричку. - Говоря это, Ноздрев показал пальцем на своеготоварища.
- А вы еще не знакомы? Зять мой Мижуев! Мы с ним все утро говорилиотебе.
"Ну, смотри, говорю, если мы не встретим Чичикова" Ну, брат, если б ты знал,
как я продулся! Поверишь ли, что не толькоубухалчетырехрысаков-все
спустил. Ведь на мне нет ни цепочки, ни часов... - Чичиков взглянул и увидел
точно, что на нем не было ни цепочки, ни часов. Ему даже показалось,чтои
один бакенбард был у него меньше и не так густ, как другой. -Аведьбудь
только двадцать рублей в кармане, - продолжал Ноздрев, -именнонебольше
как двадцать, я отыграл бы все, то есть кроме того, что отыграл бы, воткак
честный человек, тридцать тысяч сейчас положил бы в бумажник.
- Ты, однако, и тогда так говорил, - отвечал белокурый,-акогдая
тебе дал пятьдесят рублей, тут же просадил их.