- Эй, Порфирий, -кричалНоздрев,-принеси-кащенка!
Каков щенок! - продолжал он, обращаясь к Чичикову. - Краденый, ни засамого
себя не отдавал хозяин. Я ему сулил каурую кобылу, которую, помнишь, выменял
у Хвостырева... - Чичиков, впрочем, отроду не виделникауройкобылы,ни
Хвостырева.
- Барин! ничего не хотите закусить? - сказала в этовремя,подходяк
нему, старуха.
- Ничего. Эх, брат, как покутили! Впрочем, давай рюмку водки;какаяу
тебя есть?
- Анисовая, - отвечала старуха.
- Ну, давай анисовой, - сказал Ноздрей.
- Давай уж и мне рюмку! - сказал белокурый.
- В театре одна актриса так, каналья, пела, как канарейка! Кувшинников,
который сидел возле меня, "Вот,говорит,брат,попользоватьсябынасчет
клубнички!" Одних балаганов, я думаю, было пятьдесят.Фенардичетыречаса
вертелся мельницею. - Здесь он принял рюмку из рук старухи, котораяемуза
то низко поклонилась. - А, давай его сюда! - закричал он увидевшиПорфирия,
вошедшего с щенком. Порфирий был одет,такжекакибарин,вкаком-то
архалуке, стеганном на вате, но несколько позамасленней.
- Давай его, клади сюда на пол!
Порфирий положил щенка на пол,который,растянувшисьнавсечетыре
лапы, нюхал землю.
- Вот щенок! - сказал Ноздрев, взявши его за приподнявширукою.Щенок
испустил довольно жалобный вой.
- Ты, однако ж, не сделал того, что я тебе говорил, -сказалНоздрев,
обратившись к Порфирию и рассматривая брюхо щенка, - и неподумалвычесать
его?
- Нет, я его вычесывал.
- А отчего же блохи?
- Не могу знать. Статься может, как-нибудь из брички поналезли.
- Врешь, врешь, и невоображалчесать;ядумаю,дурак,ещесвоих
напустил. Вот посмотри-ка,Чичиков,посмотри,какиеуши,на-капощупай
рукою.
- Да зачем, я и так вижу: доброй породы! - отвечал Чичиков.
- Нет, возьми-ка нарочно, пощупай уши!
Чичиков в угодность ему пощупал уши, примолвивши:
- Да, хорошая будет собака.
- А нос, чувствуешь, какой холодный? возьми-на рукою.
Не желая обидеть его, Чичиков взял и за нос, сказавши:
- Хорошее чутье.
- Настоящий мордаш, - продолжал Ноздрев, - а, признаюсь,давноострил
зубы на мордаша. На, Порфирий, отнеси его!
Порфирий, взявши щенка под брюхо, унес его в бричку.
- Послушай, Чичиков, ты должен непременно теперьехатькомне,пять
верст всего, духом домчимся, а там, пожалуй, можешь и к Собакевичу.
"А что ж, - подумал просебяЧичиков,-заедуявсамомделек
Ноздреву. Чем же он хуже других, такой жечеловек,даещеипроигрался.
Горазд он, как видно,навсе,сталобытьунегодаромможнокое-что
выпросить".
Горазд он, как видно,навсе,сталобытьунегодаромможнокое-что
выпросить".
- Изволь, едем, - сказал он, - но чур не задержать, мне время дорого.
- Ну, душа, вот это так! Вот это хорошо, постой же, я тебяпоцелуюза
это. - Здесь Ноздрев и Чичиков поцеловались. - И славно: втроем и покатим!
- Нет, ты уж, пожалуйста, меня-то отпусти, - говорил белокурый,-мне
нужно домой.
- Пустяки, пустяки, брат, не пущу.
- Право, жена будет сердиться; теперь же тыможешь,пересестьвотв
ихнюю бричку.
- Ни, ни, ни! И не думай.
Белокурый был один из тех людей, в характере которых напервыйвзгляд
есть какое-то упорство. Еще не успеешьоткрытьрта,какониужеготовы
спорить и, кажется, никогда не согласятся на то, что явно противуположноих
образу мыслей, что никогда не назовут глупого умным и что вособенностине
согласятся плясать по чужой дудке; а кончится всегда тем, что в характере их
окажется мягкость, что они согласятся именно на то,чтоотвергали,глупое
назовут умным и пойдут потом поплясывать как нельзя лучше под чужую дудку, -
словом, начнут гладью, а кончат гадью.
- Вздор!- сказал Ноздрев вответнакаков-тоставлениебелокурого,
надел ему на голову картуз, и - белокурый отправился вслед за ними.
- За водочку, барин, не заплатили... - сказала старуха
- А, хорошо, хорошо, матушка. Послушай, зятек! заплати,пожалуйста.У
меня нет ни копейки в кармане.
- Сколько тебе? - сказал зятек.
- Да что, батюшка, двугривенник всего, - сказала старуха.
- Врешь, врешь. Дай ей полтину, предовольно с нее.
-Маловато,барин,-сказаластаруха,однакожвзяладеньгис
благодарностию и еще побежала впопыхах отворять имдверь.Онабыланев
убытке, потому что запросила вчетверо против того, что стоила водка.
Приезжие уселись. Бричка Чичикова ехаларядомсбричкой,вкоторой
сидели Ноздрев и его зять, и потому они все трое могли свободно междусобою
разговариватьвпродолжениедороги.Занимиследовала,беспрестанно
отставая, небольшая колясчонка Ноздрева на тощихобывательскихлошадях.В
ней сидел Порфирий с щенком.
Так как разговор, который путешественникивелимеждусобою,былне
очень интересен для читателя, то сделаем лучше,еслискажемчто-нибудьо
самом Ноздреве, которому, может быть, доведется сыграть невовсепоследнюю
роль в нашей поэме.
Лицо Ноздрева, верно, уже сколько-нибудь знакомо читателю. Такихлюдей
приходилось всякому встречатьнемало.Ониназываютсяразбитнымималыми,
слывут еще в детстве и в школе за хороших товарищей и привсемтомбывают
весьма больно поколачиваемы.Вихлицахвсегдавидночто-тооткрытое,
прямое, удалое. Они скоро знакомятся,инеуспеешьоглянуться,какуже
говорят тебе "ты".