Поодальв
стороне темнел каким-то скучно-синеватым цветомсосновыйлес.Дажесамая
погода весьма кстати прислужилась: день был не то ясный, нетомрачный,а
какого-то светло-серогоцвета,какойбываеттольконастарыхмундирах
гарнизонных солдат, этого, впрочем, мирного войска, но отчасти нетрезвого по
воскресным дням.Дляпополнениякартинынебылонедостаткавпетухе,
предвозвестнике переменчивой погоды, который,несмотрянаточтоголова
продолблена была до самого мозгу носами других петуховпоизвестнымделам
волокитства, горланил очень громко и даже похлопывал крыльями, обдерганными,
как старые рогожки. Подъезжая ко двору, Чичиков заметилнакрыльцесамого
хозяина, который стоял в зеленом шалоновом сюртуке, приставив руку ко лбув
виде зонтика над глазами, чтобы рассмотреть получше подъезжавший экипаж.По
мере того как бричка близилась ккрыльцу,глазаегоделалисьвеселееи
улыбка раздвигалась более и более.
- Павел Иванович! - вскричалоннаконец,когдаЧичиковвылезализ
брички. - Насилу вы таки нас вспомнили!
Оба приятеля очень крепко поцеловались, и Манилов увел своегогостяв
комнату. Хотя время,впродолжениекоторогоонибудутпроходитьсени,
переднюю и столовую, несколькокоротковато,нопопробуем,неуспеемли
как-нибудь им воспользоваться и сказать кое-что о хозяине дома. Но тут автор
должен признаться, что подобноепредприятиеоченьтрудно.Гораздолегче
изображать характеры большого размера: там просто бросай краски со всей руки
на полотно, черные палящие глаза нависшие брови, перерезанный морщиноюлоб,
перекинутый через плечо черный или алый, как огонь, плащ - и портретготов;
но вот эти все господа, которых много на свете, которые с вида оченьпохожи
между собою, а между тем как приглядишься, увидишьмногосамыхнеуловимых
особенностей, - эти господастрашнотрудныдляпортретов.Тутпридется
сильно напрягать внимание, пока заставишь перед собою выступить всетонкие,
почти невидимые черты, и вообще далеко придется углублять ужеизощренныйв
науке выпытывания взгляд.
Один бог разве мог сказать,какойбылхарактерМанилова.Естьрод
людей, известных под именем: люди так себе, ни то ни се, ни в городеБогдан
ни в селе Селифан, по словам пословицы. Может быть, к ним следуетпримкнуть
и Манилова. На взгляд он был человек видный; черты лица его былинелишены
приятности, но в эту приятность, казалось, чересчур было передано сахару;в
приемах и оборотах его было что-то заискивающее расположенияизнакомства.
Он улыбался заманчиво, был белокур, сголубымиглазами.Впервуюминуту
разговора с ним не можешь не сказать: "Какой приятный и добрыйчеловек!"В
следующую за тем минуту ничего не скажешь, а в третью скажешь:"Чертзнает
что такое!" - и отойдешь подальше; если ж неотойдешь,почувствуешьскуку
смертельную. От него не дождешься никакого живого или хоть дажезаносчивого
слова, какое можешь услышать почти от всякого,есликоснешьсязадирающего
его предмета.
От него не дождешься никакого живого или хоть дажезаносчивого
слова, какое можешь услышать почти от всякого,есликоснешьсязадирающего
его предмета. У всякого есть свой задор: у одного задор обратился наборзых
собак; другомукажется,чтоонсильныйлюбительмузыкииудивительно
чувствует все глубокие места в ней; третий мастер лихо пообедать;четвертый
сыграть роль хоть одним вершком повыше той, которая ему назначена; пятый,с
желанием более ограниченным, спит и грезитотом,какбыпройтитьсяна
гулянье с флигель-адъютантом,напоказсвоимприятелям,знакомымидаже
незнакомым;шестойужеодарентакоюрукою,котораячувствуетжелание
сверхъестественное заломить угол какому-нибудь бубновомутузуилидвойке,
тогдакакрукаседьмоготакилезетпроизвестигде-нибудьпорядок,
подобраться поближекличностистанционногосмотрителяилиямщиков,-
словом, у всякого есть свое, но у Манилова ничего не было. Домаонговорил
очень мало и большею частию размышлял и думал, но о чем он думал, тоже разве
богу было известно. Хозяйством нельзя сказать чтобы онзанимался,ондаже
никогда не ездил на поля, хозяйство шло как-то само собою.Когдаприказчик
говорил: "Хорошо бы, барин, то и то сделать", - "Да, недурно:, - отвечалон
обыкновенно, куря трубку, которую курить сделал привычку, когда еще служил в
армии, где считался скромнейшим, деликатнейшим иобразованнейшимофицером.
"Да, именно недурно",-повторялон.Когдаприходилкнемумужики,
почесавши рукою затылок, говорил:"Барин,позвольотлучитьсянаработу,
по'дать заработать", - "Ступай", - говорил он, куря трубку,иемудажев
голову не приходило, что мужик шел пьянствовать. Иногда, глядя с крыльцана
двор и на пруд, говорил он о том, как бы хорошо было, если бы вдруг отдома
провести подземный ход или чрез пруд выстроить каменный мост, на которомбы
были по обеим сторонам лавки, и чтобы в них сидели купцы и продавалиразные
мелкие товары, нужные для крестьян. При этом глаза его делалисьчрезвычайно
сладкими и лицопринималосамоедовольноевыражение;впрочем,всеэти
прожекты так и оканчивались только одними словами.Вегокабинетевсегда
лежала какая-то книжка,заложеннаязакладкоюначетырнадцатойстранице,
которую он постоянно читал ужедвагода.Вдомеегочего-нибудьвечно
недоставало: вгостинойстоялапрекраснаямебель,обтянутаящегольской
шелковой материей, которая, верно, стоила весьма недешево; но на двакресла
ее недостало, и кресла стояли обтянуты просторогожею;впрочем,хозяинв
продолжение нескольких лет всякий раз предостерегалсвоегогостясловами:
"Не садитесь на эти кресла, они еще не готовы". В иной комнатеивовсене
было мебели, хотя и было говорено в первые днипослеженитьбы:"Душенька,
нужно будет завтра похлопотать, чтобы в эту комнату хоть на времяпоставить
мебель". Ввечеру подавался на стол оченьщегольскойподсвечникизтемной
бронзы с тремя античными грациями, с перламутным щегольским щитом, и рядом с
ним ставился какой-то просто медный инвалид, хромой, свернувшийся на сторону
и весь в сале, хотя этого не замечал ни хозяин, ни хозяйка, нислуги.