Яневстретилегонаэтотраз,и
поэтому я жив. Как медный памятник стоит он надгородом,он-Уточкин,
рыжий и сероглазый. Все люди должны будут пробежать между его медных ног.
...Не надо уводить рассказ в боковые улицы. Не надо этого делать даже и
в том случае, когда на боковых улицах цветет акацияипоспеваеткаштан.
Сначала о Бене, потом о Любке Шнейвейс. Наэтомкончим.Ивсескажут:
точка стоит на том месте, где ей приличествует стоять.
...Я стал маклером. Сделавшись одесским маклером - я покрылся зеленью и
пустил побеги. Обремененный побегами - я почувствовал себянесчастным.В
чем причина? Причина в конкуренции. Иначе я бы на эту справедливостьдаже
не высморкался. В моихрукахнеспрятаноремесла.Передомнойстоит
воздух. Он блестит, как море под солнцем, красивый и пустой воздух. Побеги
хотят кушать. У меня их семь, и моя жена восьмой побег. Яневысморкался
насправедливость.Нет.Справедливостьвысморкаласьнаменя.Вчем
причина? Причина в конкуренции.
Кооператив назывался "Справедливость".Ничегохудогоонемсказать
нельзя. Грех возьмет на себя тот, кто станет говоритьонемдурно.Его
держали шесть компаньонов, "primo de primo",ктомужеспециалистыпо
своей бранже [бранжа (угол.) - дело]. Лавка у нихбылаполнатовару,а
постовым милиционером поставили туда Мотю с Головковской. Чегоещенадо?
Больше, кажется, ничего не надо.Этоделопредложилмнебухгалтериз
"Справедливости". Честное дело, верное дело, спокойноеделе.Япочистил
мое тело платяной щеткой и переслал его Бене. Король сделалвид,чтоне
заметил моего тела. Тогда я кашлянул и сказал:
- Так и так, Беня.
Корользакусывал.Графинчиксводочкой,жирнаясигара,женас
животиком, седьмой месяц или восьмой, верно нескажу.Вокругтеррасы-
природа и дикий виноград.
- Так и так, Беня, - говорю я.
- Когда? - спрашивает он меня.
- Коль раз вы меня спрашиваете, - отвечаю якоролю,-такядолжен
высказать свое мнение. По-моему, лучше всего с субботы на воскресенье.На
посту, между прочим, стоит никто иной, как Мотя с Головковской. Можно ив
будний день, но зачем, чтобы из спокойного дела вышло неспокойное?
Такое у меня было мнение. И жена короля с ним согласилась.
- Детка, - сказал ей тогда Беня, - я хочу, чтобы ты пошла отдохнутьна
кушетке.
Потом он медленными пальцами сорвал золотой ободок с сигары и обернулся
к Фроиму Штерну:
- Скажи мне, Грач, мы заняты в субботу, или мы не заняты в субботу?
Но Фроим Штерн человек себе на уме. Он рыжийчеловексоднимтолько
глазом на голове. Ответить с открытой душой Фроим Штерн не может.
- В субботу, - говорит он, - выобещализайтивобществовзаимного
кредита...
Грач делает вид, что ему больше нечего сказать, и онбеспечновтыкает
свой единственный глаз в самый дальний угол террасы.
- Отлично, - подхватывает Беня Крик,-напомнишьмневсубботуза
Цудечкиса, запиши это себе, Грач.
- Отлично, - подхватывает Беня Крик,-напомнишьмневсубботуза
Цудечкиса, запиши это себе, Грач. Идите к своемусемейству,Цудечкис,-
обращается ко мне король, - в субботу вечерком,повсейвероятности,я
зайдув"Справедливость".Возьмитессобоймоислова,Цудечкис,и
начинайте идти.
Король говорит мало, и он говорит вежливо. Это пугает людей так сильно,
что они никогда его не переспрашивают. Я пошел со двора, пустился идтипо
Госпитальной, завернул на Стеновую, потом остановился,чтобырассмотреть
Бенины слова. Я попробовал их на ощупь и на вес, я подержал их между моими
передними зубами и увидел, что это совсем не те слова, которые мне нужны.
- По всей вероятности, -сказалкороль,снимаямедленнымипальцами
золотой ободок с сигары. Король говорит мало, и онговоритвежливо.Кто
вникает в смысл немногих слов короля? По всей вероятности, зайду, или,по
всей вероятности, не зайду? Между да и нет лежат пять тысячкомиссионных.
Не считая двух коров, которых я держу для своей надобности, у менядевять
ртов, готовых есть. Кто дал мне право рисковать? После того, как бухгалтер
из"Справедливости"былуменя,непошеллионкБунцельману?И
Бунцельман, в свою очередь, не побежал ли он к Коле Штифту, а Коляпарень
горячий до невозможности. Слова короля каменной глыбой легли на томпути,
по которому рыскал голод, умноженный надевятьголов.Говоряпроще,я
предупредил Бунцельмана на полголоса. Он входил к Коле в ту минуту,когда
я выходил от Коли. Было жарко, и он вспотел."Удержитесь,Бунцельман,-
сказал я ему, - вы торопитесь напрасно, и выпотеетенапрасно.Здесья
кушаю. Und damit Punktum, как говорят немцы".
И был день пятый. И был день шестой. Суббота прошласьпомолдаванским
улицам. Мотя уже стал на посту, я уже спал на моей постели, Колятрудился
в "Справедливости". Он нагрузил полбиндюга, и его цель была нагрузитьеще
полбиндюга. В это время в переулкепослышалсяшум,загрохоталиколеса,
обитые железом; Мотя с Головковской взялся за телеграфный столб и спросил:
"Пусть он упадет?" Коля ответил: "Еще не время". (Деловтом,чтоэтот
столб в случае нужды мог упасть.)
Телега шагом въехала в переулок и приблизилась к лавке. Коля понял, что
это приехала милиция, и у него стало разрываться сердце начасти,потому
что ему было жалко бросать свою работу.
- Мотя, - сказал он, - когда я выстрелю, столб упадет.
- Безусловно, - ответил Мотя.
Штифт вернулся в лавку, и все его помощникипошлисним.Онистали
вдоль стены и вытащили револьверы. Десять глазипятьревольверовбыли
устремлены на дверь, все это не считая подпиленного столба. Молодежьбыла
полна нетерпения.
- Тикай, милиция,-прошепталкто-тоневоздержанный,-тикай,бо
задавим...
- Молчать, - произнес Беня Крик, прыгая с антресолей. - Гдетывидишь
милицию, мурло? Король идет.
Еще немного, и произошлобынесчастье.БенясбилШтифтасноги
выхватил у него револьвер.