БенясбилШтифтасноги
выхватил у него револьвер. С антресолей начали падать люди, какдождь.В
темноте ничего нельзя было разобрать.
- Ну вот, - прокричал тогдаКолька,-Беняхочетменяубить,это
довольно интересно...
В первый раз в жизни короля принялизапристава.Этобылодостойно
смеха. Налетчики хохотали во все горло.Онизажглисвоифонарики,они
надрывали свои животики, они катались по полу, задушенные смехом.
Один король не смеялся.
- В Одессе скажут, - начал ондельнымголосом,-вОдессескажут:
король польстился на заработок своего товарища.
- Это скажут один раз, - ответил ему Штифт. - Никто не скажет ему этого
два раза.
- Коля, - торжественно и тихим голосом продолжал король, - веришь ли ты
мне, Коля?
И тут налетчики перестали смеяться. Укаждогоизнихгорелвруке
фонарик, но смех выполз из кооператива "Справедливость".
- В чем я должен тебе верить, король?
- Веришь ли ты мне, Коля, что я здесь ни при чем?
И он сел на стул, этот присмиревший король, он закрылпыльнымрукавом
глаза и заплакал. Такова была гордость этогочеловека,чтобемугореть
огнем. И все налетчики, все до единого видели, как плачет отоскорбленной
гордости их король.
Потом они стали друг перед другом.Бенястоял,иШтифтстоял.Они
начали здоровкаться за руку, они извинялись, оницеловалидругдругав
губы, и каждый из них тряс руку своего товарища с такой силой,какбудто
он хотел ее оторвать. Ужерассветначалхлопатьсвоимиподслеповатыми
глазами, уже Мотя ушел в участок сменяться, уже два полных биндюгаувезли
то, что когда-то называлось кооперативом "Справедливость", а король и Коля
все еще горевали, все еще кланялись и, закинув другдругурукизашею,
целовались нежно, как пьяные.
Кого искала судьба в это утро? Она искала меня, Цудечкиса, ионаменя
нашла.
-Коля,-спросилнаконецкороль,-ктотебеуказална
"Справедливость"?
- Цудечкис. А тебе, Беня, кто указал?
- И мне Цудечкис.
- Беня, - восклицает тогда Коля, - неужели же он останется у нас живой?
- Безусловно, что нет, - обращается Беня к одноглазому Штерну,который
стоит в сторонке и хихикает, потому что он со мной в контрах, -закажешь,
Фроим, глазетовый гроб, а я иду до Цудечкиса. Ты же, Коля, раз тыкое-что
начал, то ты обязан это кончить, и очень прошу тебя от моегоименииот
имени моей супруги зайти ко мне утром и закусить в кругу моей семьи.
Часов в пять утра или нет, часа в четыре утра, аеще,можетбыть,и
четырех не было, король зашел вмоюспальню,взялменя,извините,за
спину, снял с кровати, положил на пол и поставил своюногунамойнос.
Услышав разные звуки и тому подобное, моясупругаспрыгнулаиспросила
Беню:
- Мосье Крик, за что вы обижаетесь на моего Цудечкиса?
- Как за что, - ответил Беня, не снимая ноги с моей переносицы, и слезы
закапали у него из глаз, - он бросил тень на моеимя,онопозорилменя
перед товарищами, можете проститься с ним, мадам Цудечкис, потому чтомоя
честь дороже мне счастья и он не может оставаться живой.
..
Продолжая плакать, он топтал меня ногами.Моясупруга,видя,чтоя
сильно волнуюсь, закричала. Это случилось в половине пятого, кончила она к
восьми часам. Но она же ему задала, ох,каконаемузадала!Этобыла
роскошь!
- За что серчать на моего Цудечкиса, - кричала она, стоя на кровати,и
я, корчась на полу, смотрел на нее с восхищением,-зачтобитьмоего
Цудечкиса? За то ли, что он хотел накормить девять голодных птенчиков? Вы,
такой-сякой, вы - Король, вы зять богача и сами богач, и вашотецбогач.
Вы человек, перед которым открыто все и вся, что значит для Бенчика,одно
неудачное дело, когда следующая неделя принесет вам семь удачных? Не сметь
бить моего Цудечкиса! Не сметь!
Она спасла мне жизнь.
Когда проснулись дети, они начали кричать совместносмоейсупругой.
Беня все-таки испортил мне столько здоровья, сколько он понимал,чтомне
нужно испортить. Он оставил двести рублей на лечение и ушел. Меняотвезли
в Еврейскую больницу. В воскресенье я умирал, в понедельник я поправлялся,
а во вторник у меня был кризис.
Вот моя первая история.Ктовиноват,игдепричина?НеужелиБеня
виноват? Нечего нам друг другу глаза замазывать. Другого такого, какБеня
Король - нет. Истребляя ложь, он ищет справедливость, и ту справедливость,
которая в скобках и которая без скобок. Но ведьвседругиеневозмутимы,
как холодец, они не любят искать, они не будут искать, и это хуже.
Я выздоровел. И этодлятого,чтобыизБениныхрукперелететьв
Любкины. Сначала я о Бене, потом оЛюбкеШнейвейс.Наэтомкончим.И
всякий скажет: точка стоит на том месте, где ей приличествует стоять.
ТЫ ПРОМОРГАЛ, КАПИТАН!
В Одесский порт пришел пароход "Галифакс".ОнпришелизЛондоназа
русской пшеницей.
Двадцать седьмогоянваря,вденьпохоронЛенина,цветнаякоманда
парохода - три китайца, два негра и одинмалаец-вызвалакапитанана
палубу. В городе гремели оркестры и мела метель.
- Капитан О'Нирн, - сказали негры, - сегоднянетпогрузки,отпустите
нас в город до вечера.
- Оставайтесь на местах, - ответил О'Нирн, - шторм имеет девять баллов,
и он усиливается: возле Санжейки замерз во льдах"Биконсфильд",барометр
показывает то, чего ему лучше не показывать. В такую погоду команда должна
быть на судне. Оставаться на местах.
И, сказав,это,капитанО'Нирнотошелковторомупомощнику.Они
пересмеивались со вторым помощником, курили сигары ипоказывалипальцами
на город, где в неудержимом горе мела метель и завывали оркестры.
Два негра и три китайца слонялись безтолкупопалубе.Онидулив
озябшиеладони,притопывалирезиновымисапогамиизаглядывалив
приотворенную дверь капитанской каюты. Оттуда тек вдевятибалльныйшторм
бархат диванов, обогретый коньяком и тонким дымом.
- Боцман! - закричал О'Нирн, увидевматросов.-Палубанебульвар,
загоните-ка этих ребят в трюм.