Безэтогояне
обходился. Воображение мое усиливалодраматическиесцены,переиначивало
концы, таинственнее завязывало начала. Смерть Спинозы, свободная, одинокая
его смерть,предсталавмоемизображениибитвой.Синедрионвынуждал
умирающего покаяться, он не сломился. СюдажеяприпуталРубенса.Мне
казалось, что Рубенс стоял у изголовья Спинозы и снимал маску с мертвеца.
Мои однокашники, разинув рты, слушали эту фантастическуюповесть.Она
была рассказанасвоодушевлением.Мынехотяразошлисьпозвонку.В
следующую перемену Боргман подошел ко мне, взял меня подруку,мыстали
прогуливаться вместе. Прошло немного времени - мы сговорились. Боргманне
представлял из себя дурной разновидности первого ученика. Для сильныхего
мозгов гимназическая премудрость была каракулями на полях настоящей книги.
Эту книгу он искал с жадностью. Двенадцатилетними несмышленышами мызнали
уже, что ему предстоитученая,необыкновеннаяжизнь.Ониуроковне
готовил, только слушал их. Этот трезвый и сдержанный мальчик привязался ко
мне из-за моей особенности перевирать все вещи в мире, такиевещи,проще
которых и выдумать нельзя было.
В тот год мы перешли втретийкласс.Ведомостьмоябылауставлена
тройками с минусом. Я так был странен сосвоимибреднями,чтоучителя,
подумав, не решились выставить мне двойки. В начале лета Боргман пригласил
меня к себе на дачу. Его отец был директором Русского для внешней торговли
банка. Этот человек был одним из тех, ктоделализОдессыМарсельили
Неаполь. В нем жила закваска старого одесского негоцианта. Онпринадлежал
к обществу скептическихиобходительныхгуляк.ОтецБоргманаизбегал
говоритьпо-русски;онобъяснялсянагрубоватомобрывистомязыке
ливерпульских капитанов. Когда в апреле к нам приехала итальянскаяопера,
у Боргмана на квартире устраивался обед для труппы. Одутловатыйбанкир-
последний из одесских негоциантов-завязывалдвухмесячнуюинтрижкус
грудастой примадонной. Она увозила ссобойвоспоминания,неотягчавшие
совести, и колье, выбранное со вкусом и стоившее не очень дорого.
Стариксостояларгентинскимконсуломипредседателембиржевого
комитета. К нему-то в дом я был приглашен. Моя тетка - поимениБобка-
разгласила об этом по всему двору. Она приодела меня, как могла. Япоехал
на паровичке к 16-й станции Большого фонтана.Дачастоялананевысоком
красном обрыве у самого берега. На обрыве был разделан цветник сфуксиями
и подстриженными шарами туи.
Я происходил из нищей ибестолковойсемьи.Обстановкаборгмановской
дачи поразила меня. В аллеях, укрытыезеленью,белелиплетеныекресла.
Обеденный стол был покрыт цветами,окнаобведенызеленыминаличниками.
Перед домом просторно стояла деревянная невысокая колоннада.
Вечером приехал директор банка. После обеда он поставил плетеное кресло
у самого края обрыва, перед идущей равнинойморя,задралногивбелых
штанах,закурилсигаруисталчитать"Manchesterguardian".
Гости,
одесские дамы, играли на веранде в покер. В углу стола шумел узкий самовар
с ручками из слоновой кости.
Картежницыилакомки,неряшливыещеголихиитайныераспутницыс
надушенным бельем и большими боками - женщины хлопаличернымивеерамии
ставили золотые. Сквозь изгородь дикого винограда к ним проникалосолнце.
Огненный круг егобылогромен.Отблескимедитяжелиличерныеволосы
женщин. Искры заката входили в бриллианты - бриллианты, навешанныевсюду:
в углублениях разъехавшихся грудей, в подкрашенных ушах инаголубоватых
припухлых самочьих пальцах.
Наступил вечер. Прошелестела летучая мышь. Море чернее накатывалосьна
красную скалу.Двенадцатилетнеемоесердцераздувалосьотвесельяи
легкости чужого богатства. Мы с приятелем, взявшисьзаруки,ходилипо
дальней аллее. Боргман сказал мне, что онстанетавиационныминженером.
Есть слух о том, что отца назначатпредставителемРусскогодлявнешней
торговли банка в Лондон, - Марк сможет получить образование в Англии.
В нашем доме, доме тети Бобки, никто не толковалотакихвещах.Мне
нечем было отплатить за непрерывное это великолепие. Тогда я сказал Марку,
что хоть у нас в доме все по-другому, нодедЛейви-Ицхокимойдядька
объездиливесьсветииспыталитысячиприключений.Яописалэти
приключения по порядку. Сознание невозможного тотчас же оставиломеня,я
провел дядьку Вольфа сквозьрусско-турецкуювойну-вАлександрию,в
Египет...
Ночь выпрямилась в тополях, звездыналеглинапогнувшиесяветви.Я
говорилиразмахивалруками.Пальцыбудущегоавиационногоинженера
трепетали в моей руке. С трудом просыпаясь отгаллюцинаций,онпообещал
прийти ко мне в следующее воскресенье. Запасшись этим обещанием,яуехал
на паровичке домой, к Бобке.
Всю неделю после моего визита явоображалсебядиректоромбанка.Я
совершал миллионные операции с Сингапуром и Порт-Саидом. Я завел себе яхту
и путешествовал на ней один. В субботу настало время проснуться.Назавтра
должен был прийти вгостималенькийБоргман.Ничегоизтого,чтоя
рассказал ему, - не существовало. Существовало другое, много удивительнее,
чем то, что я придумал, но двенадцати лет от роду я совсемещенезнал,
как мне быть с правдой в этом мире. Дед Лейви-Ицхок, раввин, выгнанныйиз
своегоместечказато,чтоонподделалнавекселяхподписьграфа
Браницкого, был на взгляд наших соседей и окрестных мальчишек сумасшедший.
ДядькуСимон-Вольфаянетерпелзашумноеегочудачество,полное
бессмысленного огня, крику ипритеснения.ТолькосБобкойможнобыло
сговориться. Бобка гордилась тем, что сын директора банка дружит сомной.
Она считала это знакомство началом карьеры и испекла для гостя штрудельс
вареньем и маковый пирог. Все сердце нашего племени,сердце,такхорошо
выдерживающее борьбу, заключалосьвэтихпирогах.