.. Джованни, приехавшему из города,святая
дева даст столько женщин, сколько он захочет; мне же никто не нужен, кроме
вас, синьора... Дева Мария, непорочная наша покровительница, скажет вам то
же самое, если вы спросите ее, синьора...
Девушка стояла спиной к раскрашенной деревянной статуе. Слушая пастуха,
она нетерпеливо топала ногой. На этой земле - о, горе нам! - нетженщины,
которая не была бы безумна в те мгновенья, когда решается ее судьба... Она
остается одна в эти мгновения, одна,бездевыМарии,иниочемне
спрашивает у нее...
В третьем действии приехавший из города Джованнивстретилсясосвоей
судьбой. Он брилсяудеревенскогоцирюльника,разбросавнаавансцене
сильные мужские ноги; под солнцем Сицилии сияли складки его жилета.Сцена
представляла из себя ярмарку в деревне. В дальнем углустоялпастух.Он
стоял молча, среди беспечной толпы. Головаегобылаопущена,потомон
поднялее,иподтяжестьюзагоревшегося,внимательногоеговзгляда
Джованнизадвигался,сталерзатьвкреслеи,оттолкнувцирюльника,
вскочил. Срывающимся голосом онпотребовалотполицейского,чтобытот
удалил с площади сумрачных подозрительных людей. Пастух-игралегоди
Грассо -стоялзадумавшись,потомонулыбнулся,поднялсяввоздух,
перелетелсценугородскоготеатра,опустилсянаплечиДжованнии,
перекусив ему горло, ворчаикосясь,сталвысасыватьизраныкровь.
Джованни рухнул, и занавес, - грозно, бесшумно сдвигаясь, - скрылотнас
убитого и убийцу. Ничего больше неожидая,мыбросилисьвТеатральный
переулок к кассе, которая должна была открыться на следующий день. Впереди
всех нессяКоляШварц.Нарассвете"Одесскиеновости"сообщилитем
немногим, кто был в театре, что онивиделисамогоудивительногоактера
столетия.
Ди Грассо в этот свой приезд сыгралунас"КороляЛира","Отелло",
"Гражданскуюсмерть",тургеневского"Нахлебника",каждымсловоми
движением своим утверждая, что в исступленииблагороднойстрастибольше
справедливости и надежды, чем в безрадостных правилах мира.
На эти спектакли билеты шли в пять раз выше своей стоимости. Охотясь за
барышниками, покупатели находили их втрактире-горланящих,багровых,
извергающих безвредное кощунство.
Струя пыльного розовогозноябылавпущенавТеатральныйпереулок.
Лавочники в войлочных шлепанцах вынесли на улицузеленыебутыливинаи
бочонки с маслинами. Вчанах,передлавками,кипеливпенистойводе
макароны, и пар от них таял в далеких небесах. Старухи в мужских штиблетах
продавали ракушки и сувениры исгромкимкрикомдогоняликолеблющихся
покупателей.Богатыеевреисраздвоенными,расчесаннымибородами
подъезжаликСевернойгостиницеитихонькостучалисьвкомнаты
черноволосых толстух с усиками - актрис изтруппыдиГрассо.
Всебыли
счастливы в Театральном переулке, кроме одного человека,иэтотчеловек
был я. Ко мне в эти дни приближалась гибель. С минуты на минутуотецмог
хватиться часов, взятых у него без позволения и заложенных у КолиШварца.
Успев привыкнуть к золотым часамибудучичеловеком,пившимпоутрам
вместо чая бессарабское вино, Коля, получив обратно свои деньги,немог,
однако, решиться вернуть мне часы. Таков был его характер. Отнегоничем
не отличался характер моего отца. Стиснутый этими людьми, ясмотрел,как
проносятся мимо меня обручичужогосчастья.Мненеоставалосьничего
другого, как бежать в Константинополь. Все уже былосговореносовторым
механиком парохода "Duke of Kent" ["Граф Кентский" (англ.)], но передтем
как выйти в море, я решил проститься с ди Грассо. Он в последний раз играл
пастуха, которого отделяетотземлинепонятнаясила.Втеатрпришли
итальянская колония во главе с лысым истройнымконсулом,поеживающиеся
греки, бородатые экстерны, фанатическиуставившиесявникомуневидимую
точку, и длиннорукий Уточкин. И даже Коля Шварцпривелссобойженув
фиолетовой шали с бахромой, женщину, годную вгренадерыидлинную,как
степь, с мятым, сонливым личиком на краю. Оно было омочено слезами,когда
опустился занавес.
- Босяк, - выходя из театра, сказала она Коле, - теперь ты видишь,что
такое любовь...
Тяжело ступая, мадам Шварц шла по Ланжероновской улице; из рыбьихглаз
ее текли слезы, на толстых плечахсодрогаласьшальсбахромой.Шаркая
мужскимиступнями,трясяголовой,онаоглушительно,навсюулицу,
высчитывала женщин, которые хорошо живут со своими мужьями.
- Циленька - называют эти мужья своих жен - золотко, деточка...
Присмиревший Коля шел рядом с женой и тихонько раздувалшелковыеусы.
По привычке я шел за ними и всхлипывал. Затихнув на мгновенье, мадам Шварц
услышала мой плач и обернулась.
- Босяк, - вытаращив рыбьи глаза, сказала она мужу, - пусть я не доживу
до хорошего часа, если ты не отдашь мальчику часы...
Коля застыл, раскрыл рот, потом опомнился и, больно ущипнув меня, боком
сунул часы.
- Что я имею от него, - безутешно причитал, удаляясь,грубыйплачущий
голос мадам Шварц, - сегодня животные штуки, завтраживотныештуки...Я
тебя спрашиваю, босяк, сколько может ждать женщина?..
Они дошли до угла и повернули на Пушкинскую.Сжимаячасы,яостался
один и вдруг, с такой ясностью, какой никогда неиспытывалдотехпор,
увидел уходившиеввыськолонныДумы,освещеннуюлиствунабульваре,
бронзовую голову Пушкина с неярким отблеском луны на ней, увидел впервый
раз окружавшее меня таким, каким оно было насамомделе,-затихшими
невыразимо прекрасным.
ФРОИМ ГРАЧ
ВдевятнадцатомгодулюдиБениКриканапалинаарьергард
добровольческих войск, вырезали офицеров и отбили часть обоза.Внаграду
они потребовалиуОдесскогоСоветатридня"мирноговосстания",но
разрешения не получилиивывезлипоэтомумануфактуруизвсехлавок,
расположенных на Александровском проспекте.