-Десятьтысячединовременно,-заревелон,-десятьтысяч
единовременно и пенсию до ее смерти, пусть она живет сто двадцатьлет.А
если нет, тогда выйдем из этого помещения, мосье Тартаковский, исядемв
мой автомобиль...
Потом они бранились друг с другом. "Полтора жида" бранился сБеней.Я
не был при этой ссоре. Но те, кто были, те помнят.Онисошлисьнапяти
тысячах наличными и пятидесяти рублях ежемесячно.
- Тетя Песя, - сказал тогда Беня всклокоченной старушке, валявшейсяна
полу, - если вам нужна моя жизнь, вы можете получить ее, но ошибаются все,
даже бог. Вышла громадная ошибка, тетя Песя. Но разве со стороныбогане
было ошибкой поселить евреев в России, чтобы они мучались, какваду?И
чем было бы плохо, если бы евреи жили вШвейцарии,гдеихокружалибы
первоклассные озера, гористый воздух и сплошные французы?Ошибаютсявсе,
даже бог. Слушайте меня ушами, тетя Песя. Вы имеете пять тысяч нарукии
пятьдесят рублей в месяц до вашейсмерти,-живитестодвадцатьлет.
Похороны Иосифа будут по первому разряду: шесть лошадей, как шестьльвов,
две колесницы с венками, хор из Бродской синагоги, сам Миньковскийпридет
отпевать покойного вашего сына...
И похороны состоялись на следующее утро. О похоронахэтихспроситеу
кладбищенских нищих. Спросите онихушамесовизсинагоги,торговцев
кошерной птицей или у старух из второй богадельни.ТакихпохоронОдесса
еще не видала, а мир неувидит.Городовыевэтотденьоделинитяные
перчатки.Всинагогах,увитыхзеленьюиоткрытыхнастежь,горело
электричество. На белых лошадях, запряженных в колесницу, качалисьчерные
плюмажи. Шестьдесят певчих шли впереди процессии. Певчие былимальчиками,
но они пели женскими голосами. Старосты синагоги торговцев кошерной птицей
вели тетю Песю под руки. Застаростамишличленыобществаприказчиков
евреев, а за приказчиками евреями - присяжные поверенные, доктора медицины
иакушерки-фельдшерицы.СодногобокатетиПесинаходилиськуриные
торговки старого базара, а с другого бока находились почетные молочницыс
Бугаевки, завороченные в оранжевые шали. Они топали ногами,какжандармы
на параде в табельный день. От их широких бедер шел запах моря и молоке. И
позади всех плелись служащие Рувима Тартаковского. Ихбылосточеловек,
или двести, или дветысячи.Нанихбыличерныесюртукисшелковыми
лацканами и новые сапоги, которые скрипели, как поросята в мешке.
И вот я будуговорить,какговорилгосподьнагореСинайскойиз
горящего куста. Кладите себе в уши мои слова. Все, что явидел,явидел
своими глазами, сидя здесь, на стене второго кладбища, рядомсшепелявым
Мойсейкой и Шимшоном из погребальнойконторы.Виделэтоя,Арье-Лейб,
гордый еврей, живущий при покойниках.
Колесницаподъехалаккладбищенскойсинагоге.Гробпоставилина
ступени. Тетя Песя дрожала, как птичка.
Тетя Песя дрожала, как птичка. Кантор вылез изфаэтонаиначал
панихиду. Шестьдесят певчих вторили ему. И в эту минуту красный автомобиль
вылетел из-за поворота. Он проиграл "Смейся,паяц"иостановился.Люди
молчали какубитые.Молчалидеревья,певчие,нищие.Четыречеловека
вылезли из-под красной крыши и тихим шагом поднесли к колесницевенокиз
невиданных роз. А когда панихида кончилась, четыречеловекаподвелипод
гроб свои стальные плечи, с горящими глазами и выпяченной грудьюзашагали
вместе с членами общества приказчиков евреев.
Впереди шел Беня Крик, которого тогда никтоещененазывалКоролем.
Первым приблизился он к могиле, взошел на холмик и простер руку.
- Что хотите вы делать, молодой человек? - подбежал кнемуКофманиз
погребального братства.
- Я хочу сказать речь, - ответил Беня Крик.
И он сказал речь. Ее слышали все,ктохотелслушать.Ееслышаля,
Арье-Лейб, и шепелявый Мойсейка, который сидел на стене со мною рядом.
- Господа и дамы, - сказал Беня Крик, - господа и дамы, - сказал он,и
солнце встало над его головой, как часовой с ружьем. -Выпришлиотдать
последний долг честному труженику, который погиб за медный грош. От своего
имени и от имени всех, кто здесь не присутствует, благодарю вас. Господа и
дамы! Что видел наш дорогой Иосиф в своей жизни? Он виделпарупустяков.
Чем занимался он? Он пересчитывал чужие деньги. За что погиб он? Онпогиб
за весь трудящийся класс. Есть люди, уже обреченные смерти, иестьлюди,
еще не начавшие жить. И вот пуля, летевшая в обреченнуюгрудь,пробивает
Иосифа, не видевшего в своей жизни ничего, кроме пары пустяков. Есть люди,
умеющие пить водку, и есть люди, не умеющие пить водку, но всежепьющие
ее. И вот первые получают удовольствие от горяиотрадости,авторые
страдают за всех тех, кто пьет водку, не умея пить ее. Поэтому, господаи
дамы, после того как мы помолимся за нашего бедного Иосифа,япрошувас
проводить к могиле неизвестного вам, но уже покойного Савелия Буциса...
И, сказав эту речь, Беня сошелсхолмика.Молчалилюди,деревьяи
кладбищенские нищие. Два могильщика пронесли некрашеныйгробксоседней
могиле. Кантор, заикаясь, окончил молитву. Бенябросилпервуюлопатуи
перешел к Савке. За ним пошли, как овцы, все присяжные поверенные и дамы с
брошками. Он заставилканторапропетьнадСавкойполнуюпанихиду,и
шестьдесят певчих вторили кантору.Савкенесниласьтакаяпанихида-
поверьте слову Арье-Лейба, старого старика.
Говорят, что в тот день "полтора жида" решил закрыть дело. Яприэтом
не был. Но то, что ни кантор, ни хор, ни погребальное братство непросили
денег за похороны, - это видел я глазами Арье-Лейба. Арье-Лейб - так зовут
меня. И больше я ничего не мог видеть, потому что люди, тихонько отойдя от
Савкиной могилы, бросились бежать, как с пожара. Они летели в фаэтонах,в
телегах и пешком. И только те четыре, что приехали на красномавтомобиле,
на нем же и уехали. Музыкальный ящик проиграл свой марш, машина вздрогнула
и умчалась.
- Король, - глядя ей вслед, сказал шепелявый Мойсейка, тотсамый,что
забирает у меня лучшие места на стенке.