– Шутишь?
– Если бы… Но это лишь мое мнение, которое не так уж много значит, как выяснилось. Я носом землю рыть не буду, а ты попробуй, если хочешь.
– Чего ж сам‑то?
– А тебе Вешняков не рассказывал? Нет? Ну так спроси у него, как меня парни в костюмах уму‑разуму на всю жизнь научили. Могу и сам рассказать.
– Без надобности, – вздохнула я. – Догадаться не трудно. Ладно, извини, что испортила настроение в субботний день. Отдыхай.
– Премного благодарен. – Он протянул мне сложенный лист бумаги. – Здесь краткие сведения обо всех опрошенных. Мент в списке идет первым. Далее медсестра, на нее я бы тоже обратил внимание. Ну и еще несколько граждан.
– Личность убитого так и не установили?
– Ты бы об этом первой узнала, – хохотнул Сергеев. – Нет, не установили. Хотя на предплечье у него типично уголовная наколка. И на пальце. Думаю, привлекался. И в местечке его интересном подобрали, неподалеку пивнушка, где собираются бывшие зэки. Тебе туда, конечно, лучше не соваться, но если есть кое‑какие связи… Ладно, я пошел. – Сергеев пожал мне руку и направился к выходу из отделения, а я пошла разыскивать медсестру, которая дежурила в вечер убийства.
Медсесу оказалась дородной женщиной лет сорока. Я по опыту знала, как недоверчивы бывают такие тетки и мысленно вздохнула. Однако женщина, взглянув на мое удостоверение (документы у меня имеются на все случаи жизни, иногда близость к сильным мира сего идет на пользу), приветливо улыбнулась.
– Меня уж обо всем расспрашивали. Да я и не видела ничего, если честно. Ужас‑то какой, – вздохнула она. – Теперь по ночам дежурить страшно, сидишь здесь одна на все отделение.
– А почему одна? – поинтересовалась я, устраиваясь напротив.
– Так ведь людей не хватает. У нас, к примеру, вместо двенадцати сестер только девять. Вот и приходится друг за друга дежурить. Раньше разрешали по две ставки брать, так и работали, а сейчас полторы, ну и кто тут за копейки надрываться будет?
– Вчера вы тоже одна дежурили?
– Нет. До девяти мы втроем, а уж ночью по одной остаемся.
– Вы из отделения не отлучались?
– Нет. Да и незачем мне было. Татьяна иногда к соседям ходит чай пить, а я не любительница.
– Отсюда дверь палаты не видна, значит, вы не можете сказать, был охранник все время на месте или…
– Он из отделения ни ногой. Ответственный. Очень жаловался, что покурить нельзя. Мучение, говорит.
– Да, представляю. Может, он в туалет покурить ходил?
– Нет, что вы, у нас строго. И я бы запах сразу почувствовала. У меня, знаете, в семье никто не курит, так я на табак всегда реагирую.
– Значит, не курил. Но ведь парень мог выйти на лестничную клетку, а вы бы не увидели.
– Мог, конечно. Но говорю же, он ответственный. Приятель к нему зашел, так он и тогда из отделения не вышел.
– Какой приятель?
– Да откуда ж мне знать? Окликнул его кто‑то.
– Вот об этом прошу вас поподробнее, – насторожилась я.
– Да о чем говорить‑то, я и не знаю. Я укол делала в четырнадцатой палате, дверь была приоткрыта, я и услышала, как они разговаривают.
– Милиционер и его приятель?
– Выходит, что так. Он его назвал «Юрик». А мы уж к тому времени познакомились, и я знала, что так парнишку зовут, ну, милиционера этого. Значит, его звали.
– Почему его? Может, кого‑то из больных?
– У нас нет больного с именем Юра. У меня память хорошая, я всех быстро запоминаю.
– Его мог окликнуть кто‑то из больных.
У меня память хорошая, я всех быстро запоминаю.
– Его мог окликнуть кто‑то из больных. Ведь у вас в отделении посещение разрешено до шести, а было гораздо позднее, и посторонних в отделений быть не могло.
– Разрешено, конечно, только до шести, но, если честно, приходят и позднее, мы на это глаза закрываем, если не устраивают концертов, как на днях в одиннадцатой палате. До двенадцати часов с коньяком и песнями. Хорошо, хоть девиц не привели.
– А кто у нас в одиннадцатой палате? – улыбнулась я.
– Шохин. Говорят, из этих… – Тут дама закатила глаза и склонила голову набок, понимать это можно было как угодно, оттого я и задала наводящий вопрос:
– Из бандитов, что ли?
– Ну… из бизнесменов. А рожа у этого бизнесмена такая, что вечером на улице, встретишь, перекрестишься. Хотя он, в общем‑то, тихий и не привередливый. В тот раз к нему друг приехал из Грузии, вот они коньяка выпили и заголосили, голосил‑то друг, ну а Шохин утром всем сестрам конфет, врачам коньяк, а шофер его телевизор привез, вон он стоит. Подарок.
– Выходит, неплохой человек этот Шохин, – улыбнулась я.
– Выходит. Да я о нем просто к слову вспомнила… А чего это я о нем заговорила? – нахмурилась она. – Хоть убей, не вспомню, а вроде память хорошая.
– Память у вас и правда хорошая, а вспомнили мы его потому, что нашего Юру‑милиционера кто‑то окликнул и я предположила, что этот «кто‑то» из больных, потому что для посетителей время уже было позднее.
– Может, и из больных, но я сильно сомневаюсь, – покачала головой женщина. – Он тут особо ни с кем не разговаривал, потому что на посту. Да и окликнули его по‑дружески… Знаете, вроде бы не виделись давно.
– Просто окликнули по имени или что‑то еще сказали?
– Вроде бы что‑то в самом деле говорили, но я сейчас уже не вспомню точно, я ведь не очень прислушивалась.
– Но Юра ему ответил?
– Да. Разговаривали точно, хотя о чем, не скажу.
– А время, когда это случилось, помните?
– Конечно. Я ж Абрамову укол делала. Вот и в журнале…
Тут выяснилось, что укол Абрамову делали как раз минут за двадцать до нашего появления в больнице. Примерно тогда неизвестного и застрелили. Это могло быть совпадением, но лично у меня такие совпадения вызывают недоверие.
– А где палата, в которой лежит Абрамов? – спросила я.
– Четырнадцатая палата. Идемте, я покажу.
Мы прошли к палате, и рассказ медсестры показался мне еще интереснее.
– Где, по‑вашему, стоял человек, который окликнул Юру?
– Ну… в коридоре, конечно.
– Справа, слева?
– А я ведь шаги слышала, – обрадовалась женщина. – Точно, но никого не видела. Выходит, мимо палаты не проходили.
– Значит, человек был примерно здесь?
– Наверное. Встань он дальше, вряд ли бы я их услышала.
Я огляделась. Неподалеку от двери в палату стена образовывала выступ, небольшой, что‑то около метра, его украшал горшок с цветком, довольно безобразным на вид, возможно, на растение плохо действовал больничный воздух, выглядело оно тоже больным. Рядом с выступом – дверь одиннадцатой палаты и выход из отделения. Я прикинула расстояние до палаты реанимации. Что ж, очень похоже, что я на верном пути. Юру кто‑то окликнул, он подошел, а в это время киллер спокойно проник в палату, пользуясь тем, что медсестра отсутствовала. Впрочем, с того места, где расположен ее пост, она бы все равно не смогла его заметить. Теперь у меня есть шанс узнать от Юры, с кем он здесь беседовал.
– Очень хорошо, – пробормотала я.