Ил. Н. Аккерман явился моим деятельным помощником; он обладал большими административными способностями и умел внушить к себе уважение со стороны всех сотрудников Главхима. Но, конечно, всякий выдающийся из молодых беспартийный инженер вызывал большую зависть со стороны партийных коммунистов, и последние искали благоприятного случая, хотя бы и ничтожного по своему значению, чтобы оклеветать его перед высшим начальством и донести в Чека. Донос был сделан на Аккермана по поводу его участия в одном маленьком кустарном частном предприятии, изготовлявшем мыло. До введения НЭП’а многие граждане занимались кустарным изготовлением различных предметов первой необходимости, и свои изделия выменивали на другие предметы, — главным образом на пищу. Кустарное производство мыла в то время в особенности процветало, так как правительство почти совсем не снабжало им граждан. Аккерману удалось очень удачно наладить производство мыла, и до поступления на работу в Главхим польза от этого производства составляла главную статью его дохода. Насколько я помню, донос на Аккермана был сделан одним из лиц, работавших в Московском Совете Народного Хозяйства, который не долюбливал Аккермана за критику его действий, Аккермана обвинили в спекуляции, и меня уведомили из Чека, что он будет скоро арестован. Я ответил резким протестом, указав, что при таких обстоятельствах я не могу взять на себя ответственность за быстрое оздоровление разрушенной химической промышленности, и что обо всем этом я немедленно доложу Президиуму ВСНХ. При первом же свидании с председателем Президиума Богдановым я изложил ему все это дело и просил его переговорить с начальником Особого Отдела Чека Мессингом. Тогда-же в моем присутствии произошел разговор Богданова с Мессингом, в котором председатель Президиума ВСНХ довольно резко подтвердил неосновательность подобного ареста, и дело Аккермана было прекращено.
Кроме Совета при Главхиме, который обсуждал все организационные вопросы, продолжал также функционировать Технический Совет, учрежденный покойным Карповым при Химическом Отделе ВСНХ. Этот Технический Совет должен был рассматривать все вопросы, касающиеся разных химических производств с технической точки зрения. Председателемэтого Технического Совета был назначен профессор технологии Московского Технического Училища С. А. Ланговой, а его заместителем были я и С. Д. Шеин. Членами в этот совет входили покойный Л. Я. Карпов, А. Н. Бах, Збарский, Филипович и другие. Секретарем этого комитета был Александр Павлович Шахно, бывший профессор Томского Политехнического Института. Этот технический Совет заменил собою комиссию по демобилизации и мобилизации химической промышленности, председателем которой я состоял со дня ее возникновения. Технический Совет собирался раз в месяц, и его заседания происходили во временном помещении химической лаборатории Химического Отдела ВСНХ, в частном доме в Армянском переулке. Эта лаборатория была организована Карповым для разрешения текущих технических вопросов химической промышленности. Директором этой лаборатории был назначен Алексей Николаевич Бах, а его помощником, Борис Ильич Збарский. Впервые с этими личностями мне пришлось познакомиться до моего назначения членом Президиума ВСНХ, во время заседаний Технического Комитета, на которые меня приглашали телеграммой каждый месяц из Петрограда; мне удавалось бывать только на некоторых более важных заседаниях, так как сообщение Петрограда с Москвой в 1918-1920 годах представляло большие затруднения.
А. Н. Баха я знал еще до войны 1914 года, как биохимика, по некоторым его статьям, которые были напечатаны в журнале Русского Физико-Химического Общества. Он был эмигрантом, жил все время в Женеве и по своим политическим убеждениям принадлежал к партии «Народной Воли». В Женеве он работал по биохимии в своей приватной лаборатории, и его работы по энзимам были известны среди биохимиков; в особенности интересна была его работа по оксидазе. Он был женат на русской и имел дочь, которая унаследовала от отца химические способности. После опубликования мною работ по совместному действию катализаторов, т. е. промоторам, А. Н. Бах прислал мне очень любезное письмо, в котором указывал на выдающееся значение открытого мною действия промоторов (т. е. веществ, помогающих действию катализаторов) и, соглашаясь с моими об’яснениями, заметил, что мы оба пришли к одному и тому же заключению, хотя в своих исследованиях шли по разным путям. Я тотчас-же ответил на его письмо, и с этих пор началось наше заочное знакомство. В 1918 году во время обльшевиков А. Н. Бах приехал в Россию и, по предложению Л. Я. Карпова, стал организовывать указанную выше химическую лабораторию. Мне передавали, что он вывез из Швейцарии собственную лабораторию и продал ее советскому правительству (об этом мне сообщил один из сотрудников Химического Института имени Карпова). Организованная им химическая лаборатория исполняла по мере возможности все поручения Химотдела ВСНХ и ее нахождение в Армянском переулке продолжалось до осени 1922 года, когда она была переведена в специально для нее оборудованное здание, находящееся на Воронцовом Поле и принадлежащее ранее Вогау.
Когда химическая лаборатория Химотдела переехала в новое здание, заседания Технического Совета стали происходить в новой лаборатории. А. Н. Бах отвел маленькую комнату для канцелярии Совета. Сам А. Н. Бах имел квартиру при лаборатории в Армянском переулке, и мое первое знакомство с ним состоялось в конце 1918 или в начале 1919 года. Первый разговор с ним произвел на меня хорошее впечатление; я видел в нем серьезного ученого, и его внешность располагала в его пользу. Он был тогда около 60 лет от роду, среднего роста с большой седой бородой, интересный собеседник и симпатичный по своим убеждениям, насколько можно было судить по тем отрывочным разговорам, которые мне пришлось с ним вести. Повидимому, я произвел на него также хорошее впечатление, потому что в один из моих приездов из Петрограда на заседание Технического Совета, он перед заседанием позвал меня к себе в кабинет и рассказал, какое горе он и его семья переживали в то время: брат его жены был арестован где-то в Сибири и приговорен местной Чека к расстрелу, о чем семья Баха была уведомлена по телеграфу; так как А. Н. Был хорошо известен многим большевикам по своей революционной деятельности (он был знаком по Женеве с Троцким, был очень дружен с Карповым; вероятно, его знал также и Ленин), то он надеялся спасти своего шурина*); но, несмотря на все просьбы, Ленин не согласился его помиловать, и шурин Баха был расстрелян. Передавая мне все эпизоды этого инцидента, А. Н. Без всякого стеснения так резко отзывался о Ленине, что можно было только удивляться той смелости, которую он обнаружил в своем разговоре со мной. Я никогда не мог забыть этого разговора, и он часто приходил ко мне на память, когда я наблюдал А. Н. При других обстоятельствах его деятельности. Не надо забывать, что человеческому существу свойственно забывать глубочайшие раны и переживания и приспосабливаться к самым разнообразным условиям жизни. Видное общественное положение и хорошие материальные условия, дающие возможность предоставить семье спокойную, полную довольства жизнь, изглаживают из памяти обиду и все прежние страдания. Мне придется не раз еще возвращаться к описанию моих отношений с А. Н., — тогда с большей полнотой обрисуется его характер.
Когда я был назначен членом Президиума ВСНХ и начальником Главхима, то на одном из заседаний Технического Совета Бах сказал мне, что он тоже принимал участие в этом назначении, сказав кому надо о моих достоинствах и о моей благонадежности в политическом отношении. Конечно, последнее надо было понимать в том смысле, что я буду честно относиться к исполнению своих обязанностей, и не буду вредить советской власти.
Ко времени моего назначения в Президиум ВСНХ шла усиленным темпом постройка Химического Института, которому предназначалось название Карповского (в память умершего Л. Я. Карпова). По своей должности, я должен был принимать участие в этой постройке, — главным образом, помогая получению разных строительных материалов, доставать которые в то время представляло большие затруднения. Главное участие в этой постройке принимал Б. Збарский; знакомство его с видными большевиками, а главным образом с А. Н. Рыковым, значительно облегчало дело доставки необходимых материалов на место постройки. Для снабжения лаборатории необходимыми аппаратами и реактивами, которых в то время нельзя было достать в РСФСР, было отпущено большое количество валюты и для их закупки был командирован в Германию Б. И. Збарский.
В то время химическая лаборатория, которую возглавлял Бах, находилась в непосредственном ведении Президиума ВСНХ. По должности члена Президиума, я должен был наблюдать за ее деятельностью, но, конечно, фактически не имел никакой возможности вмешиваться в ее работу, так как Бах был persona grata и всегда мог обжаловать мое решение прямо А. Н. Рыкову, который очень ему благоволил. Я помню один факт, который произвел на меня очень неприятное впечатление; он касался распределения приборов, выписанных из заграницы, между Институтами Научно-Технического Отдела (НТО). Дело происходило, когда Карповский Институт был уже отстроен и, по обоюдному соглашению, передан в ведение НТО, председателем которого я уже был назначен. Я получил от Баха бумагу, в которой он предлагал мне отдать все выписанные из заграницы приборы (кажется, для электрических измерений) только вверенному ему Институту, а не распределять их между другими Институтами НТО. В бумаге указывалось, если я поступлю иначе, то об этом будет доложено Рыкову, который не замедлит решить это дело в его пользу. Мне ничего не оставалось делать, как отдать этому привилегированному учреждению все приборы, так как я никогда не пробовал без особой нужды расшибать свой лоб об стену.
Начиная с лета 1921 года, в различных областях СССР были образованы районные Госпланы, которые должны были планировать местную промышленность и вносить свои предположения о развитии общегосударственной промышленности в Госплан СССР. В Петроградский Госплан были назначены Осадчий, Шателен, Бачманов и я. Мы имели несколько заседаний Петроградского Госплана, и мне пришлось познакомиться с Иваном Никитичем Смирновым, который был переведен из Сибири в Петроград и был назначен также членом Петроградского Госплана. В Петрограде он оставался не долгое время, был переведен в Москву и назначен членом Президиума ВСНХ. Он производил на всех нас, беспартийных членов, очень хорошее впечатление, как своими выступлениями, так и уменьем схватывать сущность дела и формулировать окончательное решение по обсуждаемым вопросам. Я не могу припомнить сейчас каких-либо важных постановлений Петроградского Госплана, и я уделил очень малое время для работы в этом учреждении, так как скоро мне пришлось уехать заграницу, а после приезда в СССР я вообще перестал участвовать в работе Госплана.
Во время одного из закрытых заседаний Президиума ВСНХ был поднят вопрос об упорядочении хозяйства в совхозах в смысле снабжения их надлежащим количеством сельскохозяйственных машин и удобрительными туками. На основании данных, сообщенных Семеном Пафнутьевичем Середой, тогдашним народным комиссаром земледелия, было констатировано, что хозяйство в совхозах ведется крайне неумело и самым бесхозяйственным образом. Во время обсуждения я попросил слова и высказал довольно смелые предложения, как поправить дело: плохое хозяйство в совхозах, как мне удалось наблюдать в Калужской губернии, где находился мой хутор, обусловливалось, главным образом, тем, что назначенные советской властью управители совхозами не имели ни малейшего представления о сельском хозяйстве и потому не пользовались никаким авторитетом. Я предложил использовать для правильной постановки дела в совхозах бывших управляющих большими имениями и частью хороших хозяйственников-помещиков, назначив для контроля за их действиями особых партийцев, подобно тому, как это практиковалось в Красной Армии, где на службе было много офицеров царской армии, к которым были приставлены политруки, ведавшие политической жизнью в военных частях. С. П. Середа первый подверг критике мое смелое предложение. Политическая обстановка в деревне была в то время такова, что впускать туда старую интеллигенцию, конечно, было совершенно не по пути советской власти. Конечно, мое предложение не было принято и, по счастью для меня, не было занесено в протокол заседания и дальше стен Президиума не пошло.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
МОЯ ЗАПИСКА О РАЗВИТИИ ПРОМЫШЛЕННОСТИ
Самым большим делом в моей первоначальной деятельности в Президиуме ВСНХ была подача Богданову особой докладной записки о дальнейшем развитии промышленности. Как было сказано мною выше, доклады о состоянии советской промышленности на последнем С’езде Советов Н. X. раскрыли ужасную картину. Возникал вопрос, что надо предпринять, чтобы восстановить деятельность заводов и ввести в них усовершенствования, установленные на западе. Так как золотой запас был совершенно недостаточен, чтобы мы могли тратить его на покупку нужных машин заграницей, где мы потеряли всякий кредит, то надо было стараться вовлечь в дело восстановления советской промышленности иностранный капитал. Я считал, что легче всего мы сможем это сделать при участии бывших иностранных владельцев, которым перед революцией принадлежало громадное число заводов и фабрик в разных частях Империи. Так как, вследствие отмены права собственности в СССР, бывшим иностранным владельцам их прежние заводы никоим образом не могли быть возвращены в собственность, то надо было искать других путей для привлечения их к налаживанию промышленности во вновь создавшихся условиях. Задача была очень трудная и опасная, так как решение, наиболее рациональное при создавшейся обстановке, хотя оно и имело своей целью исключительно пользу для страны, могло очень печально кончиться для составителя подобного проекта.