этого, я надеюсь, со мной никогда не случится: от этого меня сохранит именното святое учение, в постижении которого я стараюсьнайтисмыслжизни.Неулыбайся, Мармэ. Христианское учение открывает человеку, в чем смыслжизни,и научает его управлять своими страстями. Ты неразговориламне,чтояоблегчила тебе твою долю тем, что обращаюсь с тобою не как с рабыней, акакс равной мне женщиной; а ведь это произошло оттого, чтонашучительвелелнам в каждом человеке видеть нашего брата, и потомумнеотрадноисладконазывать тебя моею «сестрою» и устроить тебе покой и довольство.Нодальшесогласие наше идти не может, потому что ты почитаешьсебявправебратьужизни все, что только возможно схватить, а я рассуждаю иначе.
— О, конечно, схватить все, что можно! — перебилаМармэ.—Длячегоупускать свое счастие?
— Счастие!.. Это неясноеслово,Марема.Ктоможетсказать:вчемсчастье?.. Для тебя это,бытьможет,достиженьетого,чтотебесейчаснравится, а для… другой…
— Ты хочешь сказать, для христианки?
— Может быть, да. Для нее лучшаярадость—вовсеневтом,чтобывырвать у жизни сейчас все, что возможно, а в том, чтобыидтивтишинектому, что может создать общую радость.
Мармэ засмеялась и, отмахиваясь ладонями, молвила:
— Эге-ге! Это все старые песни!Тыоттоготакрассуждаешь,чтотыслишком спокойно любишь мужа и не имеешь от него детей. Когда быАлкейбылспособен внушить тебе более жаркие чувства или бы ты имела детей, то поверь,что ты бы на все посмотрелаиначеисталажелатьсвоего,анеобщегосчастья.
И Мармэ живо рассказала Мелите: как живительно действуетсчастьебытьлюбимым тем, кого любишь, и как естественно заботиться освоихдетях.Онапредставила эту заботу такой жаркой, с котороюсовсемневозможносравнитьровного участия всеобщей любви безразлично ко всемлюдямцелогомира.НоМелита стояла на своем н снова ейвозразила,чтоснанеимеетнуждывособенных чувствах к людям, родным ей только по крови, и что для нее гораздожелательнее иметь благоволение ко всем людям,какэтовнушеновучении,сделавшем ее христианкою. ТогдаМармэпожаласулыбкойсвоимисмуглымиплечами и сказала:
— Спор наш, я вижу, ни к чему не приведет. Оставим все этовремени,атеперь покуда помни лишь то, что я тебе сообщала; муж твойревнуеттебяксыну вдовы Ефросины, и ты должна это знать и отстранить с путисвоеговсе,что может усилить тревогу.
— «Усилить тревогу!» Тревога ни из-зачего!..Тревога,вкоторойяничем не виновата, но которой тем не менее должна я бояться!.. И вотэто-товсе вы называете жизнью! Нет, жизнь совершенно вином,иянеперестануискать ее, где надо.
— Ищи! — отвечала, кончая беседу, Мармэ, — ноещелучшебудьготовавстретить то, что она может бросить тебе на твой путь совсем неожиданного.
— Пускай будет так. Я терпеливо выслушала все, что тымнесказалаотдоброго сердца, и теперь я строже стану настороже у моих чувств.
VII
Эта беседа с Мармэ глубоко врезалась в сердцеМелитыизаставилаеепередумать о вещах, на которых она до сих пор не останавливалась. По живостисвоего молодого темперамента и чистоте своих помысловонаникакнемогладопустить, чтобы Пруденций, который был моложе ее на пять летискоторымона всегда обходилась как с милым ребенком, незаметно длянеезагорелсякней такою неукротимою страстной любовью, для которой в их положении не моглобытьникакогоисхода.Ивоттеперьейговорят,чтоэто,однако,свершилось… До сих пор Мелита этого не замечала, но теперь, после указанийМармэ, она сама стала припоминать глубокие вздохи невинного Пруденция иегодолгие взгляды, которые он устремлял на нее, забываяобовсемокружающем,причем иногда не слышал, как его зовет мать или кличут другие.
Против воли своей Мелита начала верить, что она имела несчастие внушитьстрасть юноше и что если это не пройдет, то возможно, чтоПруденцийсовсемне захочет жениться, и тогда дом его матери останется пуст и вдоваЕфросинастанет укорять Мелиту в увлечении сына — в чем она нисколько не виновата.
И в самом деле, вдова Ефросина уже начала глядеть на Мелиту не прежнимиглазами,икогда,послерассказаннойвышебеседы,АлкейиПруденцийотправились надолго в море, — вдова Ефросина не стала более скрыватьсвоегонеудовольствия на Мелиту и однажды сказала ей:
— Ты, однако, иссушила сердце моего ребенка.
— Боже! — отвечала Мелита, — неужто ты, Ефросина, склоннаверить,чтомне доставило бы удовольствие путать смысл твоего сына!
— Я не верю ничьим словам, но я сама вижу его терзания и самазанеготерзаюсь.
— Но что я могу сделать для того, чтобы не было этих терзаний?
Ефросина покачала головою и, наморщив лоб, проговорила:
— Да; я знаю, ты ничего не можешь сделать вегопользу,но…ноявсе-таки страдаю, Мелита, и мне тяжело тебя видеть.
СэтимвдоваЕфросинаушла,аМелитавозвратиласьксебе,раздосадованная на роковое стечение обстоятельств,иненаходилавсебеникакой вины: она не увлекала Пруденция в сети своей красоты. Онапроверялатакже свои собственные чувства к юноше и вполне убедилась, что Пруденцийнесоставляет для нее никакой исключительности, — что онеймилижалокнеболее, как многие другие, для которых она готова бы сделать всякую посильнуюуслугу и радостью которых могла бы радоваться. Но ни длякоговсветенехочет она нарушить верности мужу. Нельзя же этим служить для утешениявдовыЕфросины!
И при таких рассуждениях Мелите постоянно представлялось, что вжизни,
— чтобы прожить так, как должно, — надо иметь сомногимилюдьминеладыиборьбу, а при таком положении нет ни покоя, нисчастия.Стоитливводитьсебя в такую борьбу для того, чтобы захватить чего-нибудь приятного немножкопобольше, чем есть у других. Все это ведь наоченькороткоевремябыстроминующей жизни. Нет, это не стоит. Без сравнения лучше жить, борясь с собою,— надо себя исправлять, освобождая себя от таких страстей, которые влекуткразладу с милосердием и человеколюбием… Мелита сталавспоминатьоднуизподруг своего детства,белокуруюЭрминию,котораябылавсехизящнееикрасивее среди сверстниц,авыбраласебесамуюсуровуюдолю:онатакнастроила свой дух дошедшим до них «галилейским учением», что заботы о своемличном счастии показались ей совсем недостойныминикакоготруда,ионаотказалась от замужества и пошла служить больным в одной общине в Лиде.
Нравственный облик этой Эрминии и серьезный путь ею для себяизбраннойжизни теперь беспрестанно приходили на мысли печальной Мелите и мирили еесжизнью. Она соображала тот и другой путь, которым возможно идти, и находила,что на всех этих путях нужно вести битвы за все и со всеми и чтоспокоенитих тот только путь, на который люди не лезут толпою и гденикогоненадоронять с ног,чтобысамомузавладетьчьей-нибудьдолеютакназываемыхрадостей жизни… Это он-то и есть путь «галилейского пророка» ипутьтех,кто верит в истинность его учения… Вот что Мелита ипредпочлабывсему,что имеет. Это путь отречения от личных радостей—путьжизни,преданнойблагу других…
И когда Мелита, обойдя мысленно все, чтоейпредставлялосьвжизни,доходила опять до того, что избралавспоминаемаяеюподруга,онавсегдачувствовала в себе наитие мира и покоя, — она ничего не боялась, исмотреласмело вперед, и верила, что в этом одном настроении человекближевсегокистинной цели своего воплощения.
Если бы какие-нибудь перемены в жизни Мелиты были возможныиеслибыони зависели от ее выбора, то она бы всему предпочланебыстропреходящуюлюбовь с избранником сердца, а она сейчас бы встала и пошла быискатьсвоюподругу Эрминию и стала бы с нею делитьееслужениенемощнымстарикамипокинутым детям в той же Лиде или в другой местности мира,гделюдитакжевсе бьются друг с другом из-за личного счастья и оставляют без внимания тех,которые ослабели и искалечились а этой ужасной борьбе.
Где бы было возможно принести себявтакуюжертву,чтобыоблегчитьлюдское горе и положить начало новому направлению жизни, Мелита сейчас же бывстала и ушла туда… И тогдаснейнеразлучнобылабытасовершеннаярадость, которую онаитеперьужеощущала,нокоторойвнынешнемееположении мешала неодолимая боязнь, что вдруг подвернется такойилидругойслучай, и удалит ее от избранного верного настроения, иначнетпереполнятьдушу ее тревогою, страхом и подозрениями…
О, эти подозрения! Мелита знала им цену: когда еще живбылГифас,еймимо воли случилось услыхать один разговор их с Алкеем обостровке,гдеуних есть им одним только известная пещера и в ней хранятся их сокровища и ихпреступные тайны… С этих пор Мелита всегда подозревала, что они нетолькотоварищи по торговле, но что они оба — грабители и убийцы… И это сделалосьисточником вечного страха и терзаний Мелиты, — она с этихпорподозревала,что и все другие люди в поселке думают о Гифасе и оеемужеАлкеекакоразбойниках, а смерть Гифаса и общий приговор взятьвделоПруденцияещеболее утвердили Мелиту в подозрении, что всем ужеизвестенпреступныйроджизни Алкея и что все к этому так равнодушны только потому, что и сами они внравственной жизни недалеко отошли от Алкея с Гифасом… И теперь,конечно,этим же недостойным путем будет проходить свою жизньневинныйПруденций…Ведь Алкей, конечно, ведет себя и при нем так же,каквелприГифасе,иПруденций, без сомнения, знает уже, что у нихгде-товгруппеприбрежныхскал есть островок с пещерой… и там какие-то сокровища и еще что-то, о чемМелита сама не имела точных понятий… Она никогданеспрашивалаобэтойтайне мужа и не говорила о своих догадках Мареме, потому чтоМелитестыднобыло признаться,чтоснаподозреваетсвоегомужавразбойничестве,аМарема… Ах, Марема, несмотря насвоюпреданностьМелите,самагораздобольше близка душою к тем, чьи поступки и страсти так ужасают Мелиту…
И оттого еще ужаснее горе Мелиты, что ей не с кем облегчить своюдушу,котораявдругначалатяжкотомиться—точноонабудточуялавблизипредстоящее новое горе. Все это надобно было скрывать,иМелитаскрывала.Чтобы думать в тиши или плакать,небоясьпустыхзамечанийотом,что«стыдно грустить», Мелита начала часто уходить на обрывистыйберегморяиподолгу сидела там, охватив руками колени и глядя в бесконечную даль, откудаона точно вызывала на сценудействияпоследнееискушение,котороеинеумедлило своим приходом.
VIII
Раз, когда Мелита сидела над облюбованным ею обрывомморскогоберега,из-за столпившихся вдалеке темных скалпоказаласьлодка,скоторойбылиубраны все паруса, кроме одного старого, на которомонаедваподвигалась.Вместо флажка наверху мачты был надет головной колпак из черного войлока.
Если бы Мелита не была слишком сильнопогруженавсвоиразмышления,уводившие ее к желанию резкого перелома в своей жизни, то она бынепременнозаметила эту лодку, и по ее печальной оснастке она поняла бы,чтонаэтомсудне случилось какое-то большое несчастие. Но Мелитавиделалодку,иее