Погода разгулялась настолько, что Зопирион снял кожаные фракийские сапоги и надел сандалии. Порывшись в сумке, он нашел небольшую коробку с настольной игрой «Священный путь» и принялся учить играть в нее Сеговака. Кельт оказался способным учеником, но отчаянно азартным игроком.
– Зопирион, дорогой, а не оживить ли нам игру, сделав по небольшой ставке? – сыграв несколько раз, спросил Сеговак.
«Ну что ж, в этом нет ничего страшного», – подумал Зопирион.
– Отлично. Ставлю обол на следующий кон, – и он бросил кость.
В игре «Святой путь» часто случались внезапные повороты судьбы. Зопирион уже привел одну из своих фигур в дом и взял в плен три фигуры Сеговака, когда кельт, в распоряжении которого оставалась лишь одна фигура, взял фигуру Зопириона, потом другую, а через некоторое время у Зопириона не осталось на доске ни одной фигуры.
Следующие две игры прошли по такому же сценарию. Проиграв три обола, Зопирион забеспокоился. Разница в пол‑обола могла существенно повлиять на наличие или отсутствие обеда в один из прекрасных дней. Юноша очень обрадовался, когда кельт поднял глаза и произнес:
– Хвала богам, мы поворачиваем обратно к земле! А я уже начал было опасаться, что мы подплывем к краю мира и свалимся с него!
– Судя по последним теориям, мир бескрайний. Он круглый, как мяч.
– Да брось ты! Если бы он был круглый, с него стекла бы вниз вся вода!
– Нет, не стекла бы, потому что «низ» – это направление к центру земли. Иными словами, если бы ты был от меня на противоположной стороне земли, твой «низ» для меня был бы «верхом» и наоборот.
– Может, не стоит подшучиваешь над бедным необразованным кельтом, а? Каждый знает, что «верх» – это верх, а «низ» – это низ. Разве возможно, чтобы каждый из них одновременно был и своей противоположностью?
– Представь, что мы стоим по обе стороны от мачты. В этом случае она находится к югу от тебя и к северу от меня. И если нас спросят, в какой стороне мачта, мы дадим ответы, отличные друг от друга. Но оба окажемся правы.
Сеговак кивнул.
– Со всем уважением к тебе и твоим знаниям, я все‑таки не верю. А потом умные греки придут к выводу, что не духи навлекают на людей болезни, или что человек произошел от обезьян.
– Вполне возможно. Один философ уже выдвинул теорию, что человек произошел от рыбы.
– Ага! Среди вас простой человек не может чувствовать себя уверенно. Даже если ты в чем‑то абсолютно уверен, обязательно появится бездельник вроде тебя и выведет из душевного равновесия заявлениями вроде «это совершенно не так». – Кельт зевнул и потянулся. – Посплю‑ка я чуток, пока эти теории не начали бродить у меня в голове.
Как и предсказывал помощник капитана, подул северный ветер. На закате «Муттумалейн» бросил якорь в одной из превосходных гаваней Велии. В ней стояли на якоре или лежали на берегу рыболовецкие суда и торговые корабли. У некоторых еще не был закончен ремонт после зимовки: там и здесь сновали люди, конопатили и красили корпуса, чинили оснастку.
Люди с «Муттумалейна» устало двинулись в город. Их взглядам открылась обширная равнина, плотно застроенная домами. Хмуро стояли стены, а над ними возвышался акрополь с храмом на вершине.
– Я не предполагал, что Велия – такой крупный город, – заметил Зопирион.
– Да, это так, – ответила Коринна. – Он стоит в одном ряду с Тарентом и Неаполем. Жители Велии называют ее Западными Афинами, и во многом из‑за ее философов.
– Здесь мы должны, наконец, подыскать подходящее жилье. Кстати, кто видел легендарную жену капитана Ифбаала?
– Я не видел.
Кстати, кто видел легендарную жену капитана Ифбаала?
– Я не видел. Начинаю думать, что женщина мертва, а у него мания возить с собой ее тело, – предположил певец Гиппомедонт.
Сеговак, будто внезапно проснувшись, добавил:
– Если эта несчастная на самом деле мертва, то скоро мы об этом узнаем.
– Если только он ее не засолил, как засолили дядю госпожи Коринны – заметил Гиппомедонт. – Я знал одного человека, который настолько любил труп, что…
Музыкант замолчал, заметив Ифбаала, трусившего мимо них на взятом внаем осле. Капитан ехал, низко склонив голову, а с лица не сходило обычное озабоченное выражение.
– Он отправился в город к купцу, торгующему соленой рыбой.
На этот раз путешественники остановились в хорошей гостинице с отдельными комнатами для женщин. Сидя в таверне гостиницы, Гиппомедонт настроил лиру и запел чистым тенором.
Художник, заполни мою неясную пустоту,
О Родосский мастер,
Приди, нарисуй мою возлюбленную, которой нет,
Такой, как я ее опишу:
Нарисуй ей волосы, черные и блестящие,
И если краски будут точны,
Попробуй создать ее.
Пусть она благоухает ароматной росой,
А под тенью волос нарисуй ее
Алебастровое чело,
Черные брови пусть лягут дугой…
Певец послал по рядам свою шляпу, и в этот момент в дверях показался капитан Ифбаал.
– Завтра мои люди могут поспать подольше, – как всегда грубовато произнес он. – На рассвете, когда откроется рынок, пополним запасы рыбы, а потом сразу же отплываем. Не опаздывайте!
Утреннее солнце теплым светом заливало агору
– Значит, идем, о юный господин, значит, идем, – будто пробудившись ото сна, произнес кельт. Мудрая женщина вела такие прекрасные речи, а я не понял ни слова из них. Скажи мне, заложен ли в подобных великолепных речах хоть какой‑то смысл? Или их заводят после того, как наслушаются речей других сумасшедших, как я сейчас?
– Именно об этом они и спорили: реален или нет предмет их дискуссии. Но раскрою тебе секрет. Это – работа на публику, почти как поединок, в котором противники заранее сговорились. Здесь никто даже не будет ранен.