Имя фамилии?! Это еще что такое?!
Но тут же Серега вспомнил, как мадам Жужу на одном уроке рассказывала про «ложных друзей переводчика». Так называются иностранные слова, которые совпадают с русскими по произношению, но имеют совсем другое значение.
Например, пижон у нас – это франт, зацикленный на своей внешности. А во Франции pigeon – голубь. Компас у нас – такая штука, которая показывает север и помогает ориентироваться на местности. А во Франции compas – циркуль. Таких слов довольно много. Ну а famille у французов значит семья, а у нас фамилия – общее название для всего семейства. Имя для фамилии, значит!
– Сапожниковы мы, – солидно сообщил Серега.
Монах нахмурился:
– Сапожниковы? Не то… А еще какие прозванья в роду встречались?
– Мамина девичья фамилия Захаркина. Дедушка, ее папа, рассказывал, что у них в роду из поколения в поколение рождались только сыновья, поэтому фамилия так долго существовала, а потом родилась мама и ей пришлось сменить фамилию, когда она за моего папу замуж вышла. Поэтому я Сапожников, а не Захаркин.
– Захаркин! – хихикнула Малинка. – Хорошая фамилия! Только смешная.
– Конечно смешная, – согласился монах. – Только не Захаркины были твои предки! Не Захаркины, а Знахаркины!
– Знахаркины… – повторил Серега как зачарованный, и внезапно ему вспомнился один разговор взрослых, который он слушал вполуха, ничего не понимая и почти засыпая.
Дед, мамин отец, рассказывал, будто после революции у их семьи были серьезные неприятности, потому что в их роду были знахари, а за такое непролетарское происхождение в те времена могли и к стенке поставить…
И только теперь до Сереги дошло, что это значило. Его предкам пришлось фамилию сменить! Убрали в ней одну букву – и спаслись от неприятностей, а может, и от смерти.
– Погодите, – сказала Малинка задумчиво. – Вроде бы монахам жениться не разрешается. Как же у вас могли оказаться потомки?
– Я ж не родился в рясе да клобуке – меня иезуит силком постриг, – повторил монах. – А до той поры была у меня любимая… Мать ее знахарством промышляла, на всю округу славилась, Марьюшку мою так и записали в бумаги, когда чиновники приехали перепись проводить: Марья Знахаркина. Коли я женился бы на Марьюшке, она стала бы Савельева. Так и дети, и внуки наши звались бы. Но я не успел на ней жениться: заковал меня настоятель в цепи! Родился у Марьюшки сын без отца – и его стали кликать Знахаркиным. А мне заповедал злобный колдун-иезуит стоять ни живым, ни мертвым, покуда не явится наследок неумытый, чадо мое от седьмого колена, и в ночь купальскую не…
Тут монах осекся, помолчал, вздохнул и обыденным голосом сообщил:
– Пришли мы. Прощаться будем.
Они стояли перед маленькой, низенькой дверкой. Монах протянул руку – и дверка начала медленно приотворяться.
В жизни Серега не слышал такого громкого скрипа, какой издавали петли этой двери! И открылась она всего на чуточку. Наверное, отвыкла это делать за те несколько лет, а может, десятилетий, а то и столетий, пока была накрепко заперта!
Вдруг Малинка вскрикнула и согнулась, держась за ногу.
Чуть приподняла штанину шаровар и стала озабоченно осматривать левую щиколотку.
На ней была небольшая ссадина.
– Где-то поцарапалась? – спросил Серега.
– Это меня тот поцарапал, ну, который наверху за ногу схватил, – с досадой сказала Маринка. – У него не ногти, а когти! Надеюсь, никакую инфекцию не занес, а то щиплет все сильней да сильней.
– Конечно, хорошо бы пластырем заклеить, а то носком еще больше натрешь, – сказал Серега, рассматривая тонкую загорелую щиколотку. В смысле, царапину на щиколотке… – Вот интересно, тут вообще лекарства есть? Аптечка, может, какая-нибудь завалялась?
– Тут ничего нет, – мрачно сказал монах. – Никакого зелья целебного. И врачи, и хворые, и служители давно разбежались, остался только доктор Краев…
– Краев? – повторила Малинка, внезапно насторожившись.
– А что? – быстро спросил монах. – Неужто ты его знаешь?
Малинка пожала плечами и отвела глаза:
– Просто слышала где-то эту фамилию, вот и все.
Серега подумал, что монах все же странные вещи говорит: как же больные и служители разбежались, когда в верхнем коридоре народищу полно, а лифт исправно гоняет баба Нюра?!
– Может, у бабы Нюры пластырь найдется? – пробормотал он.
– Нет, милок, – вздохнул монах, – нету у нее ничего. К тому ж супротив сего перечеса никакой пластырь не поможет. Теперь вам надо из монастырского леса убраться до полуночи. Со всех ног бегите!
Он вытолкнул сквозь узкую дверную щель Малинку, а Серегу на миг придержал за плечо:
– Послушай-ка, чадо ты мое родимое! Хоть ненадолго, а дал ты мне свободы. Я б за то в ножки тебе поклонился! А уж коли ты меня от жизни моей неживой избавишь, век на небесах за тебя молиться буду. Благодарен тебе останусь и за гробом, ты это запомни! Но… коли увидишь меня в лесу – беги от меня со всех ног! Спасайся! И от всех – от всех других. Всех берегись – знакомых, незнакомых… Понимаешь? Мы все вам чужие. Мы вам враги… Вот разве что животные людям верны остаются. Тем, кому служили раньше. И даже тем, с кем враждовали… Вообще у зверей там свои законы, нам непонятные! Собираются они в купальскую ночь к людям, из таких далей приходят, что ни в сказке сказать! Зверей не бойся, а людей – тех опасайся! А еще… а еще на нее посматривай… Дай-то Господи, чтобы я ошибся, но…
В эту минуту Малинка громко вскрикнула, и монах, прощально взглянув своими темными, мрачными глазами в глаза Сереге, толкнул его так, что он вылетел в коридор как пробка из бутылки, практически ничего не поняв из того, что только что услышал.
Тем временем Малинка уже добежала до двери, ведущей на крыльцо, и распахнула ее. И замерла, глядя на два автомобиля, которые подлетели к крыльцу один за другим, ярко освещая фарами двор и свистя тормозами.
Первым автомобилем был уже знакомый Сереге серый «Рено» Валентина, а следом за ним примчалась не менее знакомая «Скорая», при виде которой Сереге захотелось куда-нибудь деться и сидеть там как можно дольше.
Не высовываясь…
Он дернул Малинку за руку и заставил спрятаться за дверью.
Не слишком надежное укрытие, но лучше, чем ничего.
– Ты что?! – протестующее взвизгнула Малинка. – Там врачи!
– Там «Скорая», которая тебя сбила, – буркнул Серега. – И бросила на дороге. От этих… субчиков-голубчиков лучше держаться подальше.
Захлопали дверцы автомобилей, и Валентин возмущенно крикнул:
– Какого черта вам от меня надо? Зачем вы за мной гнались? Вы меня с кем-то спутали!
– Ничего мы не спутали! – отозвался голос «врача». – Сказано было – стеречь папашу. Сказано было – папаша приедет на «Рено», будет про мальчишку говорить. Ты приехал…
– Да я никакой не папаша! – перебил его Валентин. – Я даже не женат еще! Я просто искал больницу, а вас остановил, потому что сбился с дороги и хотел спросить как нормальных людей, а вы…
– С нормальными людьми тут напряженка, – ухмыльнулся шофер. – Значит, говоришь, не папаша? И парень, которого мы с поезда сняли, не твой?.. Ну и ну!
– Да, промахнулись мы, – сказал «врач» обескураженно.
– Это ты промахнулся! – зло крикнул шофер. – Ладно хоть, что доктору еще не позвонил, не обрадовал! А то бы он быстренько отправил нас к нашим теткам!
– Ну не позвонил же! – простонал «врач». – Он и не узнает, как мы лажанулись. Только бы этот не разболтал…
Он кивнул на Валентина.
– Не разболтает, – пообещал шофер. – Заходи сзади, хватай его, пока не сбежал! А я монтировочкой приложу. Чтоб помалкивал!
– Эй вы, отвалите от меня! – закричал Валентин.
И в это время раздался свирепый собачий лай. А потом «врач» и шофер истошно заорали.
Серега не выдержал и выглянул из-за двери.
Выглянул – и ноги стали совсем ватные. Он плюхнулся на пол и зажмурился.
– Ты чего? – испуганно спросила Малинка. – Тебе плохо?
– Выгляни, – дрожащим голосом попросил Серега. – Только осторожненько, чтоб тебя не заметили. И скажи, чего видишь.
Он слабо надеялся, что ему померещилось, а эта парочка со «Скорой» орет просто так. И лают они сами.
Ну вот захотелось этим странным людям таким странным образом поразвлекаться!
Как гласит еще одна народная мудрость – у каждой пташки свои замашки.
Маринка высунулась было в дверь – и в ту же секунду взвизгнула:
– Голова! Голова!
Значит, не померещилось…
– Тише! – зашипел Серега, хватая девчонку за руку.
Впрочем, можно было не беспокоиться. Тем, во дворе, было не до них.
«Врач» и шофер носились по двору больницы, истошно вопя и пытаясь руками и ногами отбиться от того самого рыжего сеттера, которого Серега уже видел.
Конечно, это не очень-то приятно, когда за тобой гоняется разъяренный пес. Но куда хуже, когда за тобой гоняется одна его… голова!
Да, самого пса не было. Голова его, лишенная туловища, лаяла и металась туда-сюда, снова и снова цапая «врача» и шофера за все доступные части тела. Причем она обладала каким-то немыслимым проворством, в один миг оказываясь в разных концах двора, и улизнуть от нее было совершенно невозможно.
Не трогала она только Валентина, который, такое впечатление, вообще не понимал, что здесь происходит.
Он растерянно озирался, пожимал плечами, глядя на прыжки преследуемых и слушая их истошные вопли.
Или он в принципе не боялся кусающихся и лающих собачьих голов, отделенных от тела, или ничего не видел!
«Не может быть! – изумился Серега. – Но мы же все видим! И я, и Малинка, и они, эти субчики-голубчики. А он не видит. Почему?!»
Впрочем, сейчас это было не главное. Куда важнее, что Валентин здесь, что он вернулся, как обещал, и что у него есть машина, на которой можно отсюда смыться.
Пес, вернее голова, им не помешает, он, вернее она, ну, в общем, они оба слишком заняты тем, чтобы побольней цапнуть этих субчиков-голубчиков.
– Вставай! – Серега дернул Малинку за руку. – Бегом давай, ну!
Ребята выскочили на крыльцо.
Валентин их сразу заметил, но Серега приложил палец к губам, чтобы он не крикнул и не привлек внимание «врача» и шофера.
Впрочем, на счастье, у тех были острые проблемы с головой.
Вернее, острозубые проблемы!
Валентин вытаращил глаза при виде Малинки, но тратить время на ахи-охи не стал. Метнулся к своему «Рено», распахнул дверцы, прыгнул за руль.
Малинка ринулась к задней дверце.
Из кармана шаровар выпала рогатка. Серега подхватил ее и заскочил на переднее сиденье.
Хлопнули дверцы, взревел мотор – и «Рено» унесся в ночную тьму, провожаемый воплями субчиков-голубчиков и отчаянным собачьим лаем.
* * *
На счастье, путешествие в багажнике длилось минут десять, не больше.
«Серега, Серега, ты где? – непрестанно думал Сапожников. – Если нам удастся спастись до того, как этот чокнутый доктор вскроет контейнер, все будет в порядке. Мы попытаемся найти машину Грушина. Или я позвоню полковнику и скажу, где мы, и тогда он пошлет за нами кого-нибудь … Черт, полковнику-то я не позвоню, его телефон у меня! Ладно, я позвоню кому-нибудь из наших, они ему передадут, а полковник всех на уши поставит и нас выручит! Точно выручит!»
Стараясь не думать о том, что произойдет, если «чокнутый доктор» вскроет контейнер в то время, когда они с Серегой все еще будут оставаться в его власти, Сапожников вылез из багажника остановившегося «Хаммера» и огляделся, потирая ушибленное плечо.