Сапожников и Краев находились перед полуобвалившимся крыльцом старинного двухэтажного дома. Неподалеку стоял изрядно побитый фургончик «Скорой помощи».
А рядом творилось что-то невероятное! Два человека – один с монтировкой в руках, другой в грязно-белом халате, надетом поверх одежды, – метались туда-сюда, подпрыгивая и размахивая руками. При этом они пронзительно орали, а иногда лаяли.
Во всяком случае, лай был отчетливо слышен!
– Что здесь происходит?! – заорал доктор Краев. – Почему вы не на перекрестке?!
В ответ раздалась какая-то околесица про другой «Рено» и другого папашу, про какую-то девчонку, про то, что кто-то смылся, а чья-то голова помешала кого-то задержать. Все эти бессвязные и невразумительные вопли прерывались оглушительным лаем, так что Сапожников ничего не понял.
Зато понял доктор Краев. И, похоже, ему страшно не понравилось то, что он понял, потому что он вдруг вскинул пистолет и несколько раз выстрелил по этим двум нелепым прыгунам.
Стрелял он отменно…
Человек в белом халате упал, сраженный пулей в голову. Следом, уронив монтировку, свалился второй – с простреленной грудью. Однако Краев еще дважды выстрелил в разные стороны, как будто незримая мишень металась туда-сюда. Лай раздавался по-прежнему, хотя и отдалялся.
– Удрал! – в сердцах выкрикнул Краев, опустив наконец пистолет с пустой обоймой. Выхватил из кармана платок, вытер лоб.
Сапожникову показалось, будто что-то белое выскользнуло из кармана куртки Краева, вроде бумажка какая-то, но он тут же забыл об этом. Да и не все ли равно, что там выпало у этого маньяка? Не хватало еще услугу ему оказывать! Да пусть хоть все потеряет, как уже разум потерял!
– Ну, его счастье, что мне сейчас не до него, – проворчал Краев. – Откуда он только здесь взялся, вроде не было здесь такого рыжего…
Сапожников стоял столбом. Краев, кажется, совершенно не был огорчен тем, что только что убил двух человек, однако исчезновение какого-то невидимого пса его удручало!
– Чего встали? – крикнул Краев. – Заходите внутрь! Все это не ваше дело!
«Серега, Серега! – с тоской подумал Сапожников. – Что же с нами будет?!»
– Наверх идите! – приказал доктор Краев. – Вон там лестница.
Длинный коридор освещался одной лампочкой, настолько тусклой, что Сапожников едва смог разглядеть облупленные стены. В конце маячило что-то вроде громоздкого лифта, и Сапожников вспомнил рассказ Молотова о лифтерше, которая умерла со страху в этой кабине.
Было неохота ехать в этом лифте… лучше уж пешочком!
Но чем выше Сапожников поднимался, тем труднее становилось дышать. И не то чтобы здесь было жарко, скорее наоборот, откуда-то несло невероятным пронизывающим холодом, – но при этом царила страшная, леденящая духота, как будто кто-то вынимал воздух из груди.
Честное слово, даже в морге, частым посетителем которого – по долгу службы! – был Сапожников, ему не было так безысходно холодно!
Поднялись на второй этаж – и оказались в еще одном еле-еле освещенном коридоре, углы которого тонули в темноте.
– Поверните налево, – приказал Краев. – Идите вон к той двери, рядом с лифтом.
Сапожников послушался – и тут начались какие-то странности.
Около стены никого не было, однако Сапожников не мог там пройти, как будто на полу плотной массой сидели люди или громоздились какие-то вещи.
– Идите посередине, – буркнул Краев. – Осторожней! Не видите, что ли?
– Чего не вижу? – изумленно оглядел Сапожников пустой коридор.
– Ах да! – буркнул Краев и усмехнулся: – Ничего, в полночь увидите. А теперь стойте!
Он осторожно обошел Сапожникова и, не отводя от него пистолета, стал отпирать какую-то дверь.
Идиот! Он что же, решил, что Сапожников сбежит, оставив Серегу в его руках? Детей у него нет, что ли?!
Хотя на какие-то родственные чувства Краев, конечно, способен. Во всяком случае, к своему покойному отцу, которого он, кажется, намерен…
Пока Краев возился с дверью, Сапожников наконец смог его разглядеть. Краев был высок ростом, с темно-рыжими, вернее каштановыми, волосами, зеленоглазый. Он был бы даже красив, если бы не нездоровая, можно сказать – смертельная, бледность и жесткое, угрюмое выражение веснушчатого лица.
Наконец дверь распахнулась.
Сапожников остолбенел.
Перед ним открылась небольшая комната с плотно зашторенными окнами. Посреди стоял стол, а на нем находилось обнаженное мертвое тело, в котором Сапожников сразу узнал труп заключенного Краева.
Грудь его, после вскрытия милосердно зашитая, теперь была снова разверста и источала запах тления.
Покойник лежал на голом столе. Комнату освещали четыре очень толстые свечи, которые, впрочем, уже почти догорели и оплыли, образовав огромные бело-желтые восковые лужи.
Если эти свечи были зажжены прошлой ночью, когда сюда доставили похищенный труп, значит, они горели почти сутки…
– Ну? – нетерпеливо воскликнул Краев. – Что стоите? Вложите его сердце туда, откуда достали!
– Но контейнер у вас, – хрипло проговорил Сапожников.
– Ах да!
Краев подал ему контейнер.
– Я не захватил перчатки, – сказал Сапожников.
– Вы что, опасаетесь занести микробы в грудь мертвеца? – хмыкнул Краев. – Не смешите меня! Действуйте!
– Не могу, – буркнул Сапожников, изо всех сил стараясь отдалить ужасную минуту, когда раскроется обман.
– Что, клятва Гиппократа не позволяет? – зло сказал Краев. – Ладно, вон там под столом лежит пакет со всякой медицинской ерундой. Бинты и все такое. Перчатки тоже есть. Действуйте! Вложите сердце на место, а потом зафиксируйте повязкой, чтобы не выпало, когда он встанет.
Сапожников с трудом перевел дыхание.
Он сумасшедший, этот Краев?! Он правда верит в возможность оживления своего отца?!
Или у него все-таки есть основания верить в это?..
– Да вы, как я погляжу, не слишком удивлены? – насмешливо проговорил Краев. – Навели обо мне справки? И об этой больничке? Превосходно!
«Навели, – подумал Сапожников. – Да слишком поздно…»
Он надел перчатки, открыл контейнер и запустил руки в формалин.
Давно прошли студенческие времена, когда его тошнило от этого резкого запаха. Но сейчас опять затошнило – от страха.
«Пожалуй, пропали мы с Серегой, – подумал он. – Грушин, конечно, этого мерзкого Краева рано или поздно найдет, но, боюсь, будет поздно… А жене-то я так ничего и не сказал – ни где Серега, ни куда я еду. Ох, как она все это переживет?..»
– Ну, побыстрей! – крикнул Краев, задыхаясь от нетерпения.
Сапожников достал из формалина сердце с удаленным участком омертвевшей во время инфаркта мышцы и разрезом на артерии там, где ее закупорил смертоносный тромб, и вложил в разверстую грудь трупа.
– Бинтуйте, бинтуйте!
Руки у Сапожникова настолько похолодели, что он даже не ощущал холода мертвого тела.
Наконец грудь того, кто раньше был заключенным Краевым, была забинтована.
– Берите его за ноги, я возьму за плечи, – приказал Краев. – Нужно переложить его вот на эту каталку. Потом повезем в пятый угол – и…
Сапожников повиновался. Кажется, он еще никогда в жизни не поднимал груза тяжелей, чем это тело!
Наконец труп кое-как водрузили на каталку.
– Ну, давайте! Везите!
– Погодите, – покачал головой Сапожников. – Вы требовали привезти вам сердце отца. Я привез. После этого вы обещали отпустить моего сына. Ну? Где он?
Краев, напряженно смотревший на него, вдруг вильнул глазами в сторону.
Это длилось лишь миг, но чутьем, обострившимся до невероятной степени, как оно всегда обостряется у людей, находящихся на грани смерти, Сапожников внезапно понял, почему Краев застрелил тех людей около крыльца больницы.
Потому что они упустили Серегу! Потому что Серега сбежал!
Облегчение, навалившееся на Сапожникова при этой мысли, почти лишило его сил. Однако он все же сообразил, что Краев не должен догадаться о том, что он понял. И невероятным усилием сохранил на лице выражение тревоги.
– С ним все в порядке, – буркнул Краев. – Пока. Но дальнейшее зависит от вас. Давайте везите каталку сюда, ну! – И он нетерпеливо подтолкнул каталку к лифту. И вдруг вскрикнул: – А это еще что?!
Сапожников увидел, что взгляд Краева устремлен на пролом в стене. Кучка вывалившихся кирпичей валялась на полу, из стены веяло мраком и безысходностью.
Если смертная тоска может пахнуть, то Сапожников ощущал этот запах. И жалость неизвестно к кому вдруг сжала его сердце…
В это время где-то неподалеку гулко и протяжно начал бить колокол.
Сапожников невольно стал считать удары.
– Монах! – крикнул Краев. – Отзовись!
Клуб мрака вырвался из стены, и Сапожников увидел человека в рясе и низко надвинутом капюшоне, который появился из стены с двенадцатым ударом колокола.
– Аз есмь, – глухо отозвался он. – Вот я.
– Ты сбросил цепи? Ты вышел? – бормотал Краев, и Сапожников видел, что доктор так же потрясен встречей с монахом, как он сам. – Но ведь должен был явиться наследок…
– Он явился, – кивнул монах.
– Кто он?! – крикнул Краев со злостью. – Где?! Этот? – показал он на Сапожникова.
Николай Ильич изумленно пожал плечами. Бредит доктор, что ли?!
– Эва! – злорадно ухмыльнулся монах. – Наследка моего уж и след простыл. Ищи ветра в поле! Теперь конец вам всем придет! Чует мое сердце!
– Но и тебе конец тоже придет, – мрачно процедил Краев. – Найду я этого паршивца, не сомневайся! А теперь о деле. Вот, смотри! – Он двинул каталку к монаху. – Здесь лежит мой отец. Я мог бы поднять его горстью могильной земли, но тогда он так и останется беспамятным упырем. Однако мне удалось добыть его сердце! Теперь все дело за тобой! Если ты поднимешь его, он все вспомнит и сможет открыть мне все свои тайны! Ну! Начинай! Подними его! Заставь говорить!
Монах посмотрел на труп заключенного Краева, потом пожал плечами и сказал:
– Небыль-небылица! Как его поднимешь да вспомнить заставишь?! Это ж не его сердце!
* * *
– Ты жива! – наконец воскликнул Валентин, поглядывая на Малинку в зеркальце заднего вида. – Вот здорово! А то вид у тебя был хуже некуда, мы с Серегой очень переживали – правда, Серега?
– Еще бы! – согласился тот, косясь в боковое зеркало.
Вроде бы за ними никто не гнался.
Ай да голова!..
Или он чокнулся и никакой головы не было? И Малинка тоже чокнутая? А единственный нормальный человек в этой машине – Валентин?
«На литературе рассказывали, что у Чехова есть произведение про психов – «Палата номер шесть», – вдруг вспомнил Серега. – У них, наверное, тоже глюки были, как у нас с Малинкой!»
– Значит, там все же нашелся врач? – продолжал тем временем Валентин, который даже не подозревал, что его «Рено» стал филиалом «палаты номер шесть». – Или ты сама очнулась?
– Ее зовут Малинка, – уточнил Серега. – То есть вообще-то она Марина, но в детстве картавила, а ее маме нравилось имя Малинка, поэтому так и осталось.
Малинка на заднем сиденье хихикнула. Конечно смешно, что Серега так подробно излагает некоторые детали ее биографии. А он просто зубы Валентину заговаривал, чтобы не отвечать на его вопрос. Потому что все случившееся объяснить было бы трудно. Вернее, невозможно.
Поди скажи нормальному человеку про монаха из стены, который простоял там практически двести лет, да еще называет тебя наследником, то есть этим, как его, наследком… неумытым, вдобавок!