Постепенно к этим звукам добавились другие. Бряцанье, и гудение, и звон, и… знакомый шорох неровных шагов. Синяки! Костя хотел встать, но тело плохо слушалось. Боли не было, как не было ее, когда ботинки свистунов врезались в ребра. Повышенный болевой порог. Только картинка иногда расплывалась и меркла, точно скачанная с торрентов дешевая экранка свежего блокбастера. Единственное, что получилось, — сесть, опершись на руки. Костик завертел головой и увидел: от МИДа вниз по Сивцеву Вражку маршировал этнический оркестр «Лехаим». Некогда опрятные длинные бороды были растрепаны, пейсы летели по ветру, рваные фраки походили на вороньи перья. И все же музыканты продолжали играть. Неровно и жутко. На расстроенных, больных инструментах. Искаженная, но узнаваемая мелодия знаменитого танца не летела — ковыляла над умирающим городом.
Впереди высокий и бледный хромал великий Гарри Рубинштейн. Его седая грива вспыхивала серебром в лучах осеннего солнца. Руки и рот были в потеках засохшей крови. Гарри улыбался. Резко взмахивал длинными руками, дирижировал. Музыканты были все ближе. «Вот и конец…» Костя огляделся в поисках оружия, но его не было. Свистуны забрали. Интересно, будет больно, когда его станут жрать?
Фальшивые звуки раздражали особенно. И, чтобы перебить мертвяцкую какофонию, Лазарь тихонько запел себе под нос:
И, видно, не забавы для—
По венам кровь против теченья.
Миг тормозов, развал-схожденье,
И снова — твердая земля…
Зомби были совсем близко. Теперь можно было видеть, в каком плачевном состоянии они находятся. Вот сейчас бывшие коллеги доброго виолончелиста Льва Ройта уронят свои инструменты и приступят к трапезе.
Жуткий вопль перекрыл расшатанную мелодию. Заставил зомби остановиться.
Таша заступила дорогу страшному оркестру. Невысокая, в черной короткой юбке и полосатых черно-белых чулках, в кожаной куртке с чужого плеча, в нелепых армейских ботинках — она походила на фанатку-провинциалку, преодолевшую оцепление ради автографа любимой группы. Однако было в ней что-то иное, хищное и грозное, первобытное. Так медведица-мать выходит навстречу пулям, защищая своих медвежат. Девушка снова пронзительно закричала.
«Охраняет. Она меня охраняет, — с удивлением понял Лазарь. — Неужели она услышала, как я пою?» Музыканты двинулись вперед. Вновь зазвучала хромая плясовая. Зомби обтекали Лазаря и Ташу с двух сторон. «Словно нас нет, — подумал Костя — словно мы на острове».
Когда шаги музыкантов отдалились, Таша повернулась к лежащему на земле Косте, подошла, опустилась на колени и потянула его за край куртки, словно хотела залезть к нему за пазуху. Темно-фиолетовые пятна на висках и вокруг глаз, за которые синяки и получили свое прозвище, теперь казались бледнее. Девушка наклонила голову, захрипела, заклекотала и вдруг:
— Проснуться… хочу… проснуться, — отчетливо услышал ошеломленный Костя. И потерял сознание.
Глава 9. Доктор Саркисов
#10. Как решиться убить невинного человека? А десятки, а сотни? Миллионы людей? Особенно если раньше не убивал, если тебя к этому не готовили? Диктаторы и душегубы хорошо знали ответ на этот вопрос. Нужно всего лишь поверить, что твоя жертва — полный ноль, сломанная машина с глючным хардом. И тогда убить становится легче легкого. Как мусор выбросить.
Знакомая вонь пробилась сквозь забытье. Костя открыл глаза. Память не обманула. Они тряслись в маршрутке Гургеныча. Только за рулем…
— Борода! — прохрипел удивленный Лазарь.
— Да уж не Маргарет Тэтчер! — усмехнулся Андрей.
— А Таша… она?..
— Рядом сидит. Она тебя тащить на себе пыталась. Такие дела.
— Не помню… черт…
— Не переживай, тебя основательно отоварили по башке. Так что лежи, отдыхай. Я, понимаешь, посмотрел, что в городе делается, и совесть меня заела. Пошел вам наперерез, короткой дорогой. Но поначалу малость не рассчитал — вышел позже вас. А потом повезло, разжился маршруткой.
— А где Гургеныч? — Костя увидел проплывающий в окне золотой купол Храма Христа Спасителя.
— Убили, — грустно сказал Борода. — Плохо дело, Лазарь.
— Кто они… зачем?
— ООН или тот, кто теперь вместо них. — Андрей дал газу, и машина запрыгала на выбоинах неубранной дороги. — Вчера ночью слышал грохот? Это Ленинградку взорвали. Километров десять трассы. Синяков положили немерено. Миллион или больше. Сегодня на остров посольство пришлют. Будем договариваться.
— Что им нужно?
— Как что? Права предъявляют. На город, на землю.
— Как ты все узнаешь? Ты же вместе с нами переправлялся.
— Да просто, — Борода поднял над сиденьем внушительную рацию. — Военная. Канал шифрованный — могила, хрен прослушаешь. Мы, книжники, между собой связь давно поддерживаем. Мало ли что. Книжники теперь вроде как сталкеры, только технически заволошеные…
В «Чебухане» и всегда-то хватало народа, а этим вечером яблоку негде было упасть. Ринат и двое работников выбились из сил, но люди и не думали расходиться. Обсуждали планы, делились впечатлениями от встречи с послом ООН.
— Видели, какой на нем костюм? Нет, ну надо же! А портфель? Ого-го!
— Подумаешь! Вот у нашего управляющего был портфель. Так это, я вам скажу, вещь!
— Граждане! Не знаете, сколько с собой можно вещей брать?
— Сорок килограмм.
— Сорок это с ребенком? А если так?
— Откуда вы это взяли, что сорок?
— Так он же сказал.
— Кто он? Кто? Кто? Кто?
— Паспорта уже сдавали?
— Нет, завтра соберут перед автобусами.
— А если нет?
— Чего нет?
— Паспорта нет.
— Тогда кровь сдайте.
— Как так кровь?
— Обыкновенно. Р-раз и все.
— А-а, вы шутите. Вот вы шутите, мужчина, а у меня может быть расстройство.
— Автобусы! Вот у нашего управляющего машина была, чтоб вам не соврать, — чудо, а не машина.
Лазарь сидел в самом тихом углу. Рядом на стуле примостилась Таша. Намордник и поводок пришлось надеть на нее снова. Но оставлять девушку в квартире Костя не стал. Должно быть, из-за Таши вокруг них образовалось свободное пространство. Лазарь сделал глоток чая. Время речей и дебатов прошло. Их не услышали. Не захотели слушать. Он вспомнил, как красный от злости Борода кричал на людей, указывая пальцем за реку. Вспомнил, как держался за перевязанный бок и ругался сквозь зубы мрачный Мансур. Этот — кремень, он сразу сказал: «Мой двор! Куда пойду?» Костик думал о том, что мужество бывает разное. Одно, чтобы жить робинзонами посреди города людоедов, и совсем другое, чтобы не потерять голову от внезапно появившейся надежды.
Сквозь толпу протолкался Лев Ройт, сел за столик.
— Костик, здравствуйте! И вы здесь? Сегодня такой народный подъем! Прямо Первомай!
— Здравствуйте, Рабби, — Лазарь невольно улыбнулся. — А Физика-Шизика вы не видели?
— Нет. Наверное, он все еще сидит и штопает свои носки.
— Я скучал по нему…
— Костик, говорят, вы ходили в большой город? Повидали мир?
Лазарь кивнул. Ройт выдержал паузу, очевидно ожидая рассказа. Но Костя молчал. Наконец Рабби не выдержал.
— А как с эвакуацией? Что вы думаете?
— Лажа. Обман. Их вывезут куда-нибудь за город и расстреляют, а может, газ пустят. Как это там было у фашистов… Газенваген, так, кажется?
От этих слов Ройт зябко поежился.
— Люди говорят, это книжники воду мутят, дезу про ООН распространяют, чтобы власть сохранить.
— Какую власть, Рабби? Над чем? — Костя впервые услышал этот несусветный поклеп, и ему стало до слез обидно за Бороду и других замечательных людей.
— Значит, вы уверены, что эвакуация — обман? Но зачем бы им это? — Ройт помрачнел. — Для чего?
— Я не знаю! — рявкнул Лазарь, обращая на себя внимание посетителей. Таша забеспокоилась, заворчала. Ройт примирительно поднял руки. Но Костю уже несло.
— Я видел их! Видел свистунов. Они людей синяками травят! Они Фельдшера убили! Клинику взорвали!
— А ну-ка, замолчи! — из-за стола поднялся Боцман. — Кто тебе слово давал, сопляк? Серьезные люди все уже решили. Сиди и помалкивай, тебя с твоей зомбячкой здесь не хватало!
Со всех сторон послышались одобрительные возгласы.
— Дурак ты, Боцман! — закричал Костя. — Ну и уматывай к своим свистунам! Тебя не жалко!
— Да что ты себе позволяешь? Вы слышали, что он говорит? — Боцман театрально обвел взглядом зал. — Я тебя сейчас выпорю, Лазарь. Ей богу выпорю!
Толстяк и правда снял свой ремень с бычьей головой и направился между столов к Косте.
Из зала кричали: «Давай Боцман!», «Совсем от рук отбился пацан!», «Р-ремня!»
Костя дождался, пока противник приблизится к нему, схватил со стола чайник и швырнул в широкую раскрасневшуюся физиономию. Попал удачно, прямо в лоб. От неожиданности Боцман рухнул назад, опрокидывая табуреты, но тут же сел. Теплый чай струился по пижонским очкам, баклажану носа и ломтям небритых красных щек, смешивался с кровью из рассеченного лба.
— Убивают! — закричали в зале.
— Да что ж это такое!
И совсем уж глупое:
— Держите его! Уйдет!
К Лазарю подбежал один из работников Рината.
— Хозяин говорит, уходить тебе нужно. Давай скорей-скорей. — Он потянул Костю за рукав. В это время второй работник, проявляя удивительное проворство, умудрялся утихомиривать крикливых посетителей, словно хозяйка, снимающая пену с кипящего варева.
— Я помогу, — вызвался Ройт, он с опаской взялся за Ташин поводок, потащил. Девушка почти не упрямилась. Работник вывел их из «Чебуханы» через черный ход, повлек между каких-то ящиков и навалов мусора в темноту сентябрьского вечера. За спиной угасал шум зала и запоздалый рев обиженного Боцмана: «Я его покалечу!»
Внезапно в стене справа открылся прямоугольник освещенного прохода. Работник повел их туда. Они оказались в небольшом помещении, похожем не то на трансформаторную, не то на склад дворового инвентаря.
В комнате, кроме них, было еще двое. Борода и смутно знакомый книжник. Кажется, со Стрелки. Работник Рината закрыл дверь, а Борода с товарищем неожиданно набросились на Ройта, скрутили его и принялись обыскивать. Костя недоуменно смотрел на это, хлопал глазами.
— Чисто, — просипел запыхавшийся Борода.
— Андрюша, зачем это? Что за комедия? — помятый Ройт растерянно смотрел на книжника.
— Комедия? Нет, скорее уж — детектив, — хохотнул Борода. — Чай украл дворецкий!
Книжник отодвинул один из ящиков. Нащупал что-то на стене, нажал. Тотчас пол под ногами дрогнул. «Лифт! Вот этот да!» — Костя не ожидал, что в двух шагах от «Чебуханы» скрывается тайное подземелье.
* * *
Двигались вниз недолго. Вскоре кабина замерла, и работник открыл дверь. Помещение, в котором они оказались, больше всего походило на запасник музея. Да в сущности так оно и было. Завернутые в бумагу или ткань, багет к багету в полумрак уходили ряды картин. Причудливыми сталактитами высились предметы старины. Изящные канделябры с наядами и сатирами, золотые чаши и блюда, коллекционное оружие и бог знает что еще. Казалось, стеллажи уходят в бесконечность.