Высокий парень в желтом комбинезоне деловито связал Метьюса извлеченной из кармана проволокой. Вместо кляпа плотно прикрепил к лицу инспектора широкий черный намордник. Не без труда оттащил связанного в угол комнаты и застегнул ошейник, ловко привязав его к батарее. Вернулся к столу и сел за ноутбук. Некоторое время что-то настукивал по клавишам, затем включил камеру и микрофон. Помолчал, собираясь с мыслями, поднял голову и пристально посмотрел в обманчиво безразличный зрачок электронного глаза.
— High! My name is Lazarus. I will tell you about Baltschug…
Наталья Резанова
Хоррор — шоу
1. Крепость Многопущенск
Когда-то на этом месте были густые леса, или, согласно летописи, «бысть пущи многия». Поэтому, когда город вышел за старые пределы и к нему прирос уродливый аппендикс в виде скопления блочных новостроек, район этот назвали Многопущенским. Никаких лесов на тот период там уже не было. Сколь бы ни вопили защитники природы, дешевое жилье где-то строить было надо. Многопущенский район принято было крыть последними словами — ни одной приличной улицы, не дома, а коробки, глазу отдохнуть негде, транспортные развязки — полный писец. Пока до центра доберешься — проклянешь все на свете. Приличные люди по своей воле там жить не будут. Только заведомые лузеры, которых насильно переселяют из сносимых ветхих домов в центре или у которых нету денег, чтобы купить нормальную квартиру.
И кто мог знать, что, когда мир перевернется, весь город падет, а этот район уцелеет? Как раз то, что кляли его, помогло выстоять в те страшные недели, когда занявшиеся после артиллерийского обстрела центральные кварталы пылали адским огнем. Неизвестно, что тогда причинило больше вреда — мертвяки или посланная на их подавление тяжелая техника. Какой-то доморощенный стратег решил, что по широким проспектам колонны танков и бэтээров как раз пройдут. Пройти-то они прошли, но пожары тушить было некому, а после уж и незачем. Большинство беженцев рвануло в сторону моста и аэропорта — наивные люди, они еще надеялись спастись по воде или по воздуху. Пока мертвяки устремились за ними, жители Многопущенского района — им-то бежать было некуда, да и не успели бы, — воспользовались временем, чтоб возвести заслоны и завалы, используя бесполезные нынче трупы трамваев, автобусов и автомобилей, руша без жалости те строения, которые легко было разломать. Так что массированной атаки мертвяков вглубь района удалось избежать. Конечно, уличные бои были. Но что здешним уличные бои? Здесь шпаны полно, они привычные.
Впрочем, это было давно. И мало осталось тех, кто помнит, как это было.
Нету теперь Многопущенского района, есть крепость Многопущенск, что высится среди окрестных лесов. Да, леса теперь снова есть. Не такие, как прежде. На месте сгоревшего города — его в крепости называют «джунгли», хотя климат в здешних краях, прямо скажем, не тропический. И там, где были дачные поселки, а за ними — деревни, тоже вырос лес — смешанный, мусорный, но достаточно густой, чтоб посторонний мог в нем потеряться. Впрочем, посторонних здесь не бывает. А вокруг самой крепости леса нет — выжигают, вырубают, не подпускают его к стенам, безопасности ради. Рвов здесь не роют, без пользы они против мертвяков, а вот сектор обстрела ничто заслонять не должно.
Стен специально не строили. Они, эти стены, составившие наружную цепь укреплений, формировались прямо из домов на границах квартала, все проемы между домами забиты — землей, каменным крошевом, бетоном. Кто говорил — картонные дома, и десяти лет не простоят? И это в мирное время. Кто говорил — тех давно уж нет, а дома стоят. Верхние этажи соединены переходами, и там ходят, перекликаются часовые.
Жилые дома внутри крепости тоже выдвижными лестницами соединяются. Если вдруг понадобится высунуться по темному времени, лучше дать кругаля, пройдя через дома всего квартала, но не выходить на улицу. Настоящих переходов нет, а лестницы в любой момент можно убрать. И не только из-за мертвяков.
Дальше строения и расчищенные участки местности располагались по принципу «черт ногу сломит». Собственно, так и было задумано — на случай визита если не чертей, то чего-то к ним близкого. Были здесь склады, колодцы, а также огороды и крытые теплицы. Снабжение провизией — это была вторая главная проблема крепости после обороны. А может, и первая. Обитатели вынуждены были вести натуральное хозяйство. Помимо огородов внутри стен, снаружи были участки пахотной земли. Но все равно прокормиться самим было невозможно. И это притом, что Многопущенску еще повезло — город избежал бомбежек, химическое оружие против мертвяков здесь тоже не пытались применять. Земля не была заражена. Но она все равно была скудна и родила плохо. А главное — как бы ни изменилось все вокруг, климат остался прежним, и большую часть года было холодно.
Ближние деревни при первой вспышке мертвячьей чумы все повымерли. Правда, оказалось, что на домашний скот зараза не действует, и скот тот, поодичав, бродил по лесам. Так что охотники пригоняли и приносили добычу в крепость. Но всего этого было недостаточно, и крепость находилась в зависимости от поставок хлеба из губернской столицы. А поставки эти были нерегулярны и редки. Говорят, дальше к северу и востоку деревни сохранились, но до них добираться — себе дороже. Вот губернская на хлебном крючке и держала.
А от прочего зависели не очень. Разные мастерские здесь были, где изготовляли то, что было потребно, — от оружия до обуви. Криво-косо, но гоже. И даже собственную электростанцию для потребностей этих мастерских умудрились построить, благо тут были подземные источники — вода не хлеб, и ее было вдосталь. Но энергию расходовали экономно, только для дела. А если для жилья нужен свет — то в мастерских свечи сальные делают, масло из жира топят. Даже и в штаб не всегда давали свет, только по особым случаям.
Штаб, а официально — комендатура, располагался в бывшем школьном здании. Во время уличных боев стихийно возникшее ополчение держало здесь последний рубеж обороны, и штаб возник сам собой. А когда первую волну мертвяков выкосили, так и осталось.
На первом этаже, кстати, до сих пор находилась школа. Дети все равно рождались, и надо было их учить, как выживать в этом изменившемся мире. А выше располагался комендант и присные его.
Занятия в школе, независимо от времени года, заканчивались, как только начинало темнеть. Незачем детям в темноте домой добираться, это всякому понятно.
Сейчас была поздняя осень, темнело рано, так что первый этаж тонул в сумраке, был гулок и пуст. А на втором горели масляные лампы. Масло шипело и скворчало, и так же шипел и скворчал комендант крепости Константин Мальков, прочитавши свежую радиограмму из губернского центра. Да, радио теперь снова работало. Скверно, с перебоями, ловило только одну волну, однако и это воспринималось как признак возврата цивилизации. Но иногда коменданту казалось, что лучше бы она, эта цивилизация, не возвращалась. Константин Григорьевич прежние времена, цивилизованные, помнил — перед самой чумой как раз успел отслужить. Оттого-то его позже комендантом и выбрали, когда предыдущий сложился, — мало было людей с армейскими навыками. Был он, что называется, справный мужик средних лет, а что все лицо ожогами изрыто, так не воду с него пить, с того лица.
— Рекрутский набор! — рычал он. — Какой может быть с нас рекрутский набор, когда мы, можно сказать, приравнены к казачеству!
— Ключевое слово тут, Константин, «приравнены», — отвечал его собеседник. — Приравнены, но не являемся. Первый комендант, Илюша… ну ты помнишь… не додумался прошение подать, чтоб нас к казачьему войску приписали. И сдается мне, хорошо, что не додумался.
Он снял очки, тщательно протер их фланелькой, извлеченной из кармана, и вернул очки на место. Плохо он видел без очков — возраст сказывался. Но от дел отойти было никак не возможно. Савелий Миронович Брайнин еще при прежних комендантах был незаменим — и в мастерской рулил, и как советник служил, и в школе работал. Он вообще-то изначально был школьный учитель. А учителя, как ни странно, в нынешнее время внезапно оказались в цене. Не все, а те, кто знали, как что-то сделать своими руками, — после того, как всемирная сеть грохнулась. В цене оказались также и врачи. С этими, правда, не сразу разобрались — были такие, что уверяли, будто лечат от всех хвороб, в том числе и от мертвячьей чумы. А когда стало ясно, что никакого лекарства от этого нет, таких из Многопущенска гнали взашей, а вот тех, кто умел латать раны рваные, колотые, резаные, справляться с ожогами, принимать роды, а также, при отсутствии лекарств, из чего-то изготовлять новые — тех принимали с дорогой душой. Так что больничка в крепости тоже была. А оказывать первую помощь в школе учили, равно как взрывчатку делать из подручных средств и зажигательные смеси.
Савелий Мироныч поэтому был крайне полезный человек — был он учителем химии, а это и школе, и мастерским потребно, да и в больничку его иногда звали разобраться. И комендант с ним советовался.
— И что ж хорошего-то?
— А подумай сам. По нынешним временам, если б мы к казакам были приписаны, не отдельных рекрутов пришлось бы отдавать, а всем в поход выступать. И ладно, если в Бессарабию, а если в Туркестан или к горцам? Ну, положим, кто мертвяков повидал, того горцами не шибко напугаешь, а вот если бабы и дети совсем без защиты останутся — оно нам надо?
— Но нельзя же прямо так сразу соглашаться на этот набор! Пусть взамен дают чего-нибудь! А то хлеба не подвозят, опять же лекарств, соляры, винтовок не допросишься! Попа и того прошу прислать который год!
Это было у коменданта больное место. Нынче из центра требовали, чтоб дети непременно были крещены, ибо праведных чума не берет, а кому крестить? Батюшка Никифор три года назад заразился, ну с ним и поступили соответственно. А нового никак не присылали, и Мальков видел в том происки губернского центра, а не обычное разгильдяйство, — случись что с крепостью, перед государем отвечать не придется, сами виноваты, нехристи.
Такие разговоры можно было вести до бесконечности, Мальков и сам это понимал. Но тут пришлось прерваться. В дверь постучали — без стука в крепости никто никуда не совался, мертвяки так не делают.
— Константин Григорьич, Мироныч у вас?
— Тут я, — отозвался Брайнин. — Тебе чего, Сеня?
В кабинет просунулся лохматый мужик в стеганой куртке.
— Так ведь нашей смене выходить пора…
— А я при чем?
— Так хлопушки у меня закончились… а Танька, стерва такая, не выдает, говорит, от вас разрешение нужно.
— Сеня, ты их что, грызешь? Как семечки боезапас расходуешь, право слово.
— А как иначе? Винтовок не хватает, да оно и сподручнее, хлопушками, если в темноте… Христом богом прошу, Савелий Мироныч, велите выдать! У меня нынче в смене не бойцы, а слезы горькие.
— Напиши ему записку, — вмешался комендант, — пусть на складе выдадут. А ты, Семен, отработаешь, на другой раз не в Мусорку пойдешь, а в джунгли…
— О чем речь, Константин Григорьич!
Брайнин нацарапал распоряжение для кладовщицы на фанерной дощечке — с бумагой в крепости была напряженка, по пустякам не расходовали, пробурчав «вот проверю, куда у тебя их столько уходит», и Семен ушел на склад за самодельными гранатами со вспышкой, в просторечии именуемыми «хлопушками».
Все мужчины Многопущенска в возрасте от 14 до 60 лет должны были по очереди выходить в патруль и нести караульную службу. Исключения делались только для тяжелораненых и увечных. Это было первое правило в уставе крепости, и уклоняться от него никому не пришло бы в голову. Сегодняшний выход был рутиной, и, когда дверь за Семеном закрылась, комендант и его советник вернулись к прежнему разговору.