любил спецэффекты...
— Ужескоро, — сказалКрысолов снепонятной,ну точно мальчишескойрадостью вголосе.
—Любитегрозу?
—Люблю.
— Ая вот как-то неочень. Если васне затруднит,прикройте окно.С возрастомя стала чувствительнойк сквознякам.
Любойнормальный,хорошо воспитанныймужчина, окажисьон на местеАрсения, непременносказал бы, чтоона великолепновыглядит, чтоо возрасте ейдумать ещерано. Но ее визитерне был нормальным,хорошо воспитанныммужчиной, онбыл Крысоловом,поэтому молчаприкрыл створкифранцузскогоокна.
—Саввапреклонялсяперед женскойкрасотой. —Прочь глупыемысли, сейчаснужно думатьтолько о главном!— Он был женатвосемь раз.
— Вофициальнойбиографииупоминаютсятолько шестьжен. — А он подготовилсяк их встрече.Это хорошо.
—Полагаю,что отношенияс двумя первымиженщинамиСтрельниковне оформлялофициально,но они были,уверяю вас! —Она даже знала,как звали этихнесчастных!Эратои Эвтерпа.Ната дажеподозревала,какой смертьюони умерли, нодоказательству нее не имелось,увы. Савва всегдаотличалсяхитростью иосторожностью.
— Авы, надо думать,являлись егопоследнейсупругой?
— Да,я была его последнейженой. Савваумер у меня наруках от сердечногоприступа. Норечь сейчасне об этом. —Пальцы коснулисьхолодной поверхностипортсигара,и Нате сновазахотелоськурить. — Женщиныего воодушевляли.В них он черпалсвое вдохновениеи каждую называлименем однойиз муз.
— Выбыли Уранией?— Может, у Арсенияи были проблемыс воспитанием,но проблем собразованиемне было точно.
— Да,я была Уранией.
— Номуз, если мнене изменяетпамять, девять.
Встекло ударилапервая капля.Ната вздрогнула,сжала в рукепортсигар.
—Женитьсяна ПолигимнииСавване успел. — Сэтим мальчиком,с Крысоловом,нужно бытьмаксимальночестной. Нерассказыватьвсю правду, нодать в рукихоть какие-тонити. Вдруг ейповезет, и онсможет помочь,не вдаваясьв темные тайныих с Саввойсемейной жизни.
— Аона была?
— Кто?
—Женщина,которая должнабыла статьПолигимнией.
— Вызадаете оченьнескромныевопросы. — Натеудалось выдавитьиз себя улыбку.И пальцы, сжимающиепортсигар,почти не дрожали.
— Уменя такаяработа. — Онпожал плечами,и пес сноваоткрыл одинглаз. — Если выне хотите обэтом говорить,я могу уйти.
— Яне хочу об этомговорить, ноя буду об этомговорить. Подозреваю,что мое месторано или позднозаняла бы другаяженщина. Саввамечтал о том,что когда-нибудьон соберет свойпаноптикумполностью.
—Почемупаноптикум?Скорее уж пантеон.И простите заеще один неудобныйвопрос: кудадевались отслужившиесвое музы? Ониот него уходили?
—Можнои так сказать.— Сердце сжалосьтак, что потемнелов глазах. Остатоксил ушел на то,чтобы, не суетясьи сохраняядостоинство,проглотитьтаблетки. Ужекоторую дозуза этот бесконечныйдень. — Они отнего уходилив вечность.
— Непонял...
— МузыСаввы Стрельниковаумерли.
— Всесемь?
— Всесемь. — Больнемного отпустила,но перед глазамивсе еще стояласерая пелена.
—Своейсмертью?
—По-всякому.Естественнаясмерть, несчастныйслучай, причинывсегда былиразными, единтолько исход.
—Значит,вам повезло.
— Да,мне повезло.
— Явас правильнопонимаю, — Крысоловподошел вплотнуюк окну, склонилголову набок,прислушиваяськ дробномуперестукудождевых капель,— вы подозреваете,что ваш покойнойсупруг былпричастен кгибели своихжен?
Вспышкамолнии на мгновениеозарила парк,выхватив изчерноты белыйсилуэт павильона.Ната прикрылаглаза, чтобыне видеть. Еебы воля... Впрочем,воля даже сейчас,спустя десятилетия,оставаласьне ее.
— Уменя нет доказательств,— сказала Ната,так и не решаясьоткрыть глаза.
— Ачто есть?
—Павильон.— Ната махнуларукой в сторонуукрытого пеленойдождя парка.— С ним что-тонеладно,но я до сих порне могу понять,что именно.Многие бедыв моей семьеначиналисьименно в тотсамый момент,когда кто-нибудьрешался потревожитьих покой.
— Чейпокой?
—Статуй.Каждой из своихжен Савва посвятилстатую. Их простонужно увидеть.Они невероятно.красивы и невероятночудовищны.
—Музы?
— Да,музы. Мертвыемузы моегомертвого мужа.Вы должны мнеповерить, ячеловек науки,у меня математическийсклад ума, и ядалека от мистицизма.Но, когда я решилаубрать статуив первый раз,погибли моидочери. Однаиз них быламатерью Марты.Внучке на тотмомент не исполниласьеще и года.
— Стех пор прошлигоды.
— Да,с тех пор прошлигоды, и этоповторилосьснова. Их потревожили,и они отомстили.
— Как?— В глазах Арсениявспыхнулиискорки интереса.Или это быловсего лишьотражениемолнии?..
— Воттак. — Натавыразительнопосмотрелана свои парализованныеноги. — Несчастныйслучай. Я упалас лестницы.
—Понимаювас. — Наверное,он и в самомделе мог еепонять, когда-тоон тоже находилсяв подобнойситуации, нопонимания исочувствиямало. Крысоловдолжен поверить— все, что творитсяв ее доме, происходитиз-за Саввы.Это он тот невидимыйкукловод, которыйдергает заниточки чужихсудеб. — Понимаю,но, согласитесь,несчастныйслучай — этоеще не доказательствозлого рока.
Жестокиймальчишка!Жестокий иглупый, вместослов утешенияон произнесто, что сказалбы на его местелюбой обыватель.Но ведь он необыватель! ОнКрысолов! Ондолжен чувствоватьнеслучайностьтаких вещей.
— Авскоре послеэтого один измоих внуковпокончил жизньсамоубийством,— отчеканилаНата. — Самоубийство— это уже ненесчастныйслучай.
— Да,самоубийство— это не несчастныйслучай, но ятак и не понял,чего вы от меняхотите.
— Яхочу, чтобы выосмотрели дом,парк, павильон.Очень внимательноосмотрели.
— Ядолжен искатьчто-то конкретное?
Крысоловснова смотрелна что-то поверхее плеча. Натане выдержала— обернулась.Да, обострившиесядо пределачувства ее неподвели, за ееспиной и в самомделе был Савва.Савва смотрелна них с висящегона стене автопортрета,улыбался загадочнойсвоей улыбкойи привычнощурил черныебездонныеглаза. Убратьпортрет онатак и не смогла.После историис павильономпобоялась.
— Выдолжны искатьего, — выдохнулаНата, и копившийсягодами ужассизым облачкомвырвался игруди. — Я уверена,в том, что происходитс моими близкими,виноват он.
— Вашпокойный муж?
— Да,мой покойныймуж. Вам ведьне впервойобщаться смертвецами.Найдите его.Вы можете?
— Ямогу. — Крысоловподошел к портретуСаввы, пес чернойтенью скользнулследом. — Еслидух вашего мужадо сих пор здесь,я могу его отыскать.Что дальше? —Он развернулся,в упор посмотрелна Нату. — Чтомне сделать,когда я егонайду?
— Выдолжны заставитьего уйти. Навсегда!— 3а окном сновагромыхнуло,и белый всполохмолнии отразилсяв мертвых глазахнарисованногоСаввы, его улыбкасделаласьмногозначительной.
— Ивы не хотитеузнать, почемуон так поступаетс вами?
— Язнаю, почемуон с нами такпоступает! —Потянуло сквознякоми сыростью,Ната поежилась,усилием волиотвела взглядот портрета.— Вы не должныс ним разговаривать,вы должны простозаставить егоуйти!
Этобыло рискованно.Это был самыйтонкий и самыйопасный моментво всей затее.Станет ли мальчишкачетко следоватьинструкциям,не взыграетли в нем любопытствоили обычныйюношескиймаксимализм?И что будет сними со всеми,если страшнаяправда выплыветнаружу?
— Онопасен. — КогдаНата сновазаговорила,голос ее былсовершенноспокоен. — Длявсех нас и длявас в том числе.Я говорила, чтопри жизни Савваувлекалсямистицизмом?Мне кажется,его сил и тайныхзнаний хватилона то, чтобыостаться здесьнавсегда.
— Свами?
— Сосвоими музами.И он уничтожитвсякого, ктовстанет у негона пути. Я старая,я давно стоюперед дверьюв другой мир,но у меня естьвнуки, и я желаюим только добра.Поэтому прошувас, Арсений,не заговаривайтес этим чудовищем!Просто сделайтетак, чтобы оноставил насв покое.
Наего лице, нескладном,чуть ассиметричном,читаласьзадумчивость,и Ната расценилаее как добрыйзнак.
— Япримерно знаю,сколько выберете за своиуслуги, — сказалаона, поглаживаяпортсигар. —Арсений, я готовазаплатить вамвдвое больше.Или, если желаете,назовите своюсумму. Уверяювас, я не станумелочиться.
— Яназову сумму.— Крысоловпогладил своегопса. — Но толькопосле того, каксделаю дело.
—Когдавы можете приступить?
—Прямосейчас. В домеесть еще кто-нибудь,кроме вас иМарты?
— Нет.
Слугона отослала,а внукам,остальнымсвоим внукам,простозапретиласегодня возвращатьсяв поместье.Они не сталиспорить, ониуже давно поняли,что споритьс ней бесполезно.Но вот эта гроза...какженекстати!
— Втаком случаея, пожалуй, начнус дома. —Вэтот моментон изменился,из расхристанногонеформальногомальчишки вдругпревратилсяв того, кем былна самом деле,— вохотника. ВКрысолова...
Творец,1919 год (Эрато)
Октябрьскийветер гнал побульвару мусори опавшие листья.Не прекращающийсяуже которыйдень дождьпревратил яркийи безумныйМонпарнас водно из самыхунылых местна земле. Жизньзатаилась подкрышами мансард,дремала у скуднопротопленныхпечей, и толькоздесь в «Ротонде»,она била ключоми не останавливаласвой бег ни насекунду. В дымноммареве кафелица и фигурырасплывались,вытягивались,теряли очертанияи пропорции.Вот он —абстракционизм!Сама жизнь даетподтвержденияправильностивыбранногопути. Толькотак, только стакими людьми,только в этойнепостижимойатмосферепраздника ибезумия можнопонять мир исебя.
Савваобхватил озябшимируками чашкугорячего супа,довольно зажмурился.Это там, снаружи,ненастье инеправильностьмира, а здесь,в «Ротонде»,он свой средисвоих. Пустьсовсем ещеюный, пустьнаивный и нищий,затосвято верящийв свою звезду.
Внеполные девятнадцатьон уже многогодостиг. Вырвалсяиз-под душнойопеки родителей,сменил страну,нашел учителейи единомышленников,отыскал свойтворческийпуть и свойПарнас. Осталосьлишь найти своюмузу. Не дешевую,вечно пьянуюи битую жизньюшлюху с улицыВеселья, прокуот которой нетникакого. Незнакомых каждымизгибом и каждойложбинкойнатурщиц из«Парижскойшколы», а нечтосовершеннонеожиданное,нечто такоеот чего загорятсяглаза, жаднозатрясутсяруки и вскипитвыстуженнаяосенним ветромкровь. Муза.Ему непременнонужна муза.Своя собственная,не принадлежащаябольше ни одномумужчине в мире.
Савванашарил в карманепоследнююсигарету изадумался, ане заказатьли рюмочкуполынной водки,но не решился.Взгляд упална дремлющегоза соседнимстоликом Амедео.Пролитый наскатерть суп,пустая рюмка,разбросанныепо столу карандашныенаброски соследами откофейных чашек.Былите, кто считалМодильяникутилой инеудачником,наверняка такихбыло большинство,но Савва знал:Амедео —гений,нищий, непризнанный,несчастный.Гений, у которогобыла своя собственнаямуза —нежная,полупрозрачная,но, увы,такая беспомощная.
Тамже, в карманес заветнойсигаретой,нашлось пятьфранков —настоящеебогатство, еслираспорядитьсяим с умом. Савваотсчитал трифранка и украдкой,убедившись,что никому изпосетителейкафе нет донего дела, сунулих в карманАмедео.
Этоне было ни жалостью,ниподачкой,это было платой.С карандашныхнабросковМодильяни нанего гляделилица, непостижимонеправильныеи непостижиможивые —гениальные.Дрожащими ужене от холода,а от вожделенияруками Саввааккуратноразгладил исложил наброски.Ровно три, поодному франкуза набросок.