— Япривела его,— послышалосьиз-за оставленныхпризывно приоткрытымидвустворчатыхдверей.
Ишь,какая! Не онпришел, а онаего привела!Арсений успокаивающепогладилнасторожившегосяГрима, переступилпорог яркоосвещеннойкомнаты.
Шелковыйковер на полу,хрустальнаялюстра подпотолком, раздуваемыеветром полупрозрачныешторы, распахнутоенастежь французскоеокно и два женскихсилуэта на фонестремительнотемнеющегогрозового неба.
Онзнал, что бабкаНаты не можетходить. Знал,но, несмотряна это знание,тут же почтирефлекторномобилизовался.Пять лет прошло,а воспоминанияо вот почтиточно такомже инвалидномкресле до сихпор свежи. Невытравить ихникакой психотерапией.Это как невидимыйякорь, которыйзацепил и неотпускает,всякий раззаставляетвозвращатьсяк прошлому,тому страшномупрошлому, вкотором он,Арсений, тожебыл беспомощныминвалидом.
Хотякто сказал обеспомощности?Женщина в инвалидномкресле вовсене казаласьбеспомощной.Даже глядя наАрсения снизувверх, она умудряласьсохранятькоролевскоедостоинство.А ему, простомуКрысолову,вдруг захотелосьпасты ниц ивнимать еесловам с открытымсердцем. Этоплохо. Это плохо,потому чтоНата, теперьуже язык неповорачивалсяназвать еебабкой, вызывалау Арсения слишкоммного противоречивыхэмоций, а эмоциимешают работе.
Унее были ярко-зеленые,совершеннодевичьи глаза.Будь в Арсениихоть капляромантики, онбы назвал этиглаза ведьмовскими.Эти глаза оказалисьдаже ярче, чему Марты, хотя,казалось бы,куда уж ярче!В реальном мирене встречаетсятакого чистого,такого пронзительногоцвета. Дажесейчас, в возрастеболее чем преклонном,сидящая передАрсением женщинане растерялабылой красотыи стати. Тонкиечерты лица, носс небольшойгорбинкой,седые, но по-прежнемугустые волосы,посадка головы,осанка... Вототкуда в Мартепорода — отбабки! Тот жевзгляд, тот жечуть насмешливыйприщур, изящнаялиния шеи, тонкиезапястья, нервныепальцы и прикажущейсяхрупкости —стальной стерженьвнутри.
СтерженьАрсений тожемог видеть. Илискорее не видеть,а чувствовать.Их было не такмного вокруг— людей со стержнем.Стержни нынчечто-то вродеатавизма, безних запростоможно обойтись.Особенно еслиты женщина,особенно еслиты очень красиваяженщина.
—Добрыйвечер, молодойчеловек!
Натасмотрела нанего своимиведьмовскимиглазами, а онбуквальношкурой чувствовал,как его изучают,сканируют,выворачиваютнаизнанку.Может, у неетоже естьспособности?Что-то такое,что выделяетее из толпы,помимо внешности?Или все намногопроще и онатоже навелао нем справки?
—Здравствуйте,мадам. — Арсенийсделал шаг кинвалиднойколяске, коснулсяпоцелуем протянутойруки, холеной,почти лишеннойпризнаковвозраста, сманикюром иодним-единственнымскромным серебрянымколечком. Колечко— это странно.Такой дамепойдут бриллиантыили изумруды,на худой конец,а тут не поймичто, дешеваяподелка. Илиу этого колечкасовсем инаяценность? — Радзнакомству.
Заспиной тихорыкнул Грим,может, тожездороваясь,а может, демонстрируятаким образомревность.
—Скажучестно, я быпредпочлавстретитьсяс вами при другихобстоятельствах,Арсений. — Натапосмотрелаповерх егоголовы на Грима,и в ее глазахмелькнула теньнедовольства.Видимо, не вралаМарта про запреты.— Я ведь могуназывать васвот так запросто— Арсением? —спросила онасветским тоном.— Или вам большепо сердцу обращениеКрысолов?
— Каквам будет угодно,мадам. — Арсенийвыпрямился,бросил быстрыйвзгляд на Марту.
Вприсутствиибабушки всяее яркость инордическаяхолодностьпоблекли. ПередАрсением стоялауже не воинственнаяамазонка, готоваяна все, даже наночные прогулкипо кладбищу,а обычная девчонка,пытающаясяказаться взрослееи опытнее, чеместь на самомделе. Он подозревал,что подобныеметаморфозыслучились из-заНаты. Если так,то врагу непожелаешь такуюбабушку.
—«Арсений»звучит болеемелодично. —Женщина кивнула.
Мелодично...Он едва удержалсяот ироничнойусмешки. Еслиговорить омузыке, то еготочно нужноназывать Крысоловом.Пять лет назадЛысый дал емуэту кличку непросто так.Тогда она звучаладико, а теперьАрсений с нейсроднился ипочти привыкк ее тайномусмыслу.
— Меняможете называтьНатой. Не люблюлишних церемоний.Кстати, о церемониях!— Ната обернулась,посмотрелана внучку. —Марта, я отпустилаЗинаиду. Будьлюбезна, заваринам с Арсениемчаю.
—Кофе,если можно.
Арсенийснял очки, сунулих в нагрудныйкарман куртки.Ранее приглушенныйжелтыми стекламимирбольнополоснул поглазам буйствомкрасок. Крысоловна секундузажмурился,пережидая боль,посмотрелсначала наНату, потом наМарту. Их аурыбыли одинаковогозолотистогоцвета, такоеиногда встречаетсяу кровныхродственников,нечасто, новстречается.У Селены и Элеонорыауры тоже одногоцвета. Это, конечно,если Селенины«батарейки»не на нуле.Единственное,что отличаловнучку от бабушки,— это метка.Дымной диадемынад головойНаты Арсенийне увидел нив очках, ни безочков.
—Значит,мне зеленыйчай, а нашемугостю — кофе.— Ната обвелагостиную задумчивымвзглядом, апотом велела:— И подай мнесигареты.
Воттак, безо всякого«пожалуйста»или «будь любезна»,словно Мартаей не родственница,а прислуга.Очень интересно.
*****
Мальчикбыл забавный.Настолькозабавный, чтона мгновениеНата пересталаверить в егосверхспособности.Она виделаКрысоловатолько на фотографии,да и фотографията была старой,а детям свойственнобыстро растии меняться.Сейчас он сталсовсем другим,этот забавныймальчик. Силаиногда творитс людьми странныевещи. Если, конечно,в нем есть хотьтолика Силы.
Натазатянуласьсигаретой,вгляделась
в марево заокном. Еще неночь, но из-занадвигающейсягрозы уже совсемтемно, вон дажефонари зажглись.Время неудачное,совсем неподходящеедля того, чтоона задумала,но выбиратьей не позволили.Впервые замногие годырешение принялиза нее. И ктопринял?! Мальчишка,ровесник Марты,паяц в желтыхочках...
Раздражениенакатило внезапно,горькое, какдым от сигареты.Вся ее жизнь— теперь сплошнаягоречь, а ведькогда-то казалось,что она вырваласьиз тисковобстоятельств.Ната прикрылаглаза, успокаиваясь,на корню убиваясовершенноненужное сейчасчувство, сделалаглубокий вдох,посмотрелане на гостя, ана Марту. Тауже закончиласервироватьстол. На троих.Глупая, наивнаядевочка...
—Марта,ты можешь бытьсвободна! —Привычная стальв голосе и вежливаяулыбка. Зинаидане права: онане придираетсяк внучке, онапытается понять,защитить изащититься.Черную кровьможно усмиритьтолько так.Если вообщеможно усмирить...— Я хочу поговоритьс Арсениемнаедине.
Мартане ожидала, онауронила ложечкуна блюдце сгромким, неприличнымстуком, и сосредоточенноевыражение еелица сменилосьрастерянным,а в самых уголкахглаз затаиласьобида. Еще одинребенок, решивший,что ему позволятиграть во взрослыеигры. Господи,сколько же ихвокруг — беспомощных,наивных, привыкшихк тому, что Натавсе исправит,все урегулирует.Их ли это вина?Сложный вопрос.Иногда беззаветнаялюбовь рождаетмонстров. Понятьбы это раньше,не было бы сейчасэтой горечи,не сжималосьбы от боли сердце.Пустое! Сделанногоне воротишь.
— Ябуду у себя. —Марта не обращаласьни к кому конкретно.Она, так же каки сама Ната,смотрела втемноту заокном. — Еслипонадоблюсь,позови.
Отвечатьне обязательно,достаточнокивка головы.Они обе ужепривыкли ктакому общению,они уже почтизабыли, какбыло раньше.Так проще ибезболезненнее.
Крысолов,в душе Натапродолжаланазывать мальчишкуКрысоловом,пил кофе неторопливымиглотками. Пес,неслыханнаядерзость —привести животноев ее гостиную,дремал у егоног. Пес такойже странный,как и хозяин.Черный, ни единогосветлого пятнышка,огромный, стяжелым взглядомпочти человечьихглаз. Хорошо,что он спит,так проще.
— Мненужна вашапомощь, Арсений.— Начать разговороказалосьнелегко, непомогли нисигарета, никрепкий зеленыйчай. — Я попалав очень затруднительноеположение.
Онне удивился.Наверное, всеего клиентыпопадали вположенияразной степенизатруднительности.Он просто отодвинулчашку с недопитымкофе и сказал:
— Явас слушаю,Ната.
Сколькораз она мысленнопредставляласебе эту беседу,сколько разпрокручивалав голове слова,которые скажетКрысолову, асейчас вотрастерялась.
— Выверите в злойрок, Арсений?
Вместоответа он лишькивнул, а егочертов песприоткрыл одинглаз.
— Мнекажется, надмоей семьейнавис злой рок.— Вот она и сказалато, что собиралась.Сердце испуганновздрогнулои забилосьчасто-часто.Наверное, пришловремя послушатьврачей и перестатькурить. — Хужетого, мне кажется,что в тех несчастьях,что происходятс моими близкими,виноват моймуж. Мой покойныймуж. Вы знаете,кем он был?
—Знаю.— Крысоловкивнул. — СавваСтрельников,известныйхудожник, скульптор,гений.
— Ябы сказала —злой гений. —Она едва удержаласьот желанияобернуться,чтобы посмотреть,а не стоит лиза ее спиноймертвый Савва.Тридцать летпрошло со дняего смерти, аона продолжаетжить с этимсвербящим,совершенноиррациональнымчувством. —Маленькийэкскурс в историю,если не возражаете.
Крысоловне возражал.Он смотрелочень внимательнои сосредоточенно,но не на нее, ана что-то видимоетолько емуодному. За ееспиной...
— Проего вклад вискусство, проего картиныи его фонд высможете узнатьиз энциклопедийи Интернета.Я сейчас попробуюрассказатьо другой сторонежизни Стрельникова,и не перебивайтеменя, пожалуйста,Арсений, мнеи без того нелегкодается этотразговор.
Они не думал ееперебивать,он гладил своюсобаку и смотрелв пустоту. Может,зря она все этозатеяла? Нотеперь ужепоздно, НатаСтрельниковане из тех, ктоотступает.
— Вывидели павильонв парке? — спросилаона, гася впепельницетак и не докуреннуюсигарету.
—Видел.
— Оннеобычный. Выдолжны войтив него, чтобыпонять, что этотакое, — сказалаона с нажимом,и загашеннаясигарета просыпаласьсерым пеплом.
—Сейчас?
— Чутьпозже. — Натастряхнула спальцев пепел.Вот бы с такойже легкостьюстряхнуть ссебя все проблемы!Да, видимо, несудьба.
—Саввапостроил павильонеще до встречисо мной и ужепосле нашейсвадьбы надстроилвторой этаждля меня.
— Длявас? — В ровномголосе Крысоловане было и тениинтереса.
— Навтором этажечто-то вродедомашнейобсерватории,с мощным телескопоми выходом накрышу. Я былааспиранткойкафедры небесноймеханики игравиметрииастрономическогоинститута.Давно, оченьдавно, еще добрака с Саввой.Обсерватория— его свадебныйподарок.
— Ачто в самомпавильоне?
— Напервом этажебыла мастерскаяСаввы. Ну, несовсем мастерская,скорее местодля уединения.Иногда он любилтам работать,временамизадерживалсядопоздна. Онвсегда относилсяк ним как-топо-особенному,считал, что имне место подоткрытым небом,что их нужнооберегать отпостороннихглаз.
—Кого?
— Муз.
— Муз?— А вот теперьКрысолов удивилсяили, может, неудивился, арешил, что онасвихнулась.— Это тех мифическихмуз, которыевоодушевляюттворцов насвершения?
—Отчасти.Я сейчас объясню.Савва был человекомувлекающимся,я бы даже сказала,склонным кмистицизму.Он обладалособеннымвидением мира.Он сам был особенный.
Точнов подтверждениеслов Наты, черныйбархат небавспорола молния,где-то над паркомгромыхнуло— Савва всегда