убийство твоегокузена и вовсестановитсябессмысленным.Злодею и такуже ничего несветит, его ужелишили наследства,и нет никакогосмысла устранятьконкурентов.Понимаешь,Марта?
— Да,наверное, тыправ. — Она сновасмотрела втемноту за егоспиной, влажнаяпрядь волосприлипла кбледной щеке,и Арсений едвасдерживалжелание коснутьсяее рукой. Глупо!Глупо и опасно,потому что вэтом доме каждыйведет своюсобственнуюигру. Даже Марта...— Все это простонесчастныеслучаи, роковыесовпадения,вот только... —она замолчала,так и не договорив.
— Тычто-то хотеласказать?
— Нет.Это так... глупости.
Арсенийне знал, о чемона думала вэтот момент,но уж точно нео глупостях.В глазах Мартыбыл страх. Чегоможет боятьсяСнежная королева?Или кого? А впрочем,это уже не егопроблемы и неего дело. Онотказал бабке,так какой смыслпомогать внучке!В его деле нужнобыть последовательным.
— Ну,глупости — этоне мой профиль.— Он улыбнулся,щелкнул брелокомсигнализации.— Приятно былопознакомиться,Марта!
Онаничего не ответила,даже не посмотрелав его сторону.Снежная королевао чем-то думала,и в ее снежныхмыслях не быломеста простомуКрысолову. Какхорошо, что всезакончилось,что он большеникогда в жизнине увидит ниМарту, ни еебабку. К чертуработу! Сегодняночью он будетгреться у каминас бокалом белоговина и мечтатьоб Индийскомокеане!
Застоявшийсяджип радостновзревел, сидящийна заднем сиденьеГрим нетерпеливорыкнул, положилморду на передниелапы.
—Домой,Гримушка! —сказалАрсений нарочитободро. —Конецтрудовым будням!
Автомобилькатился потемной аллее.Проезжая мимопавильона,Арсений неудержался,сбавил скорость.Яркий электрическийсвет выплескивалсяиз павильонав темноту парка,разбавляя ее,делая чутьменее темной,чутьболеепрозрачной.В этой разбавленнойтемноте человеческаяфигура былапочти не заметна,если бы Арсенийсмотрел в этотмомент на дорогу,а не на павильон,то не увиделбыровным счетомничего. А так...Темная фигура,не понять, мужскаяилиженская,метнулась вглубину парка,раствориласьв ночи. Не Мартаи не садовник.Этим двоим такбыстро до павильонане добраться.В таком случаекто? Ната сказала,что всех отослала.Всех ли?
Впереди,где-то совсемблизко, громковзревел мотор—таинственныйнезнакомецспешным порядкомуносил ноги.Арсений ужебыловтопил в полпедаль газа,но в самый последниймомент передумал.Какой смыслгоняться неизвестноза кем?! Нужнобыть последовательным.
—Домой,—повторилон, ни к комуконкретно необращаясь. —Намтут большеделать нечего.
Творец,1925 год (Каллиопа)
—Саввушка,а что ж ты щипустые кушаешь?— Назатылок легламягкая рука,заскользилавниз по шее,царапнула кожуострыми ноготками.— Явот сейчас тебесметанки принесу.
Прасковьяубрала руку,но вместо тогочтобы сходитьзаобещаннойсметанкой, смечтательнымвздохом приселана соседнийстул. Пышнаягрудь ее аппетитноколыхнулась,и Савва тут жезабыл и про щи,и просметану.
Онабыла совершенноособенной —ПрасковьяПирогова, егоновая муза. Безнее в этой дикой,истерзаннойГражданскойвойной странеСавва не выжилбы, пропал бынепременно,сгорел в истовоми безрассудномогне перемен.
Сколькораз он уже пожалел,что поддалсяглупейшемудушевномупорыву, чтоблагополучнойФранции предпочелРоссию, которуюуже и вспоминал-тос трудом.
Отечество...Воздух отечестваоказался горьким,пропитаннымстрахом и пороховымдымом. Савва,еще не до концаоправившийсяот физическогои душевногонездоровья,попал из огняда в полымя.
Родителиумерли ещечетыре годаназад, отчийдом сгорел вгорниле революциитак же, как сгорелов огне прошлоеСаввы. Жизньнужно былоначинать снового листа.Не жить, а выживать,бороться закаждый прожитыйдень, кулакамидоказыватьсвое правоназыватьсячеловеком. Еслибы не драгоценностиАдели, Савванепременнопропал бы ещев первые месяцыпосле возвращения.Рубиновыйбраслет ушелна то, чтобывыправить новыедокументы иновую биографию.Отныне он СавелийСтрельников,бывший красноармеец,грудью защищавшийродину от вражескихинтервентов,контуженыйи чудом выживший.Отныне Парижостанется впамяти лишьсладким сном.Савва готовсмириться иизмениться.Он привыкнетк новому мируи новому себе.Но как отказатьсяот мечты, отдела всей своейжизни?!
Саввеповезло, когдаот драгоценностейАдели осталисьтолько воспоминания,когда из всехсокровищ надне истрепаннойдорожной сумкиуцелели лишькартины Амедеода пара егособственныхработ, он нашелтех, кого искал,—единомышленников!
Наполовинусодраннаяшпаной афишазвала на художественнуювыставку. АссоциацияхудожниковреволюционнойРоссии! Господи,какое дикое,какое претенциозноеназвание! ВПариже он привыкк изяществуформ и простотеизложения, ноМосква —это,увы, не Париж.К черту революциюи к черту Россию!Он идет на выставкуХУДОЖНИКОВ!Он идет на встречус судьбой!
Тавыставка ивправду сталадля Саввысудьбоносной.На ней он, последовательи истовый поклонникабстракционизма,понял, какихбогов отнынеследует восхвалятьи какие картиныписать, чтобывыжить.
Реализм!А еще лучшегероическийреализм! Вотего новая религия.И пусть душапротивитсяи рвется обратнов мир текучихобразов и размытыхлиний, он справится.Ему бы тольконайти своюмузу…
СвоюКаллиопу Савванашел по голосу— сильному,глубокому,заставляющемузабыть все насвете. Из распахнутогоокошка лилосьчарующее контральто:
Толькораз бывают вжизни встречи,
Толькораз судьбоюрвется нить,
Толькораз нам в жизнисуждено страдать,
Верить,желать и ждать...
Всеэто: и томныйавгустовскийвечер, и дивныйголос неведомойпевицы, и совпавшие
с его больющемящие строки— всколыхнулов полумертвойдуше Саввычто-то оченьглубинное,давно забытое.Он влюбилсяв голос, еще невидя его хозяйку.Он готов быллюбить ее всякую:больную, хромую,рябую, но чувствовал,что его музаокажется настоящейкрасавицей.
Августовскаяночь наступилабыстро. Закатноесолнце позолотилокрыши домови нырнуло впереулок, аСавва продолжалстоять у распахнутогонастежь окошка,не обращаявнимания нина наползающуюот реки сырость,ни на тонкийписк озверевшихкомаров. Онждал, когдаФортуна сноваявит ему своерасположение.
Занавескана заветномокошке качнуласьв тот самыймомент, когдаСавва, чертыхнувшись,прихлопнулсамого наглогои ненасытногокомара, и наподоконниклегла женскаярука.
— Ичто это вы тутстоите? —В чарующемголосе —любопытствои лишь самуюмалость страх.— Ждете кого-то?
— Жду.Я жду вас...
Егомуза не былапохожа на тех,прежних. Зрелаякрасота, рубенсовскиеформы, золотовеснушек, россыпьне убранныхв косу пшеничныхволос. Опыт исила сорокалетнейженщины.
Еезвали ПрасковьяПирогова. дваждывдовая, но непотерявшаявкус к жизни,в свои сорокеще весьмаинтересная,безо всякоймужской поддержкиловко управляющаясяс двумя весьмаприбыльнымимагазинами.Нэпманша,представительницатой социальнойпрослойки, ккоторой простойлюд испытываетодновременнои презрение,и зависть. Хозяйкаостровка спокойствияв бушующемвокруг безумномморе.
О,что же это былоза счастье —сновапочувствоватьдавно забытое,почти утраченное!Вдохновениеистовое, ненасытное,лишающее снаи спокойствия.
Прасковья,с ее славянскойкрасотой ибогатствомформ, на картинахполучаласьнастоящейбогиней. И натех, которыеСавва показывалтоварищам-ахрровцам,и на тех, которыене видел никто,кроме него иего музы. Напервых Прасковьябыла строгаи сосредоточенна,совершенноне идущую ейпролетарскуюкумачовуюкосынку поправлялажестом решительным,отвергающимдаже намек наженственность.На вторых изодежды на Прасковьеоставаласьлишь подареннаяСаввой шелковаяшаль цветаберлинскойлазури, и лишеннаяпола грознаявоительницапо мановениюкисти превращаласьв роковуюобольстительницу.Первые картиныделали СаввеСтрельниковуимя и репутациюреволюционногохудожника,вторые грелидушу и возвращалив то беззаботноепрошлое, когдаон был вечноголоден, но могтворить исключительнопо зову сердца.
Онипоженилисьв феврале. Прасковьяжелала венчаться,но Савва отказался,так же как отказалсяот пышногопразднованияв одном из модныхмосковскихресторанов.Ветры перемен,казалось, усмирилисвою силу, ноособенным даромон уже чувствовал,что очень скорозатишье кончитсяи начнетсяновая буря. Такзачем же дразнитьгусей, демонстрироватьнедружественномумиру свои богатства?!Это как дорогаяшелковая шаль,обвивающаяпышные бедраего ненагляднойКаллиопы, этото, что нельзяпоказыватьбольше никому.Прасковья, укоторой, кромедара быть музей,не имелосьбольше никакихдругих даров,обиделась, ногоревала недолго.Она была дивной— егомуза, она неумела долгогоревать.
*****
Надвазочкойс вишневымвареньем сделовитымжужжаниемкружили осы.Ната любилавишневое вареньес детства. Воттакоесладкое-сладкое,непременнос косточками.Зинаида сначалавозмущалась—чтоэто за вареньетакое с косточками?!— нопотом смириласьи специальнодляНатыварила вишнюотдельно.
Замесяц, прошедшийс той памятнойгрозовой ночи,в размереннойжизни поместья,казалось, ничегоне изменилось,но Ната знала:этот умиротворяющий,убаюкивающийпокой —всеголишь затишьеперед бурей.По ночам ей всечащеи чаще снилиськошмары, в нихона то убиваласама, то становиласьжертвой убийства.Сны не пугали,не в ее правилахбояться неизбежного,она хотеларазобраться!Хотела лицомк лицу встретитьсяс тем, кто снеспешнымсадизмом ломалее жизнь.
Тотмальчик, Крысолов,сказал, что впоместье чисто.Ната хотелаверить, но немогла. Страх,привычный,растворившийсяв крови, ужедавным-давновытравил изсердца веру.Никому нельзядоверять —вот девиз,благодарякоторому онадо сих пор жива.Времени остаетсямало,инужнораспорядитьсяим с умом. Онане последуетсовету Крысолова,она поступитиначе —заставитэтого самоуверенногомальчишкувступить вигру. Пустьдаже это случитсянесейчас, а послеее смерти...
Ион вступит! Вэтом нет никакогосомнения. Мотивация— такоеудивительноеслово! Ей естьчем замотивироватьКрысолова, естьчто предложитьв обменнаего услугу.Наверное, этобудет интересно,можеттак статься,этоокажетсяболезненнодля многих,если не длявсех, но онадобьется правды.Жаль только,что увидетьразвязкуей уженедоведется.Очень жаль...
—Хозяйка?Аким зашел вгостиную незаметно.Несмотря напреклонныегоды, походкау него былапо-кошачьимягкая. — Хозяйка,ты должна этоувидеть.
Онсмотрел на неесверху вниз,щурился, словноот яркого солнца,но даже сквозьэтот прищурНата виделатревогу.
— Чтоеще? — Рука помимоволи потянуласьк портсигару.
Акимответил несразу. Он молчал,а по его старомулицу, догоняяодна другую,пробегали тени.
КогдаНата прикуриваласигарету, рукипочти не дрожали.Есть еще порохв пороховницах...
— Дане стой столбом!Помоги мне!
Акимкивнул, осторожно,стараясь ненаступать наковер, подошелк Нате, положилладони на спинкуинвалидногокресла. От егорук пахлосвежескошеннойтравой и дешевымтабаком. Натаприкрыла глаза,успокаиваясь,скомандовала:
—Вези!
...Этостояло в павильонерядом с ведущейна второй этажвинтовой лестницей.Грубая холстиназанавешивалаэто до самойземли, но Натене нужно быловидеть, чтобыпонять, что подней. В душе всееще теплиласьслабая надежда...Если ничего