не изменилось,если там, подпологом, всеосталось какпрежде, то ейнечего бояться.
— Тыуже видел? —Голос звучалпочти спокойно,почти нормально.
Вместоответа Акимкивнул, и в молчанииего Ната прочласвой смертныйприговор.
—Открывай!— велела она.
Онколебался. Дажекогда его худая,похожая наптичью лапуладонь потянуласьк холстине, налице читалисьсомнение истрах.
— Нуже, Аким! — Онадолжна этовидеть! Теперьона просто несможет жить,если не увидит.
Холстинапоползла внизс тихим шелестом.Наверное, стаким вот страшнымзвуком гадюкасбрасываетстарую шкуру...Ната, непобедимаяи неустрашимаяНата крепкозажмурилась.
Воттак бы и сидетьдо конца днейс закрытымиглазами. Толькобы не видеть,только бы неверить, чтопришел и еечеред.
...Мраморнаямуза смотрелана Нату еесобственнымиглазами, соснисходительнойнебрежностьюулыбалась еесобственнойулыбкой, еесобственнымигубами зачитывалаей смертныйприговор. Еекаменное воплощениебыло полностьюготово, от игривогозавитка волосна виске докрохотнойскладочки намраморномхитоне. Кактакое моглослучиться?!Ведь тот, ктозадумал этупроклятуюстатую, сошелв ад, так и незавершив начатое.Она хорошозапомнила, онавидела всесвоими собственнымиглазами тридцатьлет назад.
Отстатуи не должнобыло остатьсяничего, кромевоспоминаний,но вот же она!Живая, едва лине живее еесамой! Как такслучилось, чтопрошлое воскресло,обрело мраморнуюплоть, занялоуготованныйему пьедестал?
—Савва!— Крик яростивзмыл под потолок,просыпалсяна плиты павильонаиздевательскимсмехом мертвых,но таких живыхмуз. «Ты теперьодна из нас,Урания! Ты теперьтоже мертвая...»
Чтобыне слышать этотс ума сводящийшепот, Натазажала ушируками, замоталаголовой, прогоняянаваждение.Нет ничего!Примерещилось!Кто бы ни затеялэту игру, онане сдастся, еетак просто невозьмешь!
«Ужескоро, Урания...мы ждем тебя...»Сердце сдавилоболью, Натазастонала,беспомощнои бездумнозашарила рукамипо укрытымпледом коленям.
—Тише,тише! — Запястьесжала мозолистаяладонь Акима.— Я сейчас достанулекарство. Дагде же оно утебя, Наталья?!
Оннашел, с силойразжал ее онемевшиегубы, сунул врот сразу дветаблетки.
— Все,Наталья, сейчаспройдет. Тытолько чуть-чутьпотерпи. — Акимсуетился, чернойтенью металсямежду белоснежныхмраморныхстатуй. — Я сейчасвызову «Скорую».
— Ненужно «Скорую».— Сердце всееще сжималачья-то невидимаярука, но дышатьуже стало легче.Она не сдастсябез боя! Не доставитему такогоудовольствия.— Когда ты этонашел?
—Сегодняутром. Не нужнобыло тебе показывать,я не подумал...
— Нооткуда?!
Онатоже о многомне думала. Нехотела верить,предпочиталазакрыватьглаза, а теперьпоздно. Каменныйдвойник полностьюготов, и этозначит, чтообратный отсчетуже запущен.И запустил егоне ее мертвыймуж. Толькоодин человёкв мире мог закончитьначатое гениальнымСаввой Стрельниковым.Как горько икак несправедливо,когда нож вспину вонзаютсамые близкие,самые дорогие...
— Такя позвоню в«Скорую»? —Аким приселна корточкиперед Натинойколяской, теперьих глаза былина одном уровне,теперь онаотчетливовидела то, чтотворится надне его васильковыхглаз.
— Нев «Скорую». —Ната накрыласвоей ладоньюего искореженнуюартритом руку.— Позвони моемунотариусу, яхочу изменитьзавещание.Телефон я тебесейчас продиктую...
— ...Ивот тут поставьтеподпись, НатаПавловна! —Нотариус придвинулк ней еще одну,уже бог вестькакую по счетубумажку. — Все,дело сделано!
— Этохорошо, чтодело сделано.— Ей даже удалосьулыбнуться.Если бы ручкане выпала извраз ослабевшихпальцев, былобы и совсемхорошо.
Нотариусподхватилручку, аккуратноположил ее настол передНатой, попятилсяк выходу.
— Ну,если я вам большене нужен...
—Большене нужны! — Онане стала рассыпатьсяв бесполезныхлюбезностях.Времени слишкоммало, чтобытратить егона такие пустяки.Дело сделано,и теперь онаможет бытьспокойна. Того,кто находитсяпо ту сторонушахматнойдоски, ждетбольшой сюрприз...
Нотариусушел, деликатнои совершеннобесшумно притворивза собой дверь,но тут же в кабинетворваласьвстревоженнаяЗинаида.
— НатаПавловна, дачто ж вы не бережетесебя совсем?!Аким говорит,вам плохо стало,а вы даже врачане позвали!Может, сейчасвызвать?
—Обойдусь!— отмахнуласьНата. Теперь,когда она решилась,ей стало таклегко, как небыло уже, наверное,лет тридцать.
— Алекарствовыпили? — продолжаласуетитьсяЗинаида. — Выж вечно забываетепро лекарства,Ната Павловна!
—Зинаида,угомонись! —Она хлопнулаладонью постолу, и ручкаснова скатиласьна самый край.Не нужно мнелекарство.Знаешь что, тымне лучше чаялипового сделайи принеси варенья.
—Вашеголюбимого —вишневого? —Зинаида расплыласьв счастливойулыбке.
—Моеголюбимого —вишневого! —Еще бы закурить,да вот портсигаркуда-то запропастился.— Зинаида, гдемои сигареты?
— Такне знаю я. — Зинаидавзмахнуларуками. — Пропали?Вот и славно,вот хоть часочекпоживете безэтой отравы!
Домработницапринесла подносс чаем прямов кабинет, быстрои ловко сервировалажурнальныйстолик, подкатилакресло Натык распахнутомунастежь французскомуокну.
—Что-нибудьеще, Ната Павловна?
—Ступай,Зинаида! Дальшея уж как-нибудьсама справлюсь.
— Ну,я тут, неподалеку.— Она не спешилауходить, мяласьу прикрытойдвери. — Вы зовите,ежели что, НатаПавловна.
— Даиди ты уже! Ненужно мне большеничего. А нет,постой! Сигаретпринеси. Еслине найдешь, уАкима попроси,у него точнобудут.
Наверное,Зинаида сновазавела бы старуюпластинку овреде курения,но, поймавмногозначительныйвзгляд хозяйки,молча кивнула
и удалилась.
Впервыеза долгое времялиповый чайне горчил, апах настоящиммедом, а у вишневоговаренья с косточкамибыл тот самый,почти забытыйс детства вкус.Впервые Натачувствовалапокой и умиротворение.Она сделаласвой ход, теперьот нее уже ничегоне зависит иможно, наконец,расслабиться,словно липовыйчай, пить жизньбольшими ижадными глотками,заедая вишневымвареньем.
...Натапоняла, чтоумирает, когдавазочка с вишневымвареньем опустеланаполовину.Обострившимсясвоим чутьемдогадалась,что в этой самойвазочке ждаласвоего часаее смерть. Мирпоплыл, стремительнои неуклонностал терятькраски, звукии запахи, израдостнойакварели превратилсяв унылый черно-белыйнабросок. Итолько человек,почти не таясьстоящий по тусторону окна,казался живымна этом мертвомчерно-беломфоне.
Онаошиблась. Ошибласьво всех своихстрашныхпредположениях.Действительностьоказалась ещестрашнее. Теперь,стоя на порогев иной мир, Натанаверняказнала, с кемиграла в смертельнуюигру. Как жаль,что прозрениепришло такпоздно, какжаль, что онауже не в силахничего изменить.И мальчик ошибался...
Последнее,что увиделаНата перед тем,как мир окончательнопогас, — прозрачнаякапля вишневоговаренья набелоснежнойсалфетке...
Творец,1938 год (Каллиопа)
Онне знал, что имузам свойственностареть.Чтоможет бытьужаснее стареющеймузы?! Что можетбыть печальнее?..
Дажев свои пятьдесяттриПрасковьябыла еще хороша,но тотчудесныйсвет, в которомСавва черпалвдохновениевсеэтигоды,тускнел с каждымднем. Светуходил, выгораликраски: в дивныхпшеничныхволосах запуталасьпаутинаседины, румянецна щеках поблек,васильковыеглазавыцвелидо грязно-серого,а шелковая шальцвета берлинскойлазури нарыхлых бедрахсмотреласьуже даже не какнасмешка, а какоскорбление.Наверное,с внешнимипроявленияминеизбежногоСавва смирилсябы, в свои неполныесороклет он научилсяи смирению,и терпению,но Прасковьяугасалаизнутри.В ней большене было тоймягкой, почтиматеринскойнежности,в до сихпор еще глубокоми чарующемголосенет-нет да ипроскальзывалипаническиенотки, а во взгляде,казалось,навеки вечныепоселиласьмольба.
—Стараяя длятебястала, Саввушка.— Пухлаярукапривычно соскользнулас затылка нашею, царапнуланогтями кожу,но уже не игриво,а раздражающе.
—Глупости!Ты бесподобна,моя Каллиопа!— Ложь,такая же привычная,с каждым словомдающаяся вселегче, капляза каплей отравляющаядушу.
— Эх,нужно былоребеночка теберодить.Может,если бы былребеночек...
Слушатьпро ребеночка,которого затухающаямуза емуне подаритуже никогда,неприятно. Естьв этих жалкихсловах что-тоунизительноеи длянего,и длянее.
—Прасковья!— Кулаквпечаталсяв стол с такойсилой,борщ из тарелкивыплеснулся,прямнабелоснежную,до скрипанакрахмаленнуюскатерть,несколькокапель попалина манжетысвежей, толькочто надетойрубашки. Красныекапли борщапохожи на кровь,и отэтого на душестановитсяеще гаже.— Пойдуя, Прасковья.Выставка, тыже понимаешь...А работытамнепочатыйкрай...
—Иди... —В линялыхглазахПрасковьи слезыобиды. —Толькосорочку сейчасновую принесу.Как же ты вгрязной-то?
— Ясам,отдыхай. —Зряон так. Развеж онавиноватав том, что состариласьтак стремительнои так некрасиво?— Прости,любимая,накатилочто-то...— Быстрокоснутьсягубамисоленойот слезщеки ибежать, кудаглаза глядят,чтобыне видеть, какплачетегозатухающаямуза, чтобы невидеть на еестареющем лицеотражение своейподлости, чтобыпоскорее разжатькулаки, стиснутыев порыве неподвластнойразуму ненависти.
Снаружи— зимапосредилета, тополязасыпаютулицу невесомымснегом, а израскрытогонастежь окнальетсятоскливыйискаженныйпатефономголос:
Толькоразбываютв жизнивстречи,
Толькоразсудьбою рветсянить.
Аон и не заметил,когдаего Каллиопапересталапеть. Может, втот самый день,когда он принесв домпатефон?.. Впрочем,не о томнужносейчас думать!Выставка откроетсяуже через тридня.
Этавыставка значиладля Саввыстолько, чтои словамине описать.Его собственная,персональная!Есливсепойдет, какзадумано,еслион всеправильнорассчитал,еслина нужные рычагинажал, то перспективыперед нимоткроютсянебывалые вовсех смыслах.Нужно тольконе оплошать,произвестивпечатление.На одних, тех,кто не чуждпрекрасному,своими художественнымиталантами, ана других, тех,чье слово важнеев разы, идейностью,верной ориентированностью,готовностьюслужить. А какиначе?! Хоть имерзко поройстановитсяот всех этихинтриг, от холуйскогоподобострастияперед людьминичтожными,ни черта неразумеющимив искусстве,но по-другомунынче никак.Времена такиенаступилистрашные, чтонос нужно держатьвсегда по ветру,производитьвпечатлениетолько самоехорошее, заручатьсяподдержкойсильных мирасего. Биографияу Стрельниковаво всех смыслахправильная— не зря старалсяв двадцатьпятом. Но сейчаскто же смотритна биографию!Сейчас такиеголовы летят,что жить страшно.А Прасковьяведь из бывшихнэпманов, и мужее второй былбелогвардейскимофицером... Тревожновсе это, едвали не тревожнеетого, что светаот нее осталосьчуть...
*****
Заокном лил дождь.Еще неделюназадстояланевыносимаяжара, а теперьвот —осеннеененастье, словноНата забралас собой лето.
Мартастояла у окна,прижавшисьлбом к прохладномустеклу, закрывглаза, почтине прислушиваяськ тому, чтопроисходилов кабинете.После похоронпрошло всеготри дня, а миружеперестроился,приспособилсяк отсутствиюНаты. И мир, иродственники...
— Ну,и долго нам ещеждать?!
ЭтоИлья. В голосераздражениепополам снетерпением.Самый старшийвнук, он и велсебя как лидер.Старался вести...По-хозяйски