В поэзии, существовавшей до сихпор,
специалистыизнатоки ценят выше всего драму, и по праву, ибо
она дает (или могла бы дать) наибольшую возможностьизобразить
"я"какнекоемножество--еслибыне грубая подтасовка,
выдающая каждыйотдельныйперсонаждрамызанечтоединое,
посколькуонпребываетвнепреложноуникальной,цельной и
замкнутой телесной оболочке.Вышевсегодажеценитнаивная
эстетикатакназываемуюдрамухарактеров,гдекаждое лицо
выступаеткакнекаячеткообозначеннаяиобособленная
цельность.Лишьсмутноипостепенновозникаеткоеу кого
догадка,чтовсеэто,можетбыть,дешевая,поверхностная
эстетика,чтомызаблуждаемся,применяякнашимвеликим
драматургам великолепные, но не органические длянас,алишь
навязанныенампонятияопрекрасном,понятияантичности,
которая, отправляясь всегдаотзримоготела,собственно,и
изобрелафикцию "я", фикцию лица. В поэзии Древней Индии этого
понятия совершенно не существует, герои индийского эпоса --не
лица,аскопищалиц,рядыолицетворений33.Ивнашем
современном мире тоже есть поэтическиепроизведения,гдепод
видомигрылици характеров предпринимается не вполне, может
быть, осознанная автором попытка изобразить многообразиедуши.
Ктохочетобнаружитьэто,долженрешитьсявзглянутьна
действующихлицтакогопроизведениянекакнаотдельные
существа, а как на части, как на стороны, как на разные аспекты
некоеговысшегоединства(еслиугодно,души писателя). Кто
посмотриттак,скажем,на"Фауста",длятогоФауст,
Мефистофель, Вагнер и все другие составят некое единство, некое
сверхлицо,илишьвэтомвысшемединстве,не в отдельных
персонажах, есть какой-тонамекнаистиннуюсущностьдуши.
КогдаФауст произносит слова, знаменитые у школьных учителей и
вызывающие трепет у восхищенного обывателя:"Ах,дведушив
моей живут груди.", он, Фауст, забывает Мефистофеля и множество
другихдуш,которыетоже пребывают в его душе. Да ведь и наш
Степной волк полагает, что носит в своей груди две души(волка
ичеловека),инаходит,чтоужеэтимгрудьегопагубно
стеснена. То-то и оно, что грудь, теловсегдаединственны,а
душ в них заключено не две, не пять, а несметное число; человек
-- луковица,состоящаяизсотникожиц,ткань, состоящая из
множества нитей. Поняли и хорошо знали этодревниеазиаты,и
буддийскаяйогаоткрылацелуютехнику,чтобыразоблачить
самообман личности. Забавна и разнообразнаиграчеловечества:
самообман,над разоблачением которого Индия билась тысячу лет,
-- это тот же самообман,наукреплениеиусилениекоторого
положил столько же сил Запад.
Еслимыпосмотрим на Степного волка с этой точки зрения,
нам станет ясно,почемуонтакстрадаетотсвоейсмешной
двойственности.Он,как и Фауст, считает, что две души -- это
для одной-единственной груди уже слишком много и что они должны
разорватьгрудь.Аэто,наоборот,слишкоммало,иГарри
совершаетнадсвоейбеднойдушойстрашное насилие, пытаясь
понять ее в таком примитивном изображении.Гарри,хотяони
высокообразованныйчеловек,поступаетпримернотакже, как
дикарь, умеющий считать только до двух. Он называет однучасть
себячеловеком,адругуюволкомидумает, что на том дело
кончено и что он исчерпал себя. В "человека" онвпихиваетвсе
духовное,утонченноеилихотябыкультурное, что находит в
себе, а в "волка" все импульсивное, дикоеихаотичное.Нов
жизнивсе не так просто, как в наших мыслях, все не так грубо,
как в нашем бедном, идиотском языке, и Гарри вдвойне обманывает
себя, прибегая к этому дикарскому методу "волка". Гарри, боимся
мы, относит уже к "человеку" целые области своей души,которым
дочеловекаещедалеко,а к волку такие части своей натуры,
которые давно преодолели волка.
Как все люди, Гарри мнит, что довольно хорошознает,что
такоечеловек,анасамомделевовсе не знает этого, хотя
нередко,вснахидругихтрудноконтролируемыхсостояньях
сознания,обэтомдогадывается.Незабыватьбыемуэтих
догадок, усвоить бы их как можно лучше! Ведьчеловекнеесть
нечтозастывшееинеизменное(таковбыл,вопреки
противоположным догадкам ее мудрецов, идеал античности), а есть
скорее некая попытка, некий переход,естьнечтоиное,как
узкий,опасныймостикмежду природой и Духом. К Духу, к Богу
влечет его сокровеннейшее призвание, назад к матери-природе--
глубиннейшаятоска;междуэтимидвумя силами колеблется его
жизнь в страхе и трепете. То, что люди в каждыйданныймомент
вкладываютвпонятие"человек",есть всегда лишь временная,
обывательскаядоговоренность.Этаусловностьотвергаети
осуждаетнекоторые наиболее грубые инстинкты, требует какой-то
сознательности, какого-тоблагонравия,какого-топреодоления
животногоначала,онане только допускает, но даже объявляет
необходимой небольшую толику духа."Человек"этойусловности
есть,каквсякиймещанскийидеал,компромисс,робкая,
наивно-хитраяпопытканадуть,соднойстороны,злую
праматерь-природу,ас другой -- докучливого праотца -- Дух и
пожить между ними, в индифферентнойсередке.Поэтомумещанин
допускаетитерпитто,чтоонназывает"личностью",но
одновременноотдаетличностьнапроизволмолоха--
"государства" и всегда сталкивает лбами личность и государство.