Даже
если сегодня в борьбе отчаяния с трусостью победит трусость, то
всеравнозавтра и каждодневно передо мной снова будет стоять
отчаянье, да еще усугубленное моим презреньем к себе. Такяи
будуопятьхвататьсязабритву и опять отбрасывать ее, пока
наконец не свершится. Уж лучше сегодня же! Яуговаривалсебя,
какребенка,разумнымидоводами,норебенокне слушал, он
убегал, он хотел жить. Опять меня рывками носило погороду,я
огибал свою квартиру размашистыми кругами, непрестанно помышляя
овозвращенье и непрестанно откладывая его. Время от времени я
задерживался в кабачках, то на одну рюмку, то на дверюмки,а
потомменяснованосило по городу, размашисто кружило вокруг
моей цели, вокругбритвы,вокругсмерти.Порой,смертельно
устав,яприсаживалсянаскамью, на край фонтана, на тумбу,
слышал, как стучит мое сердце, стирал со лба пот, бежалснова,
в смертельном страхе, в теплящейся тоске по жизни.
Так,поздноночью,меняпринесловотдаленное,
малознакомое мне предместье, к ресторану,заокнамикоторого
неистовствовалатанцевальнаямузыка.Проходя в подворотню, я
прочел старую вывеску над ней: "Черный орел". Вресторанешла
ночная жизнь -- шум, толчея, дым, винные пары и крики, в заднем
залетанцевали,тамибушевала музыка. Я остался в переднем
зале, где находились сплошь простые,частьюбедноватоодетые
люди,тогда как в заднем, бальном, показывались и гости весьма
элегантные. Сутолока оттеснила меня в глубину зала, к стоявшему
близ буфета столику, где наскамьеустенысиделакрасивая
бледнаядевушка в тонком, с глубоким вырезом бальном платьице,
вволосахунеебылувядшийцветок44.Увидев,чтоя
приближаюсь, девушка внимательно и приветливо взглянула на меня
и, улыбнувшись, подвинулась, чтобы освободить мне место.
-- Можно? -- спросил я и сел возле нее.
-- Конечно, тебе можно, -- сказала она, -- ты кто?
-- Спасибо,--сказал я, -- я никак не могу пойти домой,
не могу, не могу, я хочу остаться здесь,возлевас,есливы
позволите. Нет, я не могу пойти домой.
Оназакивала головой как бы в знак понимания, и когда она
кивала, я смотрел на локон, падавший у нее со лба куху,ия
увидел,чтоувядшийцветок--это камелия. Из другого зала
гремела музыка, у буфета официантки торопливо выкрикивалисвои
заказы.
-- Оставайсяздесь,--сказалаонаголосом,который
действовал на меня благотворно. -- Почему же ты не можешь пойти
домой?
-- Не могу. Дома ждет меня... нет, немогу,этослишком
страшно.
-- Тогдане спеши и останься здесь. Только протри сначала
очки, ты же ничего не видишь. Вот так,дайсвойплаток.Что
будем пить? Бургундское?
Онавытерламоиочки; теперь лишь я увидел отчетливо ее
бледное, резко очерченное лицо снакрашенным,алымртом,со
светлыми, серыми глазами, с гладким, холодным лбом, с коротким,
тугимлоконом возле уха.
Что
будем пить? Бургундское?
Онавытерламоиочки; теперь лишь я увидел отчетливо ее
бледное, резко очерченное лицо снакрашенным,алымртом,со
светлыми, серыми глазами, с гладким, холодным лбом, с коротким,
тугимлоконом возле уха. Она доброжелательно и чуть насмешливо
стала меня опекать, заказала вина, чокнулась со мной и при этом
посмотрела вниз, на мои башмаки.
-- Боже, откуда ты явился? У тебятакойвид,словноты
пришел пешком из Парижа. В таком виде не приходят на бал.
Яответилуклончиво,немногопосмеялся,предоставил
говорить ей. Она мне очень нравилась, и это удивило меня,ведь
такихюныхдевушекядосих пор избегал и смотрел на них с
некоторым недоверием. А она держалась со мной именнотак,как
мнеинужнобыловэтотмомент--о, она и потом всегда
понимала, как нужно со мной держаться. Она обращалась со мной в
той мере бережно, в какой мне это нужнобыло,ивтоймере
насмешливо,в какой мне это нужно было. Она заказала бутерброд
и велела мне егосъесть.Онаналиламневинаиприказала
выпить,тольконе слишком быстро. Потом она похвалила меня за
послушание.
-- Ты молодец, -- сказала она ободряюще, -- с тобой легко.
Пари, что тебе уже давно не приходилось никого слушаться?
-- Да, вы выиграли пари. Но откуда вы это знаете?
-- Догадаться не мудрено. Слушаться--этокакестьи
пить:ктодолго не пил и не ел, тому еда и питье дороже всего
на свете. Тебе нравится слушаться меня, правда?
-- Очень нравится. Вы все знаете.
-- С тобой легко. Пожалуй,дружок,ямоглабытебеи
сказать,что тебя ждет дома и чего ты так боишься. Но это ты и
сам знаешь, нам незачем об этом говорить, верно? Глупости! Либо
ты вешаешься -- ну, так вешайся, значит,утебянатоесть
причины,-- либо живешь дальше, и тогда заботиться надо только
о жизни. Проще простого.
-- О, -- воскликнул я, -- если быэтобылотакпросто!
Клянусь,ядостаточнозаботилсяожизни,а все без толку.
Повеситься, может быть, трудно, я этого не знаю. Но житькуда,
куда труднее! Видит Бог, до чего это трудно!
-- Ну,тыувидишь,чтоэтоочень легко. Начало мы уже
сделали, ты вытер очки, поел, попил. Теперь мы пойдем и немного
почистим твои брюки и башмаки, они в этом нуждаются. А потом ты
станцуешь со мной шимми.
-- Вот видите, -- воскликнул я возбужденно, -- явсе-таки
былправ!Большевсегонасветемнежальнеисполнить
какой-либо ваш приказ. А этот я не могу исполнить.Янемогу
станцеватьнишимми,нивальс,ниполькуили как там еще
называютсявсеэтиштуки,яникогдавжизнинеучился
танцевать.Теперьвывидите,что не все так просто, как вам
кажется?
Красивая девушка улыбнулась своими алыми губами и покачала
четко очерченной, причесанной под мальчикаголовкой.