..
Уменяне хватило дыхания. Тысячи вещей надо было сейчас
сказать десятью словами, у меня выступил пот на лбу.
Но Гете сказал очень дружелюбно:
-- Что я дожил до восьмидесяти двухлет,можетбыть,и
непростительно.Ноудовольствия это доставило мне меньше, чем
вы думаете. Вы правы:долговечностиявсегдасильножелал,
смертивсегдабоялсяиснейборолся. Я думаю, что борьба
против смерти, безусловная иупрямаяволякжизниестьта
первопричина,котораяпобуждаладействоватьижитьвсех
выдающихся людей. Но что вконцеконцовприходитсяумирать,
это,мойюный друг, я в свои восемьдесят два года доказал так
же убедительно, как если бы умер школьником. В свое оправдание,
если это может служить им, скажу еще вот что:вмоейприроде
быломногоребяческого,многолюбопытства, много готовности
игратьиразбазариватьвремя.Потомумнеипонадобилось
довольно много времени, чтобы понять, что играть-то уж хватит.
Говорилонэто с очень озорной, даже нагловатой улыбкой.
Он сделался выше ростом, чопорность впозеинапыщенностьв
лицеисчезли.Ивоздухвокругнасбыл теперь сплошь полон
мелодий, полон гетевских песен51, я явственно различал "Фиалку"
Моцарта и "Вновь на долы и леса..." Шуберта. И лицоГетебыло
теперьрозовоеимолодоеисмеялось,ионпоходил то на
Моцарта, то на Шуберта, как брат, извездаунегонагруди
состояласплошьизлуговыхцветов, и в середине ее весело и
пышно цвела желтая примула.
Меняневполнеустраивало,чтостариктакшутливо
отделывался от моих вопросов и обвинений, и я посмотрел на него
супреком.Тогдаоннаклонилсявперед, приблизил свой рот,
сделавшийся уже совсем детским, к моему уху и тихо прошептал:
-- Мальчикмой,тыпринимаешьстарогоГетеслишком
всерьез.Старыхлюдей,которые уже умерли, не надо принимать
всерьез, а то обойдешься с ними несправедливо. Мы, бессмертные,
не любим, когда к чему-то относятся серьезно, мылюбимшутку.
Серьезность,мальчикмой, это атрибут времени; она возникает,
открою тебе, от переоценки времени.Ятожекогда-тослишком
высокоценилвремя,поэтомуяхотел дожить до ста лет. А в
вечности, видишь ли, времени нет; вечность -- это всего-навсего
мгновенье, которого как раз и хватает на шутку.
Говорить с ним серьезно и правда большенельзябыло,он
веселои ловко приплясывал, и примула в его звезде то вылетала
из нее, как ракета, то уменьшалась и исчезала. Когда он блистал
своими па и фигурами, я невольно подумал, что этот человек,по
крайней мере, не упустил случая научиться танцевать. У него это
получалосьзамечательно.Тутясновавспомнил о скорпионе,
вернее, о Молли, и крикнул Гете:
-- Скажите, Молли здесь нет?
Гете расхохотался.
Он подошел к своему столу,отперодин
изящиков,вынул оттуда какую-то дорогую не то кожаную, не то
бархатную коробочку, открыл ее и поднескмоимглазам.Там,
мерцаянатемномбархате,лежалакрошечнаяженская ножка,
безупречная, восхитительная ножка, слегка согнутая в колене,с
вытянутойкнизустопой,заостреннойизящнейшейлинией
пальчиков.
Я протянул руку, чтобы взятьэтуножку,вкоторуюуже
влюбился,но когда я хотел ухватить ее двумя пальцами, игрушка
как бы чуть-чуть отпрянула, и у меня вдруг возникло подозрение,
что этоиестьтотскорпион.Гете,казалось,понялэто,
казалосьдаже,онкак раз и хотел, как раз и добивался этого
глубокого смущения, этой судорожнойборьбымеждужеланиеми
страхом.Он поднес очаровательного скорпиончика к самому моему
лицу, увидел мое влечение, увидел, как я в ужасе отшатнулся,и
это,казалось, доставило ему большое удовольствие. Дразня меня
своей прелестной, своей опасной вещицей, он сновасталсовсем
старым,древним,тысячелетним, седым как лунь, и его увядшее,
старческое лицо смеялосьтихо,беззвучно,смеялосьрезкои
загадочно, с каким-то глубокомысленным старческим юмором.
Проснувшись,я сразу забыл свой сон, лишь позже он пришел
мне на память. Проспал я, видимо, около часа,средимузыкии
толчеи, за ресторанным столиком -- никак не думал, что я на это
способен.Моямилая девушка стояла передо мной, держа руку на
моем плече.
-- Дай мне две-три марки, -- сказала она, -- я там кое-что
съела.
Я отдал ей свой кошелек, она ушла с ним и скоро вернулась.
-- Ну вот, теперь я немного посижу с тобой,апотоммне
надо будет уйти, у меня свидание. Я испугался.
-- С кем же? -- спросил я быстро.
-- Содним господином, маленький Гарри. Он пригласил меня
в бар "Одеон".
-- О, а я-то думал, что ты не оставишь меня одного.
-- Вот и пригласил бы меня. Но тебя опередили. Что ж, зато
сэкономишьденьги.Знаешь"Одеон"?Послеполуночитолько
шампанское.Мягкиекресла,негритянскаякапелла,очень
изысканно.
Всего этого я не учел.
-- Ах, -- сказал я просительно, -- так позвольпригласить
тебямне!Я считал, что это само собой разумеется, ведь мы же
стали друзьями. Позвольпригласитькудатебеугодно.Прошу
тебя.
-- Оченьмилоствоейстороны.Нознаешь, слово есть
слово, я согласилась, и я пойду. Нехлопочибольше!Выпей-ка
лучшеещеглоток, у нас ведь осталось вино в бутылке. Выпьешь
его и пойдешь чин чином домой и ляжешь спать. Обещай мне.
-- Нет, слушай, домой я не могу идти.
-- Ах, эти твои истории! Ты все еще не разделалсясэтим
Гете(тутя и вспомнил свой сон). Но если ты действительно не
можешь идти домой, оставайся здесь, у них есть номера.